В объятиях заката - Сандра Браун

— Не жди меня до темноты, — сказал он, натягивая кожаные перчатки.

Забыв, что надо скрывать свои чувства, она бросилась к нему и ухватилась за руку, которой он держал винтовку.

— Росс, ты будешь осторожен?

Никто никогда так не волновался за него. За всю его полную опасностями жизнь разве кто-нибудь заботился о его безопасности? Даже Виктория считала в порядке вещей, что он сам о себе заботится. Если кто и нуждался в защите, так это она, а не он. Никто никогда не смотрел на него с такой явной заботой, как сейчас Лидия, с заботой не о том, как прожить, если его не станет, а с заботой о его, именно его безопасности.

Росс вспоминал ночь, которую провел, мечтая о ней, многочасовую скачку на лошади — он не щадил ни себя, ни Счастливчика, — только бы поскорее примчаться к ней. Он вспоминал то ощущение, когда сливаются их тела, и мечтал вновь испытать его… и, черт побери, он всеми силами пытался забыть, как это было великолепно.

Сейчас она смотрела на него своими чудесными глазами цвета лучшего виски. Ему хотелось убрать волосы ей со лба. Ее рот был влажным и зовущим и, казалось, просил поцелуя.

Видит Бог, он заслужил этот поцелуй.

Перед лицом Господа, и Леоны Уоткинс, и любого другого, кто хотел это видеть, он обхватил рукой ее затылок и притянул ее голову к своей. Их губы встретились с нежной сдержанностью. Росс помедлил, пока не почувствовал, что она отвечает на его поцелуй. И вот его язык скользнул между губами Лидии и погрузился в сладкую нежность рта.

У Лидии подогнулись колени. Этот поцелуй заставил ее забыть обо всем. Сейчас она могла думать только о том, как восхитительна эта близость с ним. Лидия все крепче сжимала запястья его рук, зажатые между их телами. Ее кулачки уперлись в крепкие мускулы его живота.

Вновь и вновь совершая остроумные набеги, язык Росса углублялся в ее рот. У нее вырвался стон желания. Импульс был настолько силен, что колени ее раскрылись и сжали его колени. Она плотно прижалась к его бедрам.

У Росса закружилась голова, когда ее грудь уперлась ему в руку. Ему захотелось бросить винтовку, отнести Лидию в фургон, снять с нее одежду, гладить ее мягкую кожу, ни о чем не думать и забыться в ее объятиях. Но сейчас он не мог себе этого позволить, и Росс решил избавить себя от лишней боли.

Он медленно высвободился. Сначала он с трудом оторвался от ее рта, но задержался, чтобы приласкать ее нижнюю губку. Затем он пощекотал ее губы усами. В конце концов он отодвинулся и, открыв глаза, встретил такой же томный и смущенный взгляд, каким, вероятно, был и его собственный.

— Я буду осторожен, — сказал он охрипшим голосом. Затем высвободил руку, коснулся на прощанье ее волос и уехал.

Росса не было весь остаток дня и добрую половину ночи. Лидия почти весь день провела с Лэнгстонами. Дети собрались вокруг Ма и плакали. Это было трогательно и в то же время ужасно. У Лидии не было никого, с кем бы она могла оплакать смерть своей матери. Лэнгстоны по крайней мере изливали друг другу свое горе. Зик искал утешения в работе, возился около фургона, иногда подходил к Ма и, положив узловатую руку ей на плечо, молча стоял. Лэнгстоны переживали свое горе все вместе.

Все, кроме Буббы, который одиноко сидел перед фургоном поодаль от других. Сердце Лидии сжималось при каждом взгляде на него. Братья не всегда ладили, но очень любили друг друга. Горе Буббы пугало Лидию. Оно целиком поглотило его. До такой степени, что он забыл позаботиться о лошадях Росса.

Лидия сама сделала эту работу, что было нелегко. Но она чувствовала большое удовлетворение от того, что делает это для Росса.

Лидия старалась не предаваться воспоминаниям о сладостном утреннем поцелуе. Потому что, когда вспоминала об этом, ноги становились ватными и она чувствовала, как невольно вся вспыхивает и дрожит. Ей хотелось погладить свою грудь, чтобы успокоить странно набрякшие соски. Между бедрами почти болело, когда она вспоминала, как пробуждалась его мужская сила, как его рот захватывал ее губы. Она представляла себе его мускулистую грудь с нежными завитками волос. Пыталась представить, как выглядит все его обнаженное тело, и ее лицо заливалось краской стыда. Эти мысли не оставляли ее, и в течение дня она нет-нет да и давала волю фантазии.

Как ни старалась, она не могла не думать о том, как приятно было чувствовать его внутри себя, его нежность, теплоту и твердость. Она не могла забыть ощущения восторга, которое пронизывало ее при каждом движении их тел. Ма была права! С любимым мужчиной это может быть очень хорошо.

На закате к ее фургону пришел Мозес, смущенно спросив, не надо ли ему посидеть с Ли, пока она будет готовить ужин для них с Уинстоном. Она уверила его, что как раз собиралась этим заняться. Отправила их с Ли прогуляться по лагерю, а сама тем временем поджарила кукурузные лепешки на свином жире. Это будет гарнир к тушеному кролику, которого она начала готовить еще днем.

Когда Лидия, Мозес и Ли подошли к фургону мистера Хилла, они немало удивились тому, что Уинстон сидит рядом с фургоном и преспокойно потягивает шерри. Лидия отказалась от предложенного ей стаканчика, но выразила радость по поводу очевидного улучшения здоровья мистера Хилла.

— Да, я чувствую себя намного лучше. — Он пробовал жаркое, похваливая Лидию. Закончив есть и отодвинув тарелку, он сказал: — Мозес рассказал мне о том, что случилось сегодня утром. Я никого не обвиняю. Я знаю, что такие вещи случаются и что обычно мирные люди в толпе ведут себя по-другому. Как бы то ни было, я хочу поблагодарить вас, Лидия, от всего сердца за то, что вы защитили Мозеса в мое отсутствие.

Она смущенно опустила глаза:

— Не нужно благодарности. Вы оба — мои друзья.

— Бывший раб и туберкулезник. Мозес, не думаешь ли ты, что такая молодая, красивая женщина могла бы найти себе друзей получше, чем мы с тобой?

Она засмеялась вместе с ними. Знали бы они, что у нее в жизни было совсем немного друзей, и они — в числе этих немногих.

Росс вернулся очень поздно, но Лидия еще не спала. Она услышала конский топот и, дождавшись, когда Росс подойдет к фургону, тихо позвала:

— Росс?

— Извини, я разбудил тебя.

— Вы узнали, кто убил Люка?

Он долго молчал, потом вздохнул:

— Нет, как я и думал, вокруг нет ни лагеря, ни следов, ничего.

Он стал разворачивать свой матрас.

— Почему бы тебе не лечь здесь, в фургоне? — спросила она нерешительно. — Если поднять брезент, здесь так же прохладно, как и снаружи.

Он не ответил, и она добавила:

— Я знаю, ты устал.

— Очень.

— Здесь ты лучше отдохнешь.

Он очень сомневался в этом, но все-таки забрался в фургон. Увидев это, Лидия бросилась обратно на свой матрас, чтобы он не думал, будто она чего-то ждет. В глубине души она надеялась, молилась, чтобы… Она наблюдала в темноте, как он снимает рубашку, ботинки и ложится у другой стенки фургона.