В объятиях заката - Сандра Браун

Ее пальцы, любовно разглаживавшие жесткие складки на его лице, замерли тоже.

— Не знаю.

— Четыре дня я не знал, жива ты или умерла. Я думал о тебе, о том, как ты лежала там, истекая кровью, когда меня уводили. Боже! — Он уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. — Если Мейджорс погрузил меня в самый ад, заставив мучиться от неведения, что с тобой стало, то почему же он потом отпустил меня?

Она глубоко запустила пальцы в его темные, как ночь, волосы.

— Я думаю, он понял, что ты уже не тот, каким был, что ты совершенно переменился. Но ему надо было убедиться в этом. И он пришел к выводу, что несправедливо заставлять Росса Коулмэна расплачиваться за грехи Сонни Кларка.

— А кто заплатит за грехи Росса Коулмэна? Ты сможешь меня когда-нибудь простить за то, что я усомнился в тебе?

Она ответила озорной улыбкой:

— Если ты будешь любить меня — сейчас.

Его глаза сверкнули. Долго подавляемая страсть искала выход.

— Нельзя. Тебе будет больно. — И он поцеловал повязку.

— Кости не задеты. Доктор сказал, что я потеряла сознание от шока, а не от самой раны. — Она увидела выражение боли у него в глазах и неверно его истолковала. — У меня будет некрасивый шрам, — стыдливо сказала она.

Он застонал и поцеловал ее грудь.

— Этот очаровательный шрам будет вечно напоминать мне о твоей любви.

— Даже когда мы будем ссориться, как уже не раз было?

— Даже и тогда. Черт побери, мне доставляют огромное наслаждение все наши ссоры! Они меня возбуждают. — Он поднял голову и улыбнулся, глядя ей в лицо. — А если уж сравнивать наши шрамы, то тебе до моих еще очень далеко.

Его руки потянулись к ленте на ее сорочке и развязали ее.

— Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?

— Да, — мечтательно ответила она, помогая ему расстегнуть маленькие пуговки и стянуть сорочку с плеч.

Когда она снова легла на траву, он посмотрел на ее груди.

— За то время, что я тебя не вижу, я забываю, как ты прекрасна. И каждый раз словно бы заново нахожу сокровище.

Он наполнил ею руки, ласкал ее, гладил. Подушечки его пальцев играючи прикоснулись к ее соскам, и они в ответ затвердели. Склонив голову, он взял губами один сосок и легонько пососал.

— У тебя все еще вкус молока. В ту первую ночь, когда тебя привели ко мне, я помню, как увидел это, — его палец описал круг вокруг соска. — Он был весь в молоке и блестел, как жемчуг. Я уже тогда тебя хотел. Да простит меня Бог, но это так!

— Росс…

Он уловил просьбу, звучащую в ее голосе, и встал, чтобы снять брюки. К его удивлению, она тоже поднялась и встала перед ним на колени. Она готова была заниматься любовью под открытым небом. Она ведь слышала, как Мозес сказал, что они с Ли уходят надолго.

Глядя на Росса снизу вверх искрящимися глазами цвета янтаря, она положила руки ему на живот.

— Дай я сниму их.

Ее губы прикоснулись к его пупку, скрытому завитками волос. Его пальцы сомкнулись у нее на затылке, а губы шептали ее имя. Одну за другой она расстегнула пуговицы у него на брюках, а губы ее радостно приветствовали то, что открывалось. И это неуловимое прикосновение ее дыхания, ее губ, ее языка сводило его с ума, отдавая во власть возрастающей страсти.

Ее ладони гладили его бедра. Одним движением она стянула брюки с его напряженных ягодиц. Его напрягшееся совершенство ясно заявляло о его любви и гордо подтверждало его мужественность. Она поцеловала его с любовью и почтением.

— О, моя любовь! — громко простонал он и полностью освободился от брюк. Он слегка отстранил ее и помог опуститься на траву. Встав перед ней на колени, он расстегнул ей юбку, развязал ленты нижней юбки и стянул одежду с ее ног.

Он улыбался, глядя на нее сверху. Ее волосы разметались по траве. Радуга заката окрасила ее тело киноварью, золотом и багрянцем. Естественное сияние ее кожи только подчеркивало яркость этих красок. Белоснежная повязка нисколько не умаляла ее совершенство. Напротив, еще больше ее украшала. Он лег рядом с ней и обнял, повернув лицом к себе так, чтобы раненое плечо оказалось сверху.

— Ты такая чудесно красивая, — сказал он. — Ты так прекрасно любишь меня, Лидия. Как много это теперь значит!

Он прикоснулся к ее грудям, поцеловал их, лизнул соски, и они влажно засверкали. Потом его пальцы пробежали по гнезду каштановых волос и задержались там. Очень нежно он раздвинул ей бедра.

Потом он склонился ниже и поцеловал ее в живот, потом провел лицом по бесценному бугорку женственности. Губы его почтили это средоточие женского начала страстным поцелуем. Потом он стал ласкать властным языком, стремясь дать ей наслаждение и выразить всю свою любовь.

— Росс, Росс! — прерывисто стонала она, сжимая его в объятиях.

Он поднялся, снова оказался с ней лицом к лицу и положил ее бедро на себя.

— Не сделай себе больно, — мягко попросил он ее. — Дай лучше я все сделаю.

Одним нежным движением он вошел внутрь ее. Он любовно прижал ее к груди и с каждым движением входил все глубже и глубже. Она слегка покачала бедрами, а когда он заурчал, выражая высочайшее наслаждение, она повторила это движение.

Потрясение пришло к ней, как и всегда, хотя каждый раз был неповторим. Сначала она ощутила, будто всю ее, каждую клеточку тела снаружи и внутри гладят бархатной рукавицей. Потом она с головой нырнула в состояние умопомрачения, когда властвуют только чувства. Затем на нее обрушился столб света одновременно с тем, как горячая жидкость хлынула в нее из Росса. Эта жидкость, бурля, ворвалась в нее, орошив любовью ее утробу, все ее тело. Но вершиной всего было как бы невесомое скольжение обратно в его объятия, где она вновь почувствовала себя под надежной защитой его любви.

— Я люблю тебя, — прошептала она, уткнувшись лицом ему в грудь. Курчавые волосы у него на груди были мокрыми от пота. Она поцеловала шрам у него слева на груди.

— Я тоже люблю тебя. Ты освободила меня от моего прошлого.

Она вздохнула.

— И ты меня, Росс. Ты меня тоже. Теперь у нас есть только будущее.

Так, слившись воедино, они лежали долго. Вокруг мелькали светлячки, похожие в сгущавшихся сумерках на маленькие падающие звезды. Красный диск солнца завис над горизонтом, как бы не желая расставаться с этим днем. Небо над их головами потемнело и стало темно-васильковым. Закат принимал их в свои объятия, и они радостно приветствовали его.

Пусть и каждый рассвет отныне будет столь же прекрасен.