Тайна королевы - Мишель Зевако

— Принцесса Фауста! — изумленно воскликнул он. — Какая неожиданность!

— Нет, не принцесса Фауста, — быстро поправила она его, — а герцогиня Соррьентес.

И она приложила палец к губам, призывая его к сдержанности. Он с удовольствием последовал ее совету, тем более что он совпадал с его собственным желанием: после столь невероятной встречи ему необходимо было поразмыслить, отчего вдруг Фауста так заинтересовалась его особой и сама явилась за ним, дабы вызволить его из тюрьмы. Подобное великодушие со стороны опасного врага, которого некогда ему удалось победить только с помощью шевалье де Пардальяна, но который тем не менее успел нанести ему несколько жестоких ударов, настораживало и порождало множество вопросов.

Меж тем настала минута, когда все формальности были выполнены и герцог получил право покинуть Бастилию. Однако галантный Шатовье счел своим долгом лично проводить принцессу за пределы крепости. Наконец, избавившись от многословного коменданта, герцог Ангулемский и Фауста остались одни — уже за тюремными стенами. Тут только герцог вздохнул свободно и с еле скрытым ужасом оглянулся на Бастилию, где ему пришлось выстрадать немало лет.

Карл предложил Фаусте руку и проводил ее до портшеза. Остановившись у дверцы носилок, вдали от нескромных ушей, Ангулем заговорил; в голосе его звучала глубокая благодарность:

— Сударыня, вытащив меня из ада, где я медленно умирал, вы заслужили мою вечную признательность. Вы знаете меня, знаете, что можете верить мне; как только представится случай, я сразу же докажу вам, сколь велика моя признательность.

Он помолчал и, глядя прямо в загадочные глаза Фаусты, с неподражаемой улыбкой произнес:

— В ожидании же этого случая позвольте заверить вас, что если вам уже сейчас надобно о чем-либо попросить меня, то — пусть даже просьба ваша будет заведомо невыполнимой, — я с радостью сделаю все, чтобы угодить вам.

Слова эти свидетельствовали о том, что он не верил в бескорыстие своей освободительницы. Принцесса в полной мере оценила его откровенность и решимость идти прямо к цели, однако ничем не выдала своей радости, а напротив, печальным и серьезным голосом спросила:

— Так вы считаете, что я непременно стану вас о чем-нибудь просить?

— Я уверен в этом, — без колебаний ответил герцог, глядя прямо в глаза Фаусте. — Я знаю, что принцесса Фауста ничего не делает просто так. Некогда я одержал над вами верх, но, надеюсь, вы не станете отрицать, что несмотря на всю ярость нашей борьбы, я всегда вел честный бой с открытым забралом?

— Охотно это признаю.

— Мы расстались врагами и у вас нет никаких оснований оказывать услуги врагам. Поэтому я считаю, что мое освобождение нужно вам для исполнения неких неведомых мне планов. Возможно даже, что вам необходимо заключить со мной союз. Не станете же вы утверждать, что я ошибся?

— Нет, — просто ответила она. — Действительно, у меня есть к вам предложение. Но так как подобные предложения не делаются на улице…

— Разумеется, нет, — с улыбкой перебил ее герцог. — Поэтому, герцогиня, я готов следовать за вами.

— Вы очаровательный кавалер, герцог, — полушутя-полусерьезно сказала Фауста, — и я с удовольствием отмечаю, что десять лет тюрьмы никак не отразились на вас. Пожалуйста, займите место в моем портшезе, сейчас мы поедем ко мне и побеседуем спокойно и без свидетелей.

Но вместо того, чтобы занять предложенное ему место в носилках, герцог посмотрел на эскорт Фаусты, а затем перевел вопросительный взгляд на принцессу. Та сразу все поняла и с улыбкой приказала:

— Д'Альбаран, коня господину герцогу Ангулемскому.

По знаку д'Альбарана один из его людей спешился и подвел свою лошадь герцогу. Тот с легкостью, которой трудно было ожидать от человека, проведшего десять лет в заточении, вскочил в седло и радостно воскликнул:

— Черт побери, как же легко мне тут дышится!

И повернувшись к Фаусте, прибавил:

— Благодарю вас, сударыня, воистину ваша доброта не знает границ! Едем, а то мы все задохнемся в тени этих страшных стен.

— Едем, — с неподражаемой улыбкой скомандовала Фауста.

Отдавая команду, она выразительно посмотрела на д'Альбарана и колосс-испанец еле заметно поклонился, показывая, что ему все ясно. Подъехав поближе к эскорту, он указал подчиненным на герцога и взмахнул рукой.

Исполняя его безмолвный приказ, отряд разделился на две группы. Первая заняла место перед портшезом, вторая — в нескольких шагах позади него. Таким образом, когда кавалькада тронулась, д'Ангулем и д'Альбаран, гарцевавшие возле носилок, оказались в окружении охраны герцогини.

Тюремщики Бастилии и впрямь были неторопливы — когда Фауста со своим эскортом свернула на улицу Сент-Антуан, на город уже опускалась ночная мгла. Пардальян, увидев, как Фауста и Ангулем вышли из Бастилии, занял наблюдательный пост как раз на углу этой улицы. Он тотчас же оценил маневр, произведенный д'Альбараном, и подумал:

«Бедный герцог, он улыбается и рассыпается в благодарностях своей спасительнице, но похоже, ему очень хочется обогнать этих жирных мулов, что тащат портшез, прорваться через охрану и ускакать куда глаза глядят. Он, конечно же, прекрасно понял, что сменил одну тюрьму на другую, а тюремщиков — на тюремщицу».

Со свойственной ему проницательностью Пардальян верно оценил ситуацию: герцог Ангулемский вновь был пленником и прекрасно осознавал свое положение.

Пардальян следовал за Фаустой до самого дворца Соррьентес. Была уже темная ночь, когда портшез въехал во внутренний дворик и ворота за ним — а значит, и за герцогом Ангулемским — захлопнулись. Герцог окончательно превратился в пленника, и теперь жизнь его и свобода целиком зависели от воли страшной спасительницы. Само собой разумеется, что Пардальян вновь принялся искать способ проникнуть во дворец и подслушать разговор Фаусты с ее новой жертвой. (Некогда шевалье был искренне расположен к герцогу Ангулемскому; ради него он даже совершил немало славных подвигов.)

Подобное предприятие могло показаться безумным кому угодно, но только не Пардальяну, хотя он отлично знал, что Фауста наверняка окружила себя надежной многочисленной охраной, которая не колеблясь уничтожит любого чужака. И все же Пардальяну, весьма дорого заплатившему в свое время за знакомство с Фаустой, не терпелось сунуться в это волчье логово. Любые препятствия не могли остановить шевалье, а лишь подзадоривали его. К тому же за свою долгую и полную приключений жизнь ему не раз доводилось преодолевать преграды, перед которыми отступали многие храбрецы. И разве сегодня утром он не проник в дом к Кончини, охранявшийся отнюдь не хуже, чем дворец Фаусты?