Керченская катастрофа 1942 - Всеволод Абрамов

В 3-м батальоне, над тем местом, где располагалась кухня до переноса ее, зияла такая дыра, как и над 1 и 2-м батальонами. Все прекрасно поняли, что среди нас был человек, хорошо знающий расположение каменоломни, и что эта сволочь нас предала врагу. Были приняты срочные меры по строжайшей охране имеющихся ходов и по обнаружению других, что мы не знали. Подозрительно шатающихся по каменоломне личностей задерживали и препровождали в особый отдел штаба обороны. Усилили охрану самого штаба, колодца, склада боеприпасов и кухни. Продовольственный склад находился при штабе. Думая этими взрывами нанести нам чувствительный удар, враг просчитался. Вместо радости он получил много хлопот. Грунт со взорванного потолка осел в каменоломню конусом, и через время мы поняли и опробовали на практике, что этот конус можно использовать для вылезания наружу. По договоренности с постом какой-либо амбразуры, дежуривший там боец давал знать, что вблизи провала немцев нет. Тогда по обрушенному конусу один из бойцов с автоматом выбирался наружу и занимал оборону. В это время внутри каменоломни к провалу подбегали два бойца с ротными минометами и ящиком мин и под корректировку первого через дыру начинался обстрел Аджимушкая. Это длилось недолго — не более 5 минут, а какой эффект получался! Сверху со всеми деталями передавали, как под обстрелом миномета по селу начинали метаться фрицы. Долго потом это событие, со всеми более обрастающими подробностями, обсуждалось в подразделениях и особенно в госпиталях. Люди как-то встряхивались, живо изображали мечущихся немцев и от души весело смеялись.

Представьте себе, что после этих событий с тремя взрывами в каменоломне ликвидировался такой пост как "слухачи". Немцы уже больше нигде не долбили и ничего не взрывали. К каменоломне каждое утро пригонялась партия русских военнопленных, которые разбирали разбитые дома, сарайчики, каменные заборы и бричками таскали весь материал к трем дырам и засыпали их. А другая часть пленных была занята установкой третьего ряда проволочных заграждений вокруг каменоломни. Немцы рассчитали правильно, что по своим мы стрелять не будем. Да и как можно было поднять оружие на эти ходячие, золотушные и часоточные скелеты, человек по 10 вцепившись в бричку. Этой работе мы не препятствовали, так как, во-первых, они нам делали полезное дело (выше насыпали конус, по которому легче было выбираться наружу), а во-вторых, сам вид пленных был лучшим дополнением к листовкам, которые немцы забрасывали в эти дыры с приглашением сдаваться в плен и с описанием райской жизни в плену. Да еще иногда зазевавшийся фриц попадал на мушку нашим ребятам. Видя бесполезность своих усилий засыпать провалы, немцы бросили работу, а у нас после этого добавилось три новых поста охраны. После в эти провалы немцы изредка бросали гранаты или гранаты с привязанными толовыми шашками, жертвами которых стали два наших часовых, брошенные взрывной волной об стену и убитые, полковник — командир подземного гарнизона каменоломни — и старший батальонный комиссар, разрядившие невзорвавшуюся гранату или какой-то другой взрывоопасный предмет. Но об этом будет идти речь ниже.

Немцы так замуровали нас, так окутали колючей проволокой, что были уверены, что вылезти за пределы каменоломни у нас нет никакой возможности, ведь вдобавок к огневым точкам, секретным постам и минным полям в течение ночи над каменоломней не гасли осветительные ракеты. Но мы все же за пределы проволоки уходили, и неоценимую услугу в этом нам оказывали секретные амбразуры, через которые мы получали полнейшую информацию об окружающей нас обстановке. Например, мы видели, как немцы ставили мины в карьере на полотне узкоколейки, а потом ночью смогли их снять, не трогая их сбоку насыпи. Самоуверенные фрицы даже не допускали мысли, что при таком освещении ночью по минированному участку да еще на возвышенности можно проползать незаметно. А оказывается, накрывшись плащ-палаткой, это очень легко делать. И именно по полотну этой узкоколейки мы доползали до Царева Кургана, где были их огневые точки, выползали с карьера, подпирали колючую проволоку колышками, проползали ее и рядом с немцами, вдоль каменного заборчика, уползали в огороды и уходили в село. Это нелегкий был путь, но менее опасный, так как немцы считали, что по нему мы не могли ползти, притом по минному полю.

Двухсторонней связи с Большой землей мы не имели. Правда, был у нас в штабе и приемник, и передатчик, но последний с самого начала обороны не работал — говорили, что нет питания, а приемник работал, и ребята ходили в штаб крутить динамку для питания этого приемника во время приема сводок Совинформбюро, которые после завтрака зачитывались бойцам. Это было священное время, и без надобности в это время никто никуда не отлучался. Однажды "добрая ласточка" с Большой земли посетила нас. Самым лучшим постом (нарядом на пост) были ранее упоминающиеся мною амбразуры: с них была видна Керчь в обрамлении зелени акаций, синева Керченского залива и порт, по которому последнее время с Тамани бьет наша артиллерия, видны были все подступы к Аджимушкаю со стороны аглофабрики. и просматривалась часть села. Но это видно, если чуть-чуть подняться на бровку возвышенности — амбразуры располагались как бы в выемках. А если уставал наблюдать, то можно было около амбразуры вытянуться и, не замеченным противником, полежать на солнышке — ведь нас двое на посту. После сырости и прохлады подземелья, лучшего блаженства и не придумаешь. Даже голод забывается. Стрелять с амбразуры строжайше запрещено: о существовании этих лазов противник не должен знать. В наряд заступали рано утром, когда солнце готовилось показаться из-за горизонта, а фриц дремлет, а менялись, когда солнце заходило. Это мы сами придумали так, мол, чтобы около лазов было меньше движения. А на самом деле, чтобы растянуть удовольствие пребывания на свежем воздухе. Мне кажется, командование нашу заботу раскусило, но не стало перечить, и такой порядок укоренился.

Мы заметили такую вещь: почти каждое утро после восхода солнца из-за горы Митридат выскакивало одно-два звена истребителей и обрушивало огонь на станцию Керчь. Выходя из атаки через Аджимушкай, они улетали на Кубань. Знаете, как приятно было наблюдать такую картину. Желая дать о себе знать на Большую землю одерживало верх, и своими соображениями мы поделились в штабе обороны. Мы предлагали: после очередного вылета, когда самолеты будут идти через Аджимушкай, с места в стороне от амбразур выпустить несколько красных ракет. Нас выслушали и согласились. На следующее утро, еще до рассвета, кажется, Антропов уже спрятался в одной из выемок и стал ждать наших птичек. В это утро в налете на станции участвовало два звена, и после выполнения задания одно звено прошло севернее Аджимушкая, а одно летело примерно через церковь, и в это время было дано 2 выстрела красной ракетой. Самолеты как будто не заметили их и пошли своим курсом. Как вдруг один из них отделился и, сделав разворот, низко прошел над каменоломнями, но ракет у нас больше не было. И сделав еще разворота два, самолет ушел за пролив.

На следующее утро мы их поджидали снова, но со станции самолеты летели стороной, и снова один самолет изменил курс и пролетел над каменоломней и, ложась то на одно крыло, то на другое, внимательно осматривал под собою местность. Потом вернулся еще раз и, помахав крыльями, ушел на Тамань. Что тут после делалось: немцы открыли такой сильный огонь по каменоломне, что можно было подумать, будто на них напало не менее 2-х армий. А мы ликовали — наш собрат нас заметил и нас приветствовал. После этого с неделю, каждое утро, краснозвездные птицы, помахивая крыльями, приветствовали нас. А потом, хотя налеты на Керчь продолжались, наша ласточка к нам ни разу не прилетала.

Активизация нашей артиллерии и авиации под Керчью вселяла в нас надежду на то, что, несмотря на неутешительные сводки с фронтов, время работает на нас и высадка десанта уже не за горами — ведь Севастополь еще сражается. Каменоломня снова зашевелилась, заволновалась, ведь если будет десант, то работы и нам будет. В связи с этим на случай высадки десанта командование каменоломни разработало план действия каждого подразделения. Настолько мы уверовали в реальность десанта, что спать ложились с оружием, чтобы по сигналу оказаться как можно быстрее в бою. Попутно с этим разрабатывался план, как наладить связь с Большой землей. В нашей роте было проведено комсомольское собрание в присутствии одного лейтенанта из штаба. Как его фамилия, не знаю. Запомнилось, что он был молод и был в новой гимнастерке, и на нем была новая скрипучая портупея. Он к нам часто ходил: то ли ему нравилось у нас, то ли это был комсорг подразделения. На собрании стоял вопрос о необходимости наладить связь с Большой землей, чтобы иметь лучшее взаимодействие с высаживаемым десантом. Рекомендовалось из числа наших курсантов отобрать 2 человека лучших из лучших. Выбор пал на астраханцев Байкина Федю и Антропова Павла — парни еще крепкие, отличные пловцы и, основное, надежные. Они без колебания согласились идти на связь. План был таков: как только стемнеет, часов в 10 вечера, группа покидает каменоломню и через заводской поселок выходит на берег залива, накачивает автомобильные камеры, которыми их снабдили, и добираются до полузатопленного в бухте корабля и остаются на нем на день, чтобы можно было осмотреться. С наступлением сумерек следующего вечера с помощью тех же камер вдоль вышек, выставленных в бухте и уходящих в пролив, выйти из бухты и за ночь постараться подальше отойти от берега. В проливе должны присутствовать советские корабли, а нет, значит, добираться к Таманскому берегу, рассчитывая на свои силы. Это был очень длинный, но менее охраняемый путь. Со стороны Чушки, как доложили наши разведчики, Крымский берег был очень укреплен и, несмотря на небольшую ширину пролива, выйти в него очень и очень трудно. В один из вечеров мы тихо распрощались со своими дорогими товарищами, пожелав им счастливого пути. При удаче через несколько дней они должны быть на берегу Керченского пролива. После, будучи уже в плену в Керченском лагере, что находился в средней школе им. Горького, от нашего курсанта Фридмана Натана[280] (родом из г. Енакиево, Донецкой области) узнал, что Байкина и Антропова он видел в этом лагере. Они были захвачены на берегу залива, брошены в этот лагерь, а вскорости куда-то вывезены. Больше их я не встречал. Я помню, что еще несколько групп мы выпускали через амбразуры на связь с Большой землей, но кто они, не могу вспомнить.