Керченская катастрофа 1942 - Всеволод Абрамов

Июнь месяц у нас был очень кипучий и деятельный: мы строили газоубежища, сооружали колодцы. Мне все время почему-то кажется, что колодцев у нас было два: один из них располагался в том месте, где в самом начале обороны был штаб подземного гарнизона, и что во время одного взрыва обвалившимся потолком был похоронен. Сколько я ни вспоминаю свою жизнь в Больших Аджимушкайских каменоломнях, видение этого колодца меня никогда не покидает.[281] Также мы хоронили мертвых и наводили порядок в каменоломне, ходили в разведку и охотились за немцами, слушали сводки Совинформбюро и пели песни, а на первом плане всегда были разговоры о десанте: когда он будет и откуда, как дружно мы его поддержим и насколько у нас хватит сил преследовать врага, чтобы не дать ему опомниться и закрепиться. И каких замысловатых вариантов помощи не предлагалось! И все это решалось не в каких-то штабах армий, а представьте, у нас на нарах. Керченский полуостров у нас был разбит на квадратные метры, и каждому солдату определено, что на нем делать.

И мы все же дождались — командование подземного гарнизона решило организовать так называемую "массовую вылазку" из каменоломни. Уж слишком тихо мы себя ведем. Основная цель была: отработка в максимально сжатые сроки выхода подземного гарнизона на поверхность и включение его в боевые операции по оказанию помощи десанту. А попутно ставилась задача по выявлению огневых точек противника вокруг каменоломни и, при удаче, запастись продуктами. Весь расчет делался на внезапность и организованность. К 10 часам вечера каменоломня ожила и загудела, как развороченный улей. Накопление участников вылазки началось у заготовленных ранее лазов. Но их было мало и очень узкие. Я выходил через лаз во втором батальоне недалеко от колодца. С собранным "Максимкой" вылезти я не мог, из-за малой ширины лаза тело пулемета снимал от катков, а на поверхности снова собирал. Ночь была темная, но ясная. На небе ни облачка. Земля была так нагрета и так пахла полынью, что казалось, если упадешь, то подниматься уже не захочется. С залива чуть-чуть потягивал прохладный ветерок.

Первыми вышли автоматчики — и словно растаяли в темноте. За ними вылезли мы с разобранными станковыми пулеметами и быстро начали их собирать и занимать позиции. За нами вышли минометчики, а за ними остальные стрелки. Время было выбрано удачно: после дневной жары немцы благодушничали, ракеты пускали очень редко, и дополнительные посты вдоль проволоки не были еще выставлены. За какие-нибудь 10 минут мы подготовились к бою, и по команде (сверчком, как у футболистов) пулеметы и минометы накрыли немецкие огневые точки вдоль проволоки, а автоматчики гранатами начали крушить проволочные заграждения. Весь удар нацеливался на село и промежуток между селом и Царевым Курганом, потому что мы знали, что здесь не было минных полей.

Нападение для немцев было настолько неожиданным, а наш порыв таким стремительным, что ближние огневые точки были сразу же смяты, и кто из немцев остался жив, драпанул в сторону Керчи и завода, а наши уже хозяйничали в селе. Все шло очень хорошо, но оказалось, мы очень плохо знали расположение немецких огневых точек со стороны Малых каменоломен, а в данной вылазке это оказался наш тыл. Когда я довольно добросовестно обрабатывал своего "старого друга" — Царев Курган, вдруг сзади и чуть слева от меня над землей вырывается осветительная ракета и с шипением закружилась около ящика с лентой, за который держался второй номер. Это было так неожиданно. Я только успел крикнуть: "Отбрось от ящика…", а второй номер, как поддерживал ленту во время стрельбы, так вгорячах с нею и подхватился, а в это время очередь с крупнокалиберного пулемета. Моего помощника ранило в спину, а кожух тела пулемета в двух местах пробивало. Второго номера втащили в каменоломню, а мне примерно через час выдали наверх второе тело пулемета (было у нас запасное), и, поменяв позицию, я снова включился в общий бой. Таким образом был ликвидирован один наш минометный расчет (так в тексте, прим. А. В. В.). Но уже чувствовалось, что к утру немцы опомнились, собрались с духом и оказывают нашим упорное сопротивление. В три часа утра также, свистками, был дан отбой. Кто с чем только не возвращался. Но основное: немецкий гарнизон охраны каменоломен был разгромлен, часть оружия и боеприпасов унесены, а также и продукты. Все быстро было сплавлено под землю. Правда, было некоторое замешательство, когда четверо товарищей прискакали на лошадях и не могли придумать, как их опустить под землю — лазы не позволяли. Но управились: лошадей постреляли, тесаками разрубили на куски и утащили в каменоломню. Надо было спешить, так как прибывшие немцы с Керчи и завода начали сильный минометный обстрел. Сколько смеха было и шуток. Потери во время вылазки были очень незначительные, но как она взбодрила людей, встряхнула их и как-то по-особенному сплотила. Каждый участник понял, что он еще представляет силу, а в момент внезапности еще очень грозную силу. Долго потом вели разговор об этой вылазке, смакуя во всех подробностях, как от них убегали полураздетые фрицы. Много было шуток и смеха. Вспоминали о моем втором номере, который после ранения в спину бежал с коробкой от ленты и кричал: "Ой, бл-ди, убили! Ой, бл-ди, убили!" Но постепенно возбуждение той ночи проходило, и жизнь снова входила в старую колею.

Меня часто спрашивают: чем мы в каменоломне занимались, был ли какой-нибудь распорядок дня, занятия или собрания? Поверьте мне, все было, жизнь была построена в каменоломне, как в любой боевой части или в воинском подразделении, кроме, конечно, строевой подготовки. Все по строгому распорядку дня — без него это уже не воинское подразделение, тем более подразделение, всегда находившееся в боевой готовности. Как я уже говорил выше, вся жизнь наша вне наряда проходила на нарах — это для нас был и учебный плац, и красный уголок, и комната для занятий, и спальный корпус. Вся работа проводилась там. Утром, точно не помню (кажется, в 8-м часу), был подъем. Несколько минут давалось на разминку и для приведения себя в надлежащий вид, своего рода туалет. В нашем взводе был патефон и несколько штук пластинок. Патефон этот ребята нашли где-то в заброшенной каменоломне, где располагался штаб Крымского фронта. После подъема всегда заводили патефон, и после не весьма приятного сна в сырости и холоде музыка так взбадривала, что даже забывалось, где ты в данный момент находишься. Потом, в ожидании завтрака и сводки Совинформбюро, одна часть бойцов начинала уборку в расположении своего подразделения, другая часть шла в госпиталь, чтобы там навести порядок и помочь медперсоналу, а часть шла в 3-й батальон за чаем для нас, здоровых, и за супом для госпиталя и получали еще продукты на целый день: сахар или конфеты, селедочку, табак. Каждый боец знал свою очередность, куда ему идти сегодня. А чтобы случайно кто не забыл, что ему завтра делать, то вечером перед сном командир подразделения всегда напоминал, куда кому завтра идти. Только в госпиталь вынести умершего или что-то помочь всегда шли бойцы, свободные от других нарядов, т. е. кто находился под рукой. Раньше всех вставали те, кому нужно идти в штаб крутить динамку, те, кому идти на посты к амбразурам, к колодцу, складу боепитания, к штабу и дыре, что немцы пробили в потолке. Потом приносили продукты и чай! Все это старательно, но без жадности, делилось и определялось. Подменялись люди на постах, чтобы они получили продукты и попили чаю. Потом приносили сводку Совинформбюро, зачитывалась она и во всех подробностях обсуждалась с предположением развития событий на фронтах на сутки и более вперед. Особенно внимательно следили за событиями на фронте под Севастополем. Потом, если могли организовать хороший свет, с полчасика упражнялись в разборке и сборке оружия с закрытыми глазами, а потом чистили его и смазывали. В другие дни, вместо ухода за оружием, время занималось на повторение армейских уставов, на обсуждение вопросов: как лучше и быстрее выбрать место для пулемета или миномета, как правильно окопаться и многие другие вопросы. А перед обедом оставалось часа 3 свободного времени. Это было самое интересное, самое заполненное время. Так как всегда, в любое время суток, хотелось есть, то и разговор начинался с еды: кто что ел дома на гражданке, как лучше приготовить то или другое блюдо. Притом каждый имел такие познания в кулинарии, что можно было подумать, все работали поварами, а не учились на авиаштурманов. С какой теплотой, с каким жаром каждый из нас вспоминал свой родной дом, родные поля и леса, горы и реки! Попробуйте доказать Федоренко, что кроме Сумщины, кроме его Кролевецкого района, на земном шаре есть места куда красивее и богаче, заикнитесь только Володе Волошенюку о том, что и Астрахань, и Краснодарский край, и Украина, хоть и без Черного моря, но прекрасные во всех отношениях места нашей Родины. Рассказами о красоте и богатстве города Сочи с морем, горами и лесами, его окружающими, Володя большинство нас уговорил, когда мы освободимся (когда освободят), то для того, чтобы мы пришли в норму, нам обязательно дадут неделю отдыха, и мы все поедем к нему на родину в г. Сочи. Большую часть времени проведем в лесу, в горах, а закрепим свой отдых на море. Володя немного шепелявил, а потому его страстные рассказы о неповторимой красоте сочинских гор и лесов, о душевной красоте и доброте людей делались еще более убедительными и привлекательными. Взволнованные рассказы о прекрасной довоенной жизни, о чудесном времени, которое наступит после окончания войны, заканчивались, а затем вначале тихонько, потом громче, кто-нибудь затягивал песню. И не было человека, который бы остался равнодушным к ней, который бы не подтянул. Ведь мы были очень молоды, очень мало видели и еще меньше познали жизнь. У каждого из нас дома остались любимые, которых мы недолюбили, недоцеловали и о которых в данный момент мы ничего не знали. У каждого из нас за плечами было по 20 прекрасных лет, а впереди еще более прекрасных. Естественно, такой взрыв чувств и мыслей находил себе выход только в песне, в душевных предвоенных песнях. И как результат всего этого, под конец мы запевали или "Ревела буря…", а чаще всего: