Святослав - Александр Королев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем ничего не подозревающий Святослав деятельно готовился к борьбе. Видя пассивность неприятеля, он принял это за проявление слабости и решил сам атаковать ромеев. Как-то вечером, когда в византийском лагере уже готовились ужинать, из восточных и западных ворот Доростола появились русы. Многих ромеев, до того видевших русов воюющими на кораблях или пешими, поразило, что часть из них была верхом. По приказу василевса восточные ворота караулил патрикий Петр, тот самый военачальник-скопец, пропавший из поля нашего зрения после первых боев во Фракии. Он вновь был в строю, более того, получил под свое командование фракийские и македонские части. Западные ворота стерег не менее грозный для русов Варда Склир, командовавший войсками, которые он привел с востока, после подавления мятежа Варды Фоки. Оба полководца, что называется, «не проспали» неприятеля. Видя, что «скифы» строятся в боевой порядок, ромеи напали на них. Русов прижали к крепостной стене, многих перебили, а остальные вернулись обратно в город. Святославу стало ясно, что его тщательно стерегут. Всю следующую ночь ромеи слышали из города какие-то завывания – это русы хоронили своих убитых. Желая не дать неприятелю опомниться, император собрал все свои силы и вывел их на равнину перед Доростолом. Он надеялся вызвать русов на новое сражение, но обороняющиеся только стреляли со стен по приближающемуся врагу и, используя имеющиеся у них метательные машины, бросали в ромеев камни. Дальше дело не пошло. То ли Святослав, прикинув свои силы, не решился принять бой, то ли после бессонной ночи уставшие русы не были готовы к нему физически. Но и из города они не уплыли, чем обрадовали Цимисхия{527}.
Наконец томительное ожидание императора подошло к концу – вдали показались корабли византийского флота. Одни из них везли продовольствие в лагерь ромеев, и хотя грузовых судов было очень много, а русы начинали испытывать лишения, связанные с осадой, не количество подвозимого провианта вызвало у осажденных настоящее потрясение, а огромное число огненосных триер, подходивших к Доростолу. Русы вспоминали рассказы стариков, участвовавших в походе Игоря на Царьград, о том кошмаре, который начался, когда на русские корабли обрушился «греческий огонь». Желая оправдать свою тогдашнюю неудачу, рассказчики наверняка еще и преувеличивали эффект, который производило страшное оружие ромеев. Впрочем, страх не парализовал осажденных. Чтобы обезопасить свой флот, русы подвели ладьи к городской стене в том месте, где Дунай протекал к ней особенно близко. Святославу стало ясно, что время упущено и уплыть из города не удастся. Это, вероятно, и подтолкнуло русов еще на одну отчаянную попытку нанести ромеям поражение на суше. На другой день после прибытия византийского флота ворота Доростола опять открылись и из них вышло гораздо большее число русов, чем в прошлый раз. Возглавлял их знаменитый Сфенкел. Был уже поздний вечер, почти ночь, и на этот раз нападение «варваров» стало полной неожиданностью для византийцев. Русы получили временный перевес, но вскоре ромеи опомнились и начали брать верх. В ходе сражения был убит Сфенкел, своей отчаянной храбростью наводивший на врагов ужас. Но даже потеряв предводителя, русы продолжали атаковать ромеев в течение всей ночи и следующего дня до полудня. Лишь когда по приказу Цимисхия конница отрезала им путь для возвращения в город, среди русов началась паника и они стали разбегаться кто куда. Ромеи преследовали и рубили обезумевших людей. После того как бой закончился, победители вернулись в лагерь и предались пирам. В тот день они особенно чествовали некого Феодора Лалакона, всадника, удивившего всех своей «устрашающей отвагой и телесной мощью». Он бился с неприятелем железной булавой и убил ею «множество врагов». Более всего впечатляла сила его удара – она была столь велика, что «удар булавы расплющивал не только шлем, но и покрытую шлемом голову»{528}. Несомненно, свой «талант» византийский боец смог проявить особенно ярко в ходе преследования русов, пытавшихся спастись бегством.
Как явствует из византийских источников, далеко не все русы верили в успех затеянного сражения. Святослав вообще остался в городе, предоставив действовать Сфенкелу, который, очевидно, и настаивал на вылазке. Эта деталь очень интересна в плане характеристики отношений между предводителями русов. С гибелью Сфенкела активность русов заметно снизилась. Вместе с этим вожаком, когда-то предводителем самостоятельного отряда, русы как бы «выплеснули» из города тех, кто выступал за активные действия и становился, таким образом, в оппозицию к большинству, возглавляемому Святославом. Судя по всему, князь предпочитал выжидать, не особенно веря в возможность победы над ромеями. С одной стороны, это было разумно, с другой – по-прежнему бесперспективно. Но видя перед собой хорошо укрепленный лагерь Цимисхия, куда ежедневно поступали подкрепления из византийских провинций, Святослав, зажатый в стенах Доростола, вряд ли мог предложить что-нибудь другое. Нет, князь не бездействовал. Он приказал выкопать вокруг стен города глубокий ров, и Доростол теперь стал практически неприступным. Почти ежедневно происходили и вылазки русов, часто заканчивавшиеся для осажденных успешно.
Однако у Цимисхия был еще один союзник, подвизавшийся непосредственно в Доростоле. Это голод, действие которого русы испытывали с каждым днем всё сильнее. Осада шла уже два месяца, запасы окончательно истощились, в городе находилось много раненых, и настроение, царившее среди людей Святослава, нельзя было назвать приподнятым. И тогда – то ли 23-го, то ли 28 июня{529} – русы решились на смелое предприятие. Выбрав темную ночь, когда разразилась страшная гроза с громом, молниями и сильным градом, Святослав лично вывел из города около двух тысяч человек и посадил их на ладьи. Они благополучно обошли флот ромеев (ни увидеть, ни даже услышать их из-за грозы было невозможно, да и командование флотом ромеев, видя, что «варвары» воюют только на суше, что называется, «расслабилось») и двинулись по реке за продовольствием. Можно представить себе изумление болгар, живших по течению Дуная, когда в их поселках вдруг вновь появились русы. Действовать необходимо было быстро, пока известие о произошедшем не дошло до ромеев. Спустя несколько дней, собрав зерновой хлеб, пшено и еще какие-то припасы, русы погрузились на суда и столь же незаметно двинулись к Доростолу. Ромеи так ничего бы и не заметили, если бы Святослав не узнал, что недалеко от берега пасутся лошади из войска византийцев, а рядом находятся обозные слуги, которые караулили коней, а заодно запасали дрова для своего лагеря. Высадившись на берег, русы бесшумно прошли через лес и напали на обозных. Практически вся обслуга была перебита, лишь кое-кому удалось спрятаться по кустам. В военном отношении эта акция не давала русам ничего, но ее дерзость позволяла напомнить Цимисхию о том, что от «проклятых скифов» все еще многого можно ожидать. Столь же успешно русы возвратились назад. Риск, которому себя подверг Святослав во время этой экспедиции, несомненно, поднял его авторитет среди соратников. Далеко не каждый из них отважился бы проплыть так близко от огненосных кораблей ромеев. Цимисхия же все произошедшее ввергло в страшный гнев. Он устроил разнос начальникам флота, грозил им смертью в случае, если что-то подобное повторится. Получив временное облегчение после доставки в город продовольствия, русы очень быстро ощутили на себе и негативные последствия этой акции. Ромеи перекопали все дороги, ведущие к Доростолу, везде выставили стражу, контроль за рекой был установлен такой, что из города на другой берег не могла без позволения осаждающих перелететь даже птица. И вскоре для измученных осадой русов и еще остававшихся в городе болгар настали по-настоящему «черные дни».
Цимисхий приказал подтащить к Доростолу осадные машины и беспрестанно метать за городскую стену камни. От них погибало много «скифов». Командование машинами было поручено магистру Иоанну Куркуасу, который уже упоминался в нашей книге то как военачальник, не сумевший из-за своей лени обеспечить безопасность Македонии от русов, то как мародер, грабивший болгарские церкви. И каждый раз ему все сходило с рук, ведь он приходился родственником самому Иоанну Цимисхию. Более всего магистра, конечно, привлекали пиры, которые устраивал в лагере василевс. О русах Куркуас думал, что, блокированные в городе, редко теперь показывавшиеся из-за своих стен и рва, они представляют собой не более чем мишени для камней, со свистом вылетающих из машин. Как-то утром бравый военачальник проснулся с привычной головной болью. Решив поправить здоровье, он выпил вина, отчего его опять начало клонить в сон. Превозмогая сонливость, магистр все же отправился к городским стенам, чтобы в очередной раз посмотреть, как выпущенные камни падают на Доростол. Каково же было его удивление и возмущение, когда он увидел «скифов», вышедших из города и устремившихся к камнеметам с явной целью их повредить. Не задумываясь ни секунды, он вскочил на коня и, увлекая своим примером сопровождавших его людей, понесся на «варваров». Те скоро заметили неуклюжего всадника. Более всего русам бросились в глаза его великолепное одеяние и вооружение, а также золото, которым щедро была украшена сбруя коня. Русам даже показалось, что к ним приближается сам василевс ромеев. Но вот конь оступился, попав в яму, и Куркуас упал на землю. Русы окружили его и изрубили на части своими топорами и мечами. Подоспевшие ромеи оттеснили русов от орудий, которые, в общем, не пострадали. Отрубленную же голову Куркуаса «скифы» унесли с собой в Доростол. Думая, что они убили самого императора, русы насадили голову магистра на копье и водрузили на стене так, чтобы она была видна осаждающим. Некоторое время в городе царило веселье; осажденным хотелось верить, что гибель василевса заставит греков убраться восвояси.