Паутина из шрамов - Энтони Кидис

Все остальное как во сне, думаю, я отключил мозг. Я точно знаю, что продолжал принимать наркотики всю оставшуюся ночь. Я проснулся на следующий день в состоянии шока. Все суетились с последствиями, с похоронами, люди обвиняли, а я знал, что когда человек начинает принимать наркотики, здесь некого винить. Он сам отвечает за свое поведение, и здесь не виноват дилер, или друг, или плохое воспитание. По какой-то грустной и неприятной причине, люди обвиняли меня в смерти Хиллела в возрасте 25 лет, потому что моя зависимость началась намного раньше. Его семья пыталась сказать мне, что я плохо на него влиял. Что было довольно смешно, потому что я никогда не винил никого в собственной зависимости. И я предложил Хиллелу остановиться.

Между делом, я продолжал принимать. Неправда, что такая проблема приводит к прозрению. Даже когда умирает твой близкий друг, ты продолжаешь чувствовать непобедимость. Я узнал от Айон, что они планировали похороны, но я не хотел приходить. Я чувствовал себя ужасно. Я не мог остановиться, но и не мог продолжать принимать; ничего не работало, и мой друг мертв, а я не хотел смотреть на это. Мать Айон однажды упомянула, что у ее подруги есть небольшой домик в маленьком мексиканском городке и что мы можем воспользоваться им, когда хотим. Так мы и сделали.

Люди думали, это плохой тон, не прийти на похороны. Хиллел был мой лучший друг, но я умирал от той же вещи, что убила его. Я и Айон полетели в Пуэрто Валларта и оттуда мы взяли небольшую моторную лодку до маленького городка под названием Элапа. Мы жили в прекрасном домике с кроватью под москитной сеткой, но в городе практически не было электричества. Я лежал там и прошел через еще одну гребаную, отвратительную холодную ломку, пока был так далеко от всего, что происходило в Голливуде. Айон мне помогала, и через несколько дней я почуствовал себя лучше. Я начал упражняться, и мы опять начали заниматься любовью. Мы ловили рыбу в океане, готовили ее на пляже, и я ощутил ненастоящее чувство покоя. Десять дней спустя мы вернулись в Лос-Анджелес.

Как только я вернулся, сразу начал принимать. Я просто не знал, что мне еще делать. Но сколько бы я не обкалывался, я ничего не чувствовал, не было ни эйфории, ничего. Примерно тогда же Джек Айронс собрал нас вместе. Мы встретились на скромненькой лодке Линди, Джек усадил нас и сказал:

— Я больше не хочу здесь быть. Я не хочу быть частью того, где умирают мои друзья.

Он ушел от нас и мы его поняли.

Линди, наверное, думал: «Что произойдет? Гитарист умер, ударные увольняются, вокалист весит на веревочке над пропастью. Что теперь случится?» Но Майк и я не собирались оставлять все позади. Это то, что Хиллел помог построить, и мы хотели продолжать строить, что было странным, потому что чувствовал себя я ужасно. Но я знал, что хочу этим заниматься, Фли знал, что он хочет этим заниматься. А Джек знал, чем он не хочет заниматься.

Мы наняли ДиЭйч Пелигро[32] на ударные и Блэкберда МакНайта гитаристом. Мы знали ДиЭйч много лет. С Блэкбердом мы играли, когда Хиллел был уволен, так что нам было удобно с ним. Но перед тем как начинать играть, мне нужно было сделать что-то с моей зависимостью.

Когда весной я ходил на те встречи, я познакомился с парнем по имени Крис. Это был молодой, сумасшедший и смешной парень. Он познакомил меня с Бобом Тимонсом, сказав, что тот может быть нашим спонсором. Тиммонс был бородатым мужчиной с татуировками и хардкор-прошлым, но я сразу доверился ему. Он был тихим и спокойным, и от меня ничего не хотел.

После одного из тех приемов, когда мне не вставляло, я позвонил Бобу.

— Я не знаю, что делать. Умер мой друг. Я не могу остановиться и теперь меня даже не вставляет. Я схожу с ума.

— Почему бы тебе не пройти реабилитацию? — предложил он.

— Звучит ужасно. Что это?

— Во-первых, это десять тысяч долларов.

— Десять штук! Это все, что у меня есть, — сказал я.

— Я думаю, это будет хорошим вложением, — сказал Боб. — Я думаю, ты в опасности и однажды сможешь сделать еще десять тысяч, если потратишь эти на реабилитацию сейчас. Если нет, это могут быть последние десять штук, которые ты когда-либо увидишь.

Я не знал, что еще остается сделать, и согласился. Курс реабилитации проходил в Ван Найс. Когда мы туда прибыли, меня сфотографировали. Выглядел я очень плохо. Моя кожа была оранжево-зеленой, глаза были мертвы, а волосы жили своей жизнью.

Потом мне дали комнату. И еще соседа по комнате. Я делился гребаной комнатой с каким-то сумасшедшим ублюдком. Это был парень из Палм Спрингс, который стал моим первым «другом по трезвости». Когда начинаешь реабилитацию, знакомишься с совершенно разными людьми, разных жизней, всех рас, разного финансового положения, разных религий, но в конце концов, ты любишь каждого из них. Там была баскетболистка, которая не могла бросить курить крэк, бразильский бизнесмен, доктор и черный коп из спецназа, который угрожал людям, чтобы отобрать их наркотики.

Я устроился, и на самом деле все было не так плохо. Я перестал ненавидеть, я просто стал существовать. Всю свою жизнь я был самым упрямым человеком, которого вы когда-либо встретите, я не мог терпеть критику в свою сторону. Но теперь я начал слушать. Айон навещала меня, мы шли против правил, довольно часто делая остановки в туалете, что очень много для меня значило. Потому что мне так не хватало любви.

Примерно через две недели пребывания в центре, меня навестил Боб Тимонс. Он знал, что я проигнорировал похороны Хиллела, так что сказал мне, что отвезет меня на денек кое-куда. Мы приехали к еврейской части кладбища Форест Лоун и гуляли там, пока не нашли могилу Хиллела. На камне было написано что-то, типа «Хиллел Словак. Преданный сын, брат, друг, музыкант».

Я сидел там вместе с Бобом и говорил:

— Ага. Окей, ну вот он и есть. Я так понимаю дело сделано. Теперь мы можем уйти?

— Я так не думаю, — сказал Боб. — Я пойду прогуляюсь. А ты сделай мне одолжение, поговори с Хиллелом и расскажи ему, что ты чувствуешь из-за его смерти. И почему бы тебе не пообещать, прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не вставишь иглу в вену и что ты больше не будешь принимать наркотики и пить?

— Разговаривать с чем? Это трава с камнем на ней.

— Просто представь будто Хиллел здесь, слушает тебя. — сказал он, уходя.

Я сидел там, чувствуя себя очень странно. А потом сказал:

— Эй, Слим!

И сразу стена развалилась. Я стал рыдать, как еще никогда не рыдал. Я разговаривал с Хиллелом и рассказал ему все о том, как я его люблю и как я по нему скучаю. И я пообещал:

— Я чист. Я на реабилитации. Обещаю тебе, что больше никогда не воткну иголку себе в руку. Я останусь чистым!