Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рабыня! — проворчал Тим. — Несчастная девушка, похищенная, несомненно, во время нападения индейцев, и, к сожалению, одна из наших. Она ведь белая, ты видел ее волосы!..
Птицу еще раньше вырвали из рук Жиля, и теперь ее нес сам Хиакин, держа обеими руками, поднятыми на уровень лица в направлении заходящего солнца.
Поравнявшись с одной из хижин. Жиль и Тим влетели внутрь от сильнейшего удара в спину и свалились на земляной пол. Хижина была тесной и темной, в ней царил невыносимый смрад — сладковатый запах гнилой рыбы. Несмотря на это, друзья все же почувствовали некоторое облегчение, потому что, пересекая лагерь, им пришлось пройти между двумя рядами женщин — злобных фурий, бросавших в них всем, что только попадалось под руку…
Приземлившийся на живот. Жиль едва сумел подняться — мешали руки, связанные за спиной. Затем он с трудом сел и прислонился к центральному столбу. Глаза быстро привыкли к царившей в хижине темноте, и он разглядел своего друга, который ворочался на земле, похожий на гигантскую улитку, и тщетно пытался встать на ноги.
— Что они собираются с нами сделать, как ты думаешь?
— Ничего хорошего! По крайней мере, для нас… Нам может послужить утешением лишь мысль о том, что именно благодаря нам эти гады чудесно развлекутся. А уж развлечения у ирокезов… Для них нет ничего, что могло бы сравниться с правильно обставленной казнью пленника. А тем более — двух!
Хорошенько обдумав представленное ему положение дел, Жиль пришел к заключению, что оно оставляет желать лучшего, но с удовлетворением отметил, что совершенно спокоен.
— Я понял! — хладнокровно произнес он. — А… это будет долго?
Тиму удалось наконец усесться рядом с другом.
В ответ на слова Жиля он невесело усмехнулся.
— Вероятно, долго… Мы ведь белые воины, а значит, имеем право на их уважение.
— Что это означает?
— Это означает, что они доставят себе удовольствие почтить нас самыми изысканными пытками. Ты даже представить себе не можешь всей глубины их воображения в этих делах…
Несмотря на свою храбрость. Жиль содрогнулся и почувствовал, как холод скользнул по его спине. Смотреть смерти прямо в глаза — это одно, но видеть, как смерть приближается маленькими шажками среди необозримого пространства страданий — это совсем другое!
— Что ж, спасибо, что предупредил… — вздохнул он. — А пока мы здесь ждем, повернись-ка ты ко мне, чтобы твои руки коснулись моих. Я попробую развязать тебя… Я с ума схожу от злости при мысли о том, что мы лежим здесь, как куры, которых собираются насадить на вертел!
Путы были очень тугие, но пальцам Жиля удалось нащупать узел, и он попытался ослабить его.
— Ты думаешь, они начнут сегодня же? — спросил он Тима через какое-то время. — В таком случае я напрасно трачу силы.
— Нет, — ответил Тим. — Это будет завтра на рассвете. Продолжай! Если тебе не удастся развязать меня, то я попробую развязать тебя.
Работа была длительной и трудной, впрочем, довести ее до конца они не успели: в тот самый момент, когда первый узел стал уже поддаваться, за ними пришли…
Наступила ночь, но все обитатели селения вышли из своих жилищ и собрались у большого костра, ярко горевшего перед двумя столбами, раскрашенными яркими красками. Пламя освещало даже противоположный берег реки, поросший лесом. Индейцы безмолвно стояли, образовав широкий круг. На этот раз при появлении пленников никто не двинулся с места, но словно по команде послышался всеобщий вздох, в котором чувствовалось какое-то сладострастие…
«Эти люди облизываются при одной лишь мысли о том, что сейчас увидят нашу смерть», — подумал Жиль, полный холодной ярости.
Когда его привязали к столбу, ему на миг показалось, что он перенесся на несколько лет назад, в тот вечер, когда он в своих скитаниях по окрестностям города забрел в большой лес, простиравшийся на север от Эннебона, и заблудился там. В темноте наступившей ночи Жиль увидел сверкающие глаза волков и спасением своим был обязан большому дереву, на котором он нашел убежище. Наутро его обнаружили крестьяне, вышедшие на облаву под предводительством шевалье де Лангля. Они-то его и спасли… Но на этот раз никакой храбрый бретонец, никакой смелый охотник на волков не придет и не разгонит этих хищных зверей, которые со сверкающими глазами жадно ждут появления первой крови.
Гордость заставила его выпрямиться во весь рост. Его синие глаза с ледяным презрением оглядели толпу, большею частью состоящую из стариков, женщин и детей. Очевидно, Тим был прав: основная часть воинов отсутствовала, в деревне остались лишь те немногие, что были необходимы для охраны лагеря. Он повернул голову к Тиму.
— До чего ж им не терпится увидеть нашу смерть! — сказал он с горечью. — Они даже не дали нам дождаться утра…
Лесной разведчик кивнул:
— Я все же думаю, что смерть не наступит сразу. Боюсь, нам придется провести всю ночь в такой неудобной позе, чтобы усталость усугубила наш страх и уменьшила мужество…
Его слова заглушил бешеный рокот множества барабанов. Несколько юношей сидели по обе стороны от входа в одну из самых больших хижин; между колен они держали маленькие барабаны, на которых выбивали яростный ритм. Почти тотчас же откинулась завеса из оленьих шкур, служившая хижине дверью, и появился Хиакин.
Украшавшие его тело рисунки, нанесенные красной краской, корона из поредевшего оленьего меха, гладко выбритый череп, высокий рост и странное лицо, и вправду, смахивающее на медвежью морду, — все это делало его похожим на какое-то злобное божество. Торжественной поступью колдун приблизился к пленникам и стал перед ними, скрестив на груди руки.
— Люди соли , — произнес он на отличном английском. — Вы пришли к нам с лживыми сердцами и пагубными намерениями…
— Не правда! — перебил его Жиль. — Мы пришли к вам с миром и со словами дружбы от имени великого вождя, что командует американской армией.
— Слова дружбы из уст врага не могут не быть лживыми! Мы заключили договор с нашими братьями — Красными Мундирами. Мы не можем говорить о мире с людьми побережья, их врагами!
Рядом с Жилем раздался странный треск — что-то вроде звука, издаваемого трещоткой. Это Тим попытался сардонически рассмеяться.
— Ты, Хиакин, Великий Колдун племени сенека, ты, человек, говорящий с Великим Духом, ты, для которого будущее — всего лишь прозрачная завеса, ты говоришь, что ты — раб
