Брежнев - Леонид Млечин

В партаппарате и правительстве к этому движению отнеслись по-разному. Член политбюро и первый заместитель главы правительства Полянский позвонил главному редактору «Комсомолки»:

— Ты раздуваешь частнособственнические инстинкты. Кулаков новых растишь. Если не прекратишь немедленно, это для тебя добром не кончится.

А глава российского правительства Воронов, зная о настроениях Полянского, решительно поддержал новое движение. Он приехал в редакцию «Комсомолки» и выступил на заседании круглого стола. Но отчет о заседании задержала цензура. Уполномоченный Главлита заявил, что для публикации мнения члена политбюро нужна виза ЦК.

— В ЦК посылать — это могила, — сказал Воронов. — Пришлите мне, что получилось. Я завизирую. В конце концов я сам ЦК. Если будут вопросы, пусть мне звонят.

Увидев автограф Воронова, уполномоченный Главлита подписал номер в печать.

Говорят, что Воронов потерял свой пост, поскольку не сумел наладить отношения с первыми секретарями областных комитетов.

По словам одного провинциального секретаря обкома, Воронов, выступая, «нудно и утомительно поучал, показывая свою ученость, больше напоминал манерного провинциального лектора, чем государственного деятеля масштаба России».

В 1971 году Геннадия Ивановича Воронова переместили на внешне значительный пост председателя Комитета народного контроля СССР. Знакомство с новой работой начал, достав с полки том Ленина, в котором опубликована знаменитая статья «Как нам реорганизовать Рабкрин».

Геннадий Иванович вскоре убедился, что Брежнев ни в грош не ставит его ведомство.

— Никакой пользы от народного контроля я не вижу, — повторял Леонид Ильич. — Вот был Мехлис, его все боялись.

Воронов прилетел к Брежневу в Пицунду, где тот отдыхал, привез записку о совершенствовании системы народного контроля. Брежнев позвал гостя купаться, потом сели играть в домино с помощниками. Принесли коньяк. Брежневу совершенно не хотелось заниматься делами.

Суслов пригласил к себе Воронова и сообщил, что председателю комитета не надо быть членом политбюро. Воронов, не дожидась, когда от него избавятся, в апреле 1973 года сам подал в отставку.

На пост главы правительства России назначили секретаря ЦК и заведующего отделом тяжелой промышленности Михаила Сергеевича Соломенцева. Он считался человеком Кириленко, который в ЦК курировал промышленность. У Соломенцева была репутация человека послушного, добросовестного исполнителя, который лишнего себе не позволит.

Соломенцев рассказывал журналистам, как после поездки в Монголию он заболел, сидел дома с высокой температурой. Позвонил Брежнев:

— Срочно нужен. Приезжай.

В кабинете сказал:

— На политбюро обсуждали кандидатуру на пост предсовмина России. Решили назначить тебя.

Соломенцев понимал, что это важное повышение, гарантирующее ему место в политбюро. Но сразу сказал, что над правительством РСФСР слишком много руководителей. И Совмин, и Госплан — все дают указания.

Брежнев ему пообещал:

— Ты будешь иметь дело только со мной. А если кто-то другой будет вмешиваться, пошли его подальше.

Большая рокировка в Киеве

Весной 1972 года Брежнев ловко убрал Шелеста с поста первого секретаря ЦК компартии Украины.

Возможно, все началось с того, что председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов, который редко покидал Москву — он был типичным кабинетным работником, — приехал на Украину. Официально — для участия в республиканском совещании КГБ. А на самом деле, чтобы прощупать первого секретаря республики. Они с Шелестом встретились за городом и долго беседовали в неформальной обстановке.

«Андропов приехал явно с заданием выяснить мои мысли и позиции перед съездом партии, — записал в дневнике Шелест. — Я откровенно высказал свои соображения, в том числе недостатки в стиле руководства центра. О Брежневе сказал, что его всячески надо поддерживать, но нельзя же на политбюро устраивать беспредметную говорильню, „базар“ — надо начатые дела доводить до конца. Может быть, я говорил резко, но зато правду. Чувствую, что беседа с Андроповым для меня даром не пройдет».

Шелест не ошибся. Андропов нащупал уязвимое место Шелеста. Петр Ефимович, пожалуй, больше других киевских политиков любил Украину, украинский язык. Приехав в одну из областей, Шелест обратил внимание на лозунг «Сдадим объект на месяц раньше срока», недовольно заметил:

— Лозунг написан на русском, а работают там, небось, одни украинцы.

Комсомольским секретарям, даже в Крыму, приказано было выступать только на украинском языке. Не у всех это получалось. Многие украинцы на высоких постах не владели родным языком. Приехал в Ровенскую область председатель Украинского республиканского совета профсоюзов Василий Константинович Клименко, профессиональный партийный работник. В драматическом театре собрали областной актив послушать члена политбюро ЦК компартии Украины. Василий Клименко достал очки, протер стекла и приступил к чтению доклада.

«С первых слов, — вспоминал очевидец, — стало ясно, что он, вероятно, впервые в жизни читает по-украински. Слова он калечил так, что трудно было понять, о чем идет речь. Зал загудел».

Летом 1965 года всем высшим учебным заведениям республики было дано указание в трехмесячный срок перевести обучение на украинский. В Москве такие жесты воспринимали настороженно, видели в этом проявление национализма и сепаратизма. А друг Леонида Ильича Щербицкий, как он сам говорил, стоял на «позициях Богдана Хмельницкого», то есть полностью ориентировался на Москву. Щербицкий на пленумах и совещаниях выступал на русском языке, и книги его выходили только на русском. Он был человеком очень мнительным, заботился о том, чтобы Москве нравилось все, что он делает.

Александр Капто при Шелесте руководил украинским комсомолом, при Щербицком стал секретарем ЦК по идеологии. По его словам, были «два Шелеста». Один — сторонник твердой руки, непримиримый борец с «буржуазным влиянием». Другой — сентиментальный человек с ярко выраженным украинским самосознанием. Он хотел, чтобы сняли фильм о Тарасе Бульбе, в котором раскрылся бы подлинный украинский характер и была бы показана глубина украинской души. Поручил своему аппарату организовать переезд в Киев Сергея Бондарчука, чтобы он поставил этот фильм на студии имени А. Довженко.

Шелест опирался на ту часть украинской интеллигенции, которая с горечью говорила о судьбе своего народа и вину возлагала на Россию.

«С какой сатанинской силой уничтожалась Украина, — писал в дневнике известный писатель Олесь Терентьевич Гончар. — По трагизму судьбы мы народ уникальный. Величайшие гении нации — Шевченко, Гоголь, Сковорода — всю жизнь были бездомными… Но сталинщина своими ужасами, государственным садизмом превзошла все. Геноцид истребил самые деятельные, самые одаренные силы народа. За какие же грехи нам выпала такая доля?»