Огонь и сера - Линкольн Чайлд

Фэбээровец кивнул.

– Я успел сделать сотни скрипок из дерева, которое заготовил таким образом. Я менял пропорции веществ, менял сроки вымачивания, и звук инструментов получался высокий и чистый. Но он был груб. Чего-то все равно не хватало. Чего-то, что ослабило бы вибрации и обертоны.

Доктор помолчал.

– Вот эту проблему и решил гений Антонио Страдивари. Маэстро изобрел особый лак.

Спези перебрал несколько окон меню на компьютере, и на экране возникла черно-белая картинка – сильно изрезанный ландшафт, похожий на изображение горной гряды.

– Это лак Страдивари под электронным микроскопом, тридцатитысячекратное увеличение. Видите, слой не гладкий, каким его видит невооруженный глаз. Нет, миллиарды микроскопических трещинок поглощают и смягчают грубые вибрации и резонанс во время игры. Вот он – истинный секрет скрипок Страдивари. Проблема в том, что состав лака невероятно сложен: там и вареные насекомые, и органические и неорганические вещества. Анализ провести невозможно – для проб у нас чересчур мало лака. Его нельзя соскрести с поверхности скрипки – инструмент погибнет. Но даже если взять худшую скрипку Страдивари, все равно ничего не выйдет, потому что такие инструменты были экспериментальными, а состав лака постоянно менялся. Убить пришлось бы скрипку именно золотого периода. Еще понадобилось бы проникнуть внутрь самой древесины, чтобы исследовать состав раствора, а потом и область контакта дерева с лаком. Вот потому-то мы и не можем узнать точно, как творил Страдивари.

Доктор отошел от экрана.

– И даже заполучи мы все рецепты, это не гарантировало бы успех. Страдивари, зная то, чего не знаем мы, умудрялся создавать и весьма заурядные скрипки. Были ведь и другие условия, благодаря которым на свет рождались великие инструменты – и эти факторы не подчинялись гению маэстро. Взять хотя бы качество древесины.

Агент ФБР кивнул.

– Ну, господин Пендергаст, я рассказал все, что мог. – Глаза Спези лихорадочно загорелись. – Пришло время для этого. – Раскрыв кулак, он разгладил визитку Пендергаста. И только сейчас д'Агоста сумел прочесть, что написал на ней фэбээровец:

«Грозовая туча».

Глава 62

Спези сжимал карточку в дрожащей руке.

– Возможно, – кивнул Пендергаст, – будет лучше, если вы сначала расскажете сержанту д'Агосте историю этой скрипки?

Взгляд Спези наполнился грустью.

– «Грозовая туча» была величайшим творением Страдивари. Она передавалась по цепочке от виртуоза к виртуозу – от Монтеверди до Паганини и дальше. При ней вершилась история музыки. На ней играл Франц Клемент на премьере концерта Бетховена для скрипки. На ней играл сам Брамс на премьере Второго концерта для скрипки. И Паганини – на первом итальянском представлении всех его двадцати четырех каприччио. А затем, накануне Первой мировой войны – со смертью виртуоза Лучиано Тосканелли, да проклянет его Бог, – скрипка исчезла. На закате своих дней Тосканелли совсем выжил из ума, и кое-кто говорит, будто он сломал инструмент. По другой версии, «Грозовая туча» пропала во время войны.

– Она не пропала.

– Хотите сказать, – резко выпрямился Спези, – она где-то хранится?

– Синьор доктор, если позволите, я задам еще несколько вопросов. Что вы знаете о праве владения «Грозовой тучей»?

– Это одна из ее загадок. Скрипкой владела семья, которая, по словам, приобрела ее напрямую у самого Страдивари. Инструмент передавался от отца к сыну только номинально – его постоянно брали взаем виртуозы. По традиции, многие скрипки Страдивари находятся во владении богатых коллекционеров, которые предоставляют их в долгосрочный заем музыкантам. Так было и с «Грозовой тучей». Если же скрипач умирал или, к несчастью, проваливал концерт, инструмент возвращался в семью владельцев и переходил к следующему музыканту. За «Грозовую тучу» постоянно боролись. Разумеется, имя семьи сохранилось в секрете – ее члены не хотели, чтобы им досажали честолюбивые скрипачи. Тайна имени владельца – это одно из условий займа.

– И ни один виртуоз так и не нарушил молчания?

– Насколько я знаю, нет.

– Причем последний, кто играл на «Грозовой туче», – Тосканелли?

– Да, Тосканелли. Великий и ужасный Тосканелли. Он умер, разбитый сифилисом, в тысяча девятьсот десятом году при странных, необъяснимых обстоятельствах. Рядом с телом скрипку не нашли. Не нашли ее и потом.

– Кому предназначалась скрипка после него?

– Хороший вопрос. Возможно, русскому вундеркинду, молодому графу Равецкому. Которого, впрочем, убили во время революции. Такая потеря... Ужасный был век. А теперь, мистер Пендергаст, не томите меня более, мои силы вот-вот иссякнут.

Фэбээровец достал из кармана пергаментный конверт.

– Фрагмент конского волоса из смычка «Грозовой тучи». – Он поднял конверт так, чтобы лампы просветили его насквозь.

– Можно? – Спези протянул дрожащую руку.

– Я обещал обмен. Конверт ваш.

Спези достал волосок пинцетом, уложил его под микроскоп и вывел изображение на экран компьютера.

– Это определенно конский волос из смычка – видите волокна канифоли вот здесь? А вот следы на микроскопических чешуйках – такие остаются после игры. – Доктор выпрямился. – Любой смычок от «Грозовой тучи» почти наверняка не родной, но даже будь он таковым, конский волос могли заменить тысячу раз. Волос – слабое доказательство.

– Для меня достаточно и его. Это лишь первая улика. Она натолкнула меня на цепочку выводов, ведущих к тому, что «Грозовая туча» по-прежнему существует. И она здесь, синьор доктор, в Италии.

– Как я хочу, чтобы вы были правы! Откуда у вас этот волос?

– С места преступления в Тоскане.

– Бога ради, скажите: кто же хозяин?

– Я все еще не уверен.

– Но как вы узнаете?

– Для начала мне нужно имя семьи, изначальных владельцев «Грозовой тучи».

Спези задумался.

– Я бы начал с наследников Тосканелли. Говорят, десяток любовниц родили ему почти столько же отпрысков. Бог знает, может, кто-то из них жив до сих пор. По-моему, здесь, в Италии, живет его внучка или кто-то еще. Тосканелли был бабником, хлестал абсент и под конец жизни совсем опустился. Вдруг он выболтал секрет одной из любовниц, которая затем передала знание деткам?

– Отличный совет. – Пендергаст встал. – Вы были чрезвычайно щедры, синьор доктор. Как только я раздобуду больше сведений о «Грозовой туче», обещаю поделиться. Спасибо, что уделили нам время.

Уходили тем же запутанным путем, приняв прежние меры предосторожности. Но когда напарники вышли к кафе, фэбээровец, явно довольный, предложил остановиться и заказать по эспрессо. У стойки бара он, улыбнувшись, обратился к д'Агосте:

– Ну как, дорогой Винсент, у вас появилась версия?

– По крайней мере одна есть точно, – кивнул сержант.

– Отлично! Только пока мне не говорите. Предлагаю продолжить расследование, сохранив молчание еще ненадолго. Время, когда нужно будет обменяться версиями, скоро настанет.

– Вот и славно.

Потягивая горький напиток, д'Агоста подумал, что надо где-нибудь раздобыть нормальный американский кофе – вместо черной бурды, которая обдирает глотку.

Опрокинув в себя порцию, Пендергаст облокотился о стойку бара.

– Винсент, вы можете представить, на что был бы похож Ренессанс, вырежи Микеланджело Давида из зеленого мрамора?

Глава 63

Сидя в пластиковом кресле, капитан детективов Лаура Хейворд молча смотрела в пластиковую чашку с кофе. Хейворд отлично осознавала, что в конференц-зале она самая молодая да и вообще единственная женщина среди высших офицерских чинов. Одну из типично красно-коричневых стен украшал портрет Рудольфе Джулиани – на фоне башен-близнецов, под которыми шел список офицеров полиции, погибших 11 сентября 2001 года. И ни одного портрета нынешнего мэра или президента.

Хейворд это было по душе.

Комиссар Генри Рокер во главе стола смотрел перед собой с выражением неизбывной скуки. В руке он сжимал большую чашку черного кофе. Справа от комиссара расположился Мильтон Грэйбл, капитан округа, в котором был убит Катфорт, а позже вырос палаточный городок.

Хейворд взглянула на часы: ровно 9 утра.

– Грэйбл? – сказал Рокер, открывая совещание.

Грэйбл пошелестел бумагами.

– Как вы уже знаете, комиссар, палаточный городок становится проблемой. Большой проблемой.

Комиссар отреагировал лишь тем, что темные круги под его глазами стали еще темнее.

– У меня, – продолжил Грэйбл, – через улицу от самого замечательного дома в округе – да и вообще во всем городе – засели сотни людей. Они ссут и срут, где приде... – Тут его глаза стрельнули в сторону Хейворд. – Прошу прощения, мэм.

– Ничего страшного, капитан, – решительно заявила она. – Мне знакомы оба термина и те физиологические процессы, которые они обозначают.