Огонь и сера - Линкольн Чайлд

– Ну, Страдивари же был итальянец.

Пендергаст тихонько рассмеялся.

– Есть одна забавная деталь. Чтобы скрипка Страдивари не утратила звучания, на ней надо играть. Лежа в ящике, инструмент умрет.

– А что с этими?

– По меньшей мере раз в неделю их вынимают, чтобы поиграть. Кремона по-прежнему центр скрипичного ремесла, и мастеров, готовых играть, здесь хватает.

Лабиринтом коридоров и лестниц напарники выбрались в боковой переулок позади дворца и на минуту задержались, пока Пендергаст скрупулезно проверял проходы между окрестными зданиями. Затем фэбээровец очень быстро повел д'Агосту улицами, искривленными, как никакие другие. Полдень выдался солнечный, но кирпичные и каменные дома теснились так плотно, что во многих местах было совсем темно. Пендергаст то и дело заглядывал в дверные проемы или промежутки между домами.

– Что происходит? – не выдержал д'Агоста.

– Предосторожности, Винсент. Обычные предосторожности.

Наконец по улице, настолько узкой, что по ней едва можно было проехать на велосипеде, друзья зашли в тупик, в котором расположилось нечто похожее на заброшенный магазин. Листовое стекло, грубо вмонтированное в средневековую арку, покрывали трещины, заклеенные клейкой лентой и забитые грязью, словно эпоксидной смолой. Вход закрывала железная решетка, такая ржавая, что казалось, будто ее не трогали веками.

Просунув руку через решетку, Пендергаст потянул за шнурок. Внутри магазина зазвенел колокольчик.

– Думаю, ваша версия не распадется, – сказал д'Агоста, – если вы объясните, к кому мы пришли.

– Это лаборатория и мастерская il dottor Луиджи Спези – одного из крупнейших в мире специалистов по скрипкам Страдивари. Он сам похож на человека эпохи Возрождения: ученый, инженер и музыкант. Его копии скрипок Страдивари – одни из лучших. Но предупреждаю: доктор слегка со странностями.

Пендергаст еще раз потянул за шнурок, и за дверью прогремел голос:

– Non lo voglio. Va'via!

Агент ФБР позвонил снова – настойчивее.

За стеклом материализовалась смутная фигура: сутулый человек огромного роста в кожаном фартуке с криком размахивал руками:

– Che cazz! Via, ho ditto!

Пендергаст достал визитку, что-то черкнул на обороте и просунул карточку в почтовую щель. Прочтя послание, хозяин мастерской мгновенно притих. Он посмотрел на Пендергаста, потом снова на карточку и принялся открывать дверь и поднимать решетку. На то, чтобы впустить посетителей, у мастера ушла минута.

Д'Агоста с любопытством оглядел мастерскую: повсюду на стенах были развешаны детали скрипок – готовые и только что начатые. В воздухе приятно пахло опилками, лаком, маслом и клеем.

Хозяин уставился на Пендергаста, словно на призрака, потом извлек из кармана фартука присыпанные древесной стружкой очки.

– Итак, Алоизий Пендергаст, доктор философии, – сказал он на почти безупречном английском. – Вы заинтересовали меня. Так чего же вы хотите?

– У вас найдется местечко, где можно поговорить?

Спези отвел гостей в просторную заднюю комнату. Там указал на длинную скамейку, а сам взгромоздился на край стола и, скрестив руки, вперил в д'Агосту и Пендергаста пристальный взгляд.

Доктор не стал впускать их за дверь из нержавеющей стали в дальней стене. Дверь смотрелась совершенно ни к месту; через небольшое оконце в ней д'Агоста разглядел сверкающую белизной лабораторию: полки с компьютерным оборудованием и электронно-лучевые трубки, купавшиеся во флуоресцентном свете.

– Спасибо, что согласились принять нас, доктор Спези, – начал Пендергаст. – Знаю, вы очень занятой человек, и, поверьте, мы не станем попусту тратить ваше время.

Успокоившись, хозяин слегка кивнул.

– Это мой напарник, сержант Винсент д'Агоста из полиции Саутгемптона, штат Нью-Йорк.

– Очень приятно. – Мастер подался вперед и с неожиданной крепостью пожал им руки.

– Предлагаю обмен информацией, – сказал Пендергаст.

– Слушаю вас.

– Вы рассказываете все, что знаете о секретах Страдивари. Я же передаю вам сведения о скрипке, которую упомянул в записке. Вашу информацию я, естественно, сохраню в тайне: я не стану ее записывать или кому бы то ни было передавать. Кроме нас, о ней будет знать только мой напарник, человек исключительно благоразумный.

В глубоких серых глазах доктора отразилось напряженное размышление. Д'Агосте даже показалось, что в его душе идет борьба. Наконец Спези сдержанно кивнул.

– Что ж, прекрасно, – произнес Пендергаст. – Не могли бы вы ответить на некоторые вопросы о вашей работе?

– Сперва – скрипка. Как, откуда...

– Всему свое время. Синьор доктор, скажите, как получается, что скрипки Страдивари звучат столь идеально?

Спези, осознав, что перед ним вовсе не шпион конкурентов, расслабился.

– Это не секрет. Я бы сказал так: их звук очень живой, очень интересный. И более того, в нем сочетаются темное и светлое – баланс между высокой и низкой частотой. Он рождает тон богатый и в то же время чистый. Он сладок, как мед. Конечно, не все инструменты маэстро звучат одинаково: у одних звук полнее, у других – скуднее, а то и резче. Некоторые скрипки звучат совсем слабо. Иные пережили такое количество реставраций, что их уже нельзя назвать подлинными. Только шесть скрипок сохранили родную шейку – ведь если инструмент уронить, ломается именно шейка. Однако десять или двадцать инструментов звучат почти идеально.

– Потому что?..

– Потому что, – улыбнулся Спези, – тут и начинается самое интересное.

Доктор подошел к металлической двери и распахнул ее. В лаборатории оказались две рабочие станции на жестких дисках и полки с цифровыми сэмплерами, уплотнителями и ограничителями, стены и потолок покрывала акустическая пена.

Спези впустил гостей и запер за ними дверь. Включив усилитель, он подтянул рычажки на микшерном пульте. На стенах низко зажужжали базовые колонки.

– Первый настоящий научный тест над скрипкой Страдивари провели пятьдесят лет назад. Ученые подвесили звукогенератор к мосту скрипки и, заставив его вибрировать, замерили амплитуду колебаний. Право, тест абсурден, потому что не в силах заменить живую игру. Но даже такое недалекое испытание показало невероятные результаты: амплитуда составила от двух до четырех тысяч герц, а это ни много ни мало частота, к которой человеческое ухо наиболее восприимчиво. Позднее высокоскоростные компьютеры позволили воспроизвести процесс игры в реальном времени. Сейчас я представлю пример.

На клавиатуре сэмплера доктор выбрал аудиосэмпл и послал его на микшер. Комнату наполнили сладостные звуки скрипки.

– Яша Хейфец, каденция концерта Бетховена для скрипки. Он играет на «Мессии»[57].

На мониторе заплясала сложная последовательность линий.

– Это анализ частоты от тридцати до тридцати тысяч герц. Только посмотрите, какое богатство низкочастотных звуков! Они – темнота, звучность. И взгляните на промежуток между двумя и четырьмя тысячами... Видите, какая живость и сила! Вот что наполняет звучанием концертные залы.

Какое отношение все это имело к Балларду и убийствам, д'Агоста не понял. Не понял он, и что такого написал Пендергаст на обороте визитки (которую Спези по-прежнему сжимал в руке).

– А вот высокие частоты. Видите, как они прыгают, мерцают, будто пламя свечи? Тонкие и мимолетные, эти перепады придают звучанию хрипотцу, трепет.

Пендергаст кивнул.

– И все же в чем секрет, синьор доктор?

Спези выключил музыку.

– Секретов уже не осталось. Их был целый набор; некоторые мы разгадали, другие – нет. Мы знаем, как Страдивари делал инструменты – компьютерная томография позволяет построить трехмерную модель. Нам известны и дизайн деталей, и даже тип древесины. Создать точную копию для нас не проблема.

Спези вновь обернулся к клавиатуре, нажал несколько клавиш, и на экране появилось изображение изящной скрипки.

– Вот. Совершенная копия «Харрисона»[58], до последней трещинки и царапинки. Я смастерил ее за полгода еще в начале восьмидесятых. – Спези грустно улыбнулся. – Но звучит она просто кошмарно. Настоящий секрет, видите ли, заключался в химии. Особенно в составе раствора, в котором Страдивари вымачивал дерево, и в рецепте лака. Их я и пытался разгадать.

– И что?

– Странно, почему-то я вам доверяю... – помедлив, произнес Спези. – Страдивари покупал дерево, которое заготавливали у подножия Апеннин и неочищенным сплавляли по рекам По или Адижа. Дойдя до Венеции, оно хранилось в отстойниках. Поставщики поступали так исключительно ради своего удобства, но тошнотворные грязные воды в корне меняли свойства материала – они раскрывали его поры. Когда дерево попадало в мастерскую, Страдивари не сушил его, а сразу начинал вымачивать в растворе собственного приготовления. Насколько я знаю, это была смесь буры, морской соли, фруктовой смолы, кварца и других минералов, а также цветного венецианского стекла. Проходили месяцы, если не годы, пока дерево впитывало все эти элементы. Как они влияли? Удивительно, сложно, чудесно! Они сохраняли: бура уплотняла древесину, делала ее тверже и жестче. Кварцевая мука и стекло предохраняли ее от древоточцев, а заодно заполняли собой полости, придавая звучанию великолепную чистоту. Фруктовая смола защищала от грибка. Разумеется, настоящий секрет состоял в пропорциях, которые, господин Пендергаст, я вам не открою.