Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

– Да.

– Разве они не производят на вас впечатления?

– Нет.

– Он же говорит как самый настоящий державник. Как патриот. Значительно откровеннее и решительнее, чем говорил Путин, когда шел к власти.

– Тут важно, как человек себя поведет, придя к власти.

– Вы думаете…

– Я уверен: ваш Андрей Андреевич говорит то, что ему разрешили сказать, учитывая настроения в стране. А может, даже и просто написали ему эти речи. Какие-нибудь ребята в Вашингтоне, хорошо знающие русский язык.

Винглинский выпятил губы, потом облизал их. И сказал:

– Прочтите вот это.

Он протянул собеседнику давешнюю распечатку, первый вариант которой был так страшно и тщательно уничтожаем сначала в пепельнице, а потом в унитазе.

Майор очень быстро ознакомился с документом.

– Любопытно.

– И все?!

– Пока это на бумаге, это всего лишь любопытно.

– Есть и аудиозапись. Отчетливая, сделанная на лучшей зарубежной технике.

Майор недоверчиво поинтересовался:

– И вы можете мне ее предложить?

– Конечно. За этим я и приехал к ресторану «Суп». Нашел символику: мы с вами сварим отличный супешник. Но я вижу на вашем лице следы недоверия.

– Честно говоря, да, кое-что тут не совсем вяжется. Винглинский беззаботно отмахнулся:

– Все вяжется. Диск я дам вам прослушать прямо здесь, в машине. И вам самому решать: похоже – не похоже. Мой голос вы сейчас имели возможность изучить. Голос Капустина сто раз слышали по телевизору. Майор кивнул:

– Все так. Но непонятно, почему на предательство своего клана в виде публичного выступления вы пойти не можете, а вот так, тайком, обрушиваете его спокойно и цинично.

– Я мог бы не отвечать на ваш вопрос и обидеться. Но отвечу, да вы и сами можете догадаться, что все объяснение – в слове «публичного». Я не публичный человек, а в остальном как раз такой, каким вы меня себе представляете. Что, еще что-то не так?

– Последнее сомнение. И велите шоферу свернуть к Киевскому вокзалу.

– Давайте ваше сомнение.

– Некоторая неравноценность документов. Политический вес вашего намного больше, чем моего.

Винглинский охотно согласился:

– Правильно, в моем документе смерть, а вашем только большие неприятности, может быть, денежные потери. Но это МОИ неприятности, МОИ денежные потери. Представьте, что у вас болит зуб, а к вам приходит человек, больной диабетом. И говорит: я соглашусь, чтобы у тебя прошел зуб, если ты согласишься, чтобы у меня прошел диабет. Разве вы не поймете друг друга? И потом, какой бы я с вас мог бы потребовать доплаты? Хотя надо бы. А то я веду себя не по-бизнесовому.

Майор задумчиво сказал:

– Думаю, вы открыли мне не всю правду.

– Да-а? А вы ждали всю?

– Такое впечатление, что вы не хотите выхода Голодина во второй круг.

– Почему это?

– Для вас это гибель. Этого вам не простят и достанут так же, как Березовского и Невзлина. Вас даже антарктические пингвины выдадут, если потребуется.

– Может быть, вы уже вентилировали обстановку на сей счет среди этих птичек?

– Может быть.

Винглинский стал серьезнее и суше в своей речи:

– Ваше право думать все, что сочтете нужным. Это за скобками разговора. Сейчас важно одно – вы согласны или нет?

Майор почти мгновенно ответил:

– Согласен.

– Будем слушать запись?

– Обязательно.

Глава сорок девятая

Гости съезжались на дачу

г. Калинов

Труднее всего оказалось справиться с Мефодьичем. Он как шуруп был ввернут в жизнь загородного дома Сергея Яновича и ни за что не хотел выворачиваться. В его же присутствии об осуществлении плана Танкера и говорить было нечего. Старик бы не позволил никаких левых встреч, да еще с бабами. К счастью, выяснилось: у него есть престарелая сестра в Катере, то бишь Екатеринбурге. Сочинили телеграмму, что она при смерти, хочет проститься. Старик убыл с причитаниями. Истопника Володю напоили – он любил это дело, особенно на дармовщинку и в те дни, когда не ожидалось прибытия высоких гостей. А их и не ожидалось, по версии, доведенной до персонала. Повариху вызвали к больному ребенку. Горничная Татьяна в случае необходимости брала на себя исполнение и услуг особого банного рода, так что ей Захаров разрешил остаться, даже выплатил аванс, присовокупив многозначительную фразу:

– Надеюсь, не подведешь!

Пройдет как соучастница – значит, не пикнет, решил он.

После решения проблем с персоналом надо было подумать о гостях. Первый визит – к непосредственному начальству. Шинкарь смотрел на него с вызывающим сочувствием.

– Чего тебе?

– Не мне, а вам.

– Не путай, говори дело.

– Велено передать, что сегодня в восемь вечера вы должны прибыть в расположение усадьбы «Елочка», форма одежды – свободная, о программе будет доложено на месте. Захватите что-нибудь от давления.

Шинкарь успел привыкнуть к подобострастному поведению капитана и теперь был на грани того, чтобы матерно вспылить в ответ на эту запанибратскую болтовню.

– Сергей Янович проведут эту ночь в своем загородном имении.

– Да он в Москве!

– У нас самолеты еще никто не отменял.

– Зачем?

– Спросите у него сами. Велел быть обязательно. Подполковник недоверчиво кусал губы. Что-то ему не нравилось в этой истории. Получалось, что капитан как-то опять вернулся на свой пост в свите Винглинского. Раньше он, как помнится, тоже подвизался в сфере организации олигархского досуга. Непонятно. Капитан протянул ему свою трубу:

– Хотите переспросить? Номер я уже набрал. Подполковник отмахнулся.

– Раз велено, подъедем. – Его примиряла с ситуацией мысль, что он в сауне Винглинского будет гостем, а капитан – просто старшим по обслуге. Разные уровни.

Далее предстояло говорить с двумя сердечниками – кандидатом Тимченко, страдавшим от стенокардии, и влюбленным прокурором. И тот и другой упирались недолго. Все помнили ужас, охвативший их после последней банной встречи с Сергеем Яновичем. Уж так не угодили своим уклончивым стриптизом. Теперь они оба решили отдать субординационно-сексуальный долг в полном объеме. Чего бы это ни стоило. Тимченко не просто взял с собой целую аптеку, но и сделал кардиограмму в медпункте. Кардиограмма, по словам врача, была «неплохая». Ну, бог не выдаст, а пар не съест. Прокурору было еще проще – жена его уехала в командировку. И прокурор решил, что сама судьба дает подсказку: надо!

Чуть было не сорвался самый важный пункт программы – девочки. Здесь не подходил кто попало, нужны были проверенные кадры. Захаров набрал номер Лизы. Абонент недоступен. Абонент Роза доступен, но дышит слишком характерно.

– Розка, ты где? Жду через десять минут у главного универмага.

– Ты что, я на работе!

– Да я слышу, но дело страшное – по пятьсот, поняла, по пятьсот! Тебе и Лизке, найди ее, найди обязательно!

Когда связь прервалась, Захаров с чувством сказал слово, которое мужчины часто говорят в разных ситуациях, связанных с женщинами:

– Сука!

Припарковался у ступенек универмага. Выбрался наружу, закурил, понял, что курить не хочет, до тошноты не хочет. Скомкал сигарету. Опять набрал номер Лизки. Абонент доступен, но, как последняя сука, не берет трубку. Все-таки закурил, чтобы хоть чем-то заниматься, кроме вышагивания взад-вперед по крыльцу. Стены универмага были обклеены предвыборными плакатами. Причем всероссийские политики сплошь и рядом соседствовали здесь с районными. Лаптев рядом с Гнатовым, Тимченко – с Голодиным. Капитану даже в его возбужденном состоянии показалось забавным, что у всех у них были выколоты глаза. Этот выпад народного протеста, вероятно, означал: не видят и не хотят видеть люди верхов трудностей и забот низовой народной жизни! И все одним миром мазаны – и московские, и калиновские. Мимо этой выставки политической слепоты тащилась обыкновенная районная жизнь. Старики и школьники, алкоголики и старухи… Хоть бы миг внимания тем, кто выразил публично свое желание управлять ими.

Прошло пятнадцать минут.

Про десять минут он сказал, конечно, только для испуга – раньше чем через полчаса он работниц своих не ждал.

А вот одна девочка появилась. Вот уж кого не ожидал увидеть. Великая писательница земли южно-уральской собственной персоной. Узнала товарища капитана и увидела, что он ее увидел, так что свернуть в сторонку не получится. Захаров стал издалека ей кланяться, даже приотдал честь, прикоснувшись двумя пальцами к правой брови.

– А знаете, Варвара Борисовна, мне ведь с вами надо поговорить.

– А мне не надо.

– Ну, решать, кому с кем разговаривать, буду я.

– Только по повестке.

– Только. Ждите. Варвара Борисовна, а «москвичок» свой вы, может быть, мне продадите, для музея?

Спина женщины немного перекосилась, но она продолжила свой путь. Ее, конечно, испугала развязная болтовня капитана. Если он знает о том, что произошло, то бандиты уж точно знают. Она ждала их визита в любой момент. И почему-то значительно сильнее в тот момент, когда заседала у себя в студии, чем когда сидела дома перед телевизором. Свои дела она привела в порядок: архив опечатала, ответила на все письма. И продолжала считать, что поступила правильно в истории с бегством майора и американки. Елагин оставил ей номер своего телефона и адрес фирмы «Китеж», где ей могут помочь при неблагоприятных обстоятельствах. Но она понимала, что ни московским номером, ни вывеской самодеятельной археологической поисковой конторы от судьбы не защититься. От племянника она тоже не ждала подмоги, понимая, что подставила его, и только помалкивала, когда он на нее орал, выпучив глаза. Ничего, говорила она себе, если жизнь закончится так, как она заканчивается, это не так уж и плохо.