Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но когда? Почему так долго? Я ведь уже всё понял! Я не хотел больше! Не хотел быть в темноте, в одиночестве, в тишине…
Тишина.
Осознание полнейшего безмолвия обрушилось, как снежная лавина, обламывая и калеча последние остатки самоконтроля. Сколько я уже не слышал ни единого звука? Тишина стала невыносимой.
Она звенела в несуществующих ушах, раскалывала на части несуществующий череп. Внутри него поселился плотоядный червь, пытающийся проесть себе путь наружу. По фантомной коже распространился невыносимый зуд, хотелось запустить в неё пальцы и чесать, чесать, чесать, пока он не прекратится.
Невыносимо.
Я изо всех сил пытался прислушиваться. Звуки не могли просто так исчезнуть. Дом окружал лес. А лес – это настоящий оркестр из разнообразных звучаний, мелодий и шумов. Деревья шелестят листвой, птицы не прекращают пения, насекомые гудят в высокой траве.
Кроме того, есть сам дом. Всё в нём наполнено звучаниями: скрипят половицы, свистят сквозняки, гудит генератор в подвале. Наша жизнь – это мир звуков. А когда они прекращаются…
Мы умираем.
Я почувствовал смерть. Она – бесконечное ничто. Она – непрекращающееся гудение тишины. Полное одиночество. Как лишившиеся конечностей люди чувствуют фантомные боли, так и я сходил с ума, пытаясь пошевелиться, вернуться в своё тело, вгрызться в него нервными окончаниями и никогда больше не отпускать. Жаждал звуков, искал их в самых отдалённых уголках пустоты.
С неистовой радостью я обнаружил биение сердца, как наяву представил звучание работы внутренних органов, журчание потоков крови в венах, потрескивание импульсов в коре головного мозга.
Как ни силился я позвать на помощь маму, ничего не происходило. Я ведь умер, а у мертвеца нет горла, способного издавать крики о помощи. У мертвеца нет глаз, льющих слёзы отчаяния. У мертвеца вообще ничего нет. Есть только он сам – один, навсегда.
Я был готов отдать всё что угодно, лишь бы вернуться. Продал бы душу дьяволу, если бы он пообещал оградить меня от дальнейшего пребывания в темноте.
И тогда я увидел Плохого Джошени – мальчика из маминых кошмаров. Того, кто совершал плохие поступки и постоянно умирал.
Он стоял на краю моего сознания и безумно улыбался. Как и всегда, выглядел он не лучшим образом. Тело было изрезано и изорвано, как мягкая игрушка, побывавшая в пасти дикой собаки. Из живота свешивались внутренние органы. Лицо было синим, как после удушения.
Но он всё равно улыбался, показывая обломки зубов.
– Ты будешь хорошим мальчиком? – спросил он.
– Буду, буду! – мысленно закричал я.
– Боишься смерти?
– Боюсь, очень боюсь!
– Хочешь сюда вернуться?
– Нет, ни за что!
– Тогда что ты должен для этого делать?
– Быть хорошим мальчиком.
Вечность продолжалась.
– Хочешь поиграть? – как бы невзначай поинтересовался Плохой Джошени.
– Хочу.
– Тогда сыграем в «холодно-горячо».
– Я люблю эту игру, – признался я.
– Следуй указаниям и тогда сможешь вырваться в мир живых.
– Хорошо.
Моё сознание поплыло вперёд, рассекая чёрные волны тьмы.
– Холодно, – подсказывал Плохой Джошени, указывая путь. – Всё ещё холодно. Немного теплее. Теплее.
Тьма не менялась.
– Ты будешь хорошим мальчиком?
– Да.
– Теплее. Будешь во всём слушаться маму?
– Да.
– Теплее. Боишься смерти?
– Да.
– Практически горячо. Ты считаешь братьев и сестру грешниками? Они и правда повинны в своей смерти?
Слова не шли.
– Холоднее, – разочарованно сообщил Плохой Джошени. – Ты идёшь в неправильную сторону.
– Они виноваты! – выкрикнул я в ужасе.
– Теплее. Гораздо теплее. Твой папа виноват в своей смерти?
В горле застрял ком, твёрдый, как мяч. Но страх холода и тьмы победил.
– Он был плохим человеком, бросившим маму, – ответил я.
– Теплее. Флинн виноват в своей смерти?
– Он был плохим мальчиком, убившим человека.
– Теплее. Джун виновата в своей смерти?
– Она была плохой девочкой, не слушавшей маму.
– Теплее не бывает, Джошени. Оди виноват в своей смерти?
– Он был плохим мальчиком.
– Горячо. Ты практически у цели. Ты выбрал правильный путь. Следуя ему, ты никогда больше сюда не вернёшься.
– Я буду хорошим мальчиком! – с силой пообещал я. – Обещаю! Обещаю!
Плохой Джошени расхохотался.
Его смех был последним, что я услышал, прежде чем провалился в водоворот лихорадочного сна.
Глава 19
По глазам ударил свет, хотя окна комнаты всё ещё скрывались за тяжёлыми шторами. После мира тьмы любой тусклый лучик казался ярче самого мощного прожектора. Я в шоке замотал головой, осматриваясь по сторонам.
Вокруг царила жизнь. Я снова жил!
Доказательством служили звуки; даже в обитой тканью комнате теперь переплетались нескончаемые мелодии: моё дыхание, поскрипывание старых досок, возня мышей на чердаке. Казалось, слух обострился в несколько сотен раз.
От радости я был готов разрыдаться, но меня привлек самый отчётливый из звуков – чьи-то шаги.
Я попытался присесть, но голову тут же охватило головокружение. Тело, хоть и вернулось, слушалось очень плохо, как после продолжительной тяжёлой болезни.
– С возвращением.
Мама стояла в дверях, сжимая в руках капельницу.
– Ты прочувствовал смерть? – спросила мама.
– Да.
– Замечательно.
– Не хочешь повторить урок?
От вспыхнувшего в груди ужаса я едва не потерял сознание и отрицательно замотал головой, ощущая, как на коже проступает липкий пот. Вышло слабо; все силы забрал с собой неконтролируемый страх.
Мама довольно улыбнулась.
Больше мы на эту тему не разговаривали. Только спустя какое-то время я понял, как именно мама заставила меня «умереть». Она создала помещение, куда с трудом проникали звуки и запахи, после чего усыпила меня и закончила приготовления – заклеила рот, завязала глаза, вставила в уши затычки, лишая всех чувств.
Ну, а чтобы я не шевелился, она через капельницу вводила мне анестезирующий препарат. Не знаю точных подробностей, Винсен объяснит лучше.
Не чувствуя конечностей, ничего не видя и не слыша, я только и мог, что представлять себя мертвецом, обречённым на вечные скитания во тьме. Я хорошо выучил тот урок.
Смерть – необязательно боль.
Смерть – это ужас и безумие.
Мама осталась очень довольной результатом обучения. А чем сильнее она успокаивалась, тем меньше её мучили кошмары.
Мы продолжили коротать привычные будни. Я уже давно спал один, так как вырос, но мама продолжала проверять меня по ночам, прокрадываясь в темноте в соседнюю спальню.
– Ты спишь? Ты ещё живой? – спрашивала она шёпотом.
– Не сплю, мама. Я стопроцентно живой, со мной ничего не случится. Я ведь хороший мальчик.
Эти слова настолько радовали маму, что её осунувшееся лицо преображалось. Счастливая
