Похищение Афины - Карин Эссекс

А может, чувства, которые я испытываю, имеют отношение к тому факту, что завтра все Афины увидят лицо богини? Та, которая стоит сейчас внутри храма, задрапированная в льняные холсты, завтра предстанет перед всеми, и люди увидят, что ее лицо похоже на мое. Я позировала Фидию всего несколько раз, на первой стадии его работы; все сеансы прошли в те дни, когда Перикл еще не вернулся с войны. С тех пор я не видела лица богини и не знала, каким оно — покрытое красками и украшенное — выглядит теперь.

Фидий уверил меня, что ко времени окончания им статуи никто из его работников не заметил между мной и Афиной ни малейшего сходства.

— Считаю, что оно больше принадлежит духовной сфере, нежели внешней, — заметил он однажды. — Я скорее пытался наделить образ богини твоими качествами, чем ее лицо твоими чертами.

Когда же я сказала, что не вижу в своем лице отражения ни смелости, ни мудрости, Фидий ответил:

— Конечно, ты их и не увидишь. Зато я вижу их в тебе и знаю, что в чертах твоего лица отразился твой жизненный опыт.

Я была польщена тем, что самый великий скульптор наших дней отыскал во мне такие качества, но все-таки меня продолжал терзать главный вопрос: «Заметит ли кто сходство между мной и богиней? И если такое случится, не вызовет ли это возмущение людей?»

Когда мы осмотрели весь фриз, ко мне подошел некий Лисикл, человек, разбогатевший на том, что пас отары овец на землях, доставшихся ему от предков. Он был завсегдатаем вечеринок, которые устраивали мы с Периклом, и я всегда получала удовольствие от бесед с ним.

— Аспасия, дорогая, я обращаю к тебе вопрос, который уже задавал Периклу, но который он посоветовал обратить к тебе.

Лисикл имел приятную внешность и был годами десятью старше меня. Смуглая кожа, возможно загоревшая от долгих лет пребывания под солнцем, составляла контраст с глубоко посаженными голубыми глазами, а ресницы у него были такими темными и длинными, что им могла бы позавидовать любая женщина.

— Что же за вопрос преподнес ты Периклу, что для ответа на него возникла нужда во мне?

— Дело вот в чем. Некоторым из женщин, в том числе и моей жене, надоело лишь по рассказам узнавать о тех пирах, что задаете вы с Периклом. Тем более что многие из мужей, принуждаемые к откровенности, не могут вполне ясно припомнить, что конкретно там было.

— Особенно если они не забывали наполнять кубок вином, — рассмеялась я.

— Хм. Никогда не думал, что женщин могут заинтересовать философские беседы. Но может, их интересует вовсе не то, о чем говорят их мужья во время пирушек, а то, что они там делают. Но просьбу женщин я все-таки должен тебе сообщить. Они желают посетить один из твоих знаменитых вечеров.

Я была до крайности удивлена. Учитывая количество спиртного, которое поглощается на этих пирушках, и то, что многие из них заканчиваются в спальнях наверху, куда некоторые из мужчин удаляются с приглашенными продажными девками, я не могла поверить, что о подобном кто-то мог откровенно рассказывать собственной жене.

— Лисикл, ты и вправду предлагаешь, чтоб на завтрашний пир мужчины привели своих жен?

— Не я предлагаю это, Аспасия, это предлагают сами жены. Завтрашний вечер праздничный, ты назвала в дом гостей, вот они и не захотели оставаться в стороне.

— Поскольку я сама женщина, я не могу отказать им. Это было б нелогично. Передай женщинам, что я посылаю им наилучшие пожелания и приглашаю посетить завтра дом Перикла.

Я кивнула Адельфе, у которой при моих словах загорелись глаза. Если мужья не видят необходимости оставить жен дома, то почему я должна возражать? К тому же будет забавно видеть, как может измениться ход пиршества из-за присутствия на нем респектабельных женщин.

Позже в тот же вечер я рассказала об этом Периклу. Мы обедали в небольшой комнате, где я принимала пищу, возлежа на ложе, иногда на том же, что и мой возлюбленный. Когда у нас бывали гости, разумеется, я сидела на обычной скамье. Даже профессиональные куртизанки, когда их приглашали к столу, не позволяли себе принимать пищу лежа, будучи слишком хорошо воспитанными для этого.

Комнатка была уютная, хоть и простая, стены ее я украсила, развесив несколько выразительных масок сатиров, которые мне особенно нравились. Полы были каменные, посредине стояли два небольших низких столика для блюд со съестным и напитков, в сторонке сложена кипа одеял и меховых покрывал, которыми мы пользовались в зимние месяцы. Черная ваза с красными фигурами — на ней был изображен сатир, который подергивал нимфу за волоски лона, — стояла на треножнике. Именно здесь мы проводили самые приятные наши часы, делясь мыслями, обсуждая что-то важное и неизменно заканчивая вечер в объятиях друг друга.

— Ты не думаешь, что эти женщины решили прийти, чтоб понаблюдать за мной? Узнать обо мне побольше, а потом ославить на рыночной площади?

— Не думаю. Скорее слава о тебе дошла даже до женских покоев, и их обитательницам стала любопытна женщина, заслужившая уважение всех мужчин города.

— Увидим. Нам, наверное, не следует в этот раз приглашать продажных женщин, как ты считаешь?

Меня беспокоил этот вопрос. Я не могла даже вообразить реакцию знатных дам, когда они лицом к лицу встретятся с разнузданными девками из афинских борделей, несмотря на то что мы, как правило, приглашали самых приличных из них. И я, признаться, всегда ожидала, что Перикл, того и гляди, отправится с какой-нибудь из них наверх в спальню, но, к счастью, он никогда этого не делал. Я допускала мысль, что втайне от меня он вступал в близость с другими женщинами. Мы страстно любили друг друга, и как интимная, так и духовная связь между нами была сильна, и все же я не могла поверить, что я единственная его любовница. А впечатление, как ни странно, складывалось именно такое.

— Если жены нескольких афинян решили посетить пирушку мужчин, то, думаю, им следует представить полную картину, — возразил Перикл. — Если им не понравится присутствие публичных женщин, они могут уйти, но если мы таких не пригласим, то, боюсь, не будет конца сетованиям мужчин, которые явятся без жен. Нет уж, давай завтра соберем всех: и почтенных замужних женщин, и проституток, — всех, кто захочет прийти в наш дом. В конце концов, это праздник Афины, а богиня равна в своем отношении к каждому из свободно рожденных афинян.

Несмотря на то что была подругой самого знаменитого мужа в Афинах, я все равно была принуждена носить красные одежды во время великого панафинского празднества. Такие одежды должны быть надевать все чужестранки. Каждый, кто имел средства добраться до Афин, мог стать зрителем великой процессии и наблюдать за ее прохождением, но только афинские граждане имели право принять в ней участие без особого на то приглашения.