Похищение Афины - Карин Эссекс

Перикл подчеркнул сказанное Фидием для того, чтобы произвести впечатление на присутствовавших, некоторые из которых протестовали против финансирования работ по сооружению Парфенона.

— Вырезали же этот фриз тогда, когда мраморные плиты были уже установлены на своих местах, — продолжал объяснения скульптор. — Откровенно говоря, мне часто являлись по ночам кошмары, в которых я видел, как эти огромные мраморные плиты обрушиваются вниз и раскалываются на мелкие обломки. На помосте, на котором сейчас находимся мы с вами, стояли, работая, дюжины мастеров, каждый из которых обладал незаурядным умением и опытом. Рядом со скульпторами трудились художники, ученики школы Полиглота, знаменитого живописца, создавшего фрески священного оракула Аполлона в Дельфах и множество ваз, которые в качестве призов будут вручены победителям соревнований на предстоящей неделе[38].

Он обратил наше внимание на первую группу фриза, отображавшую начало прохождения Панафиней.

— Вы видите, как готовятся к скачкам возничие, — драматическим тоном объявил Фидий, указывая на длинную кавалькаду всадников.

Молодой наездник, опередивший других, подавал знак своим товарищам, приглашая следовать за ним. Позади него были видны поднявшиеся на дыбы кони. Некоторые из всадников были почти наги, их легкие накидки развевались на ветру. Фигуры беспокойных сгрудившихся коней, молодые всадники в шлемах и доспехах являли своей живостью настоящее чудо. Фидий посоветовал нам взглянуть направо, на длинный плоский рельеф, имевший не больше нескольких дюймов[39] в глубину.

— Так как смотреть на него будут со значительного расстояния, я не мог рассчитывать на то, что по выражению лиц этих юношей зрители поймут обуревающее их волнение. Поэтому подчеркнуть остроту момента призваны их драматические жесты, динамика фигур.

Я изо всех сил вытянула шею, рассматривая фриз подробнее, и в ноздри мне хлынул свежий запах краски. Выгнутые шеи лошадей — головы одних были вскинуты, у других пригнуты к земле — были подобны набегающим волнам. По всей длине фриза кони словно двигались в одном ритме с всадниками, сливаясь с ними в полете. Такими живыми казались эти фигуры, что не представляло труда вообразить себя свидетелем реального события.

Золотая краска подчеркивала глубокие, выразительные цвета фриза и сверкала в свете пляшущих огней. Я видела блеск металлической сбруи на лошадях, различала кожаные вожжи, которые их удерживали. Некоторые колесницы управлялись десятком возничих, они до предела откинулись в легких повозках и бешено нахлестывали мчащихся коней. Так же и завтра помчатся вперед колесницы во время состязаний.

Мы следовали за Фидием, который продолжал рассказ. Факелы освещали все новые участки фриза, перед нашими глазами оживали новые сцены. Вот блюдоносы протягивают политые медом ячменные лепешки жертвенным животным, подманивая их к алтарю. Некоторые из быков шли по своей воле, других — они непокорно вскидывали огромные головы — приходилось тащить. Одна из жертв откинула морду назад, ее пасть была широко распахнута, словно в последней мольбе о пощаде. Вот остальные участники церемонии жертвоприношения богине — девушки, одни из них несут в руках чаши с вином и маслом для совершения возлияний, другие — высокие кадильницы. Впереди девушек двигалась процессия старейшин, магистратов, верховных чиновников, они, опираясь на посохи, возглавляли шествие, направляя его к центру фриза, где были изображены боги-олимпийцы. Божества восседали с неземным бесстрастием, не обращая внимания на царящую вокруг суету, в спокойном ожидании момента, когда афиняне придут воздать им должное.

Хромой бог Гефест, согнувшийся под тяжестью доспехов, сидел лицом к Афине, которая в правой руке держала копье. Богиня была изображена не в воинственной позе, а словно лениво откинувшейся на скамье в ожидании дани. За спиной Афины виднелась одна из смертных, девушка, принимавшая пеплос из рук архонта, руководителя религиозных церемоний города. Позади него стояла жрица Афины, взгляд ее был устремлен на вереницу молодых дев, несущих на головах скамьи. Зевс, отец Афины, сидел рядом с Герой, своей супругой. Другие боги: Ника, Арес, Деметра, Посейдон, Артемида, Афродита и Эрос — расположились, отдыхая, на скамьях и не обращали никакого внимания на приближающуюся процессию смертных.

— Фидий, — с интересом спросила я, — отчего ты выбрал для богов такие позы? Почему представил всех богов отвернувшимися от тех, кто приносит им жертвы?

— Потому что эти жертвы их не интересуют, — уверенным тоном бросил скульптор, глаза его сверкнули. — Мы не можем быть уверены даже в том, что их интересуем мы, наши самые отчаянные мольбы и просьбы. Разве вам подчас не кажется, что боги нас просто не замечают?

Его ответ прозвучал слишком быстро и, на мой взгляд, слишком откровенно. Из задних рядов группы до меня донеслись испуганные вздохи, перешептывания, сорвавшиеся с чьих-то уст. Художников часто критикуют за их безбожие, и Фидий, которого уже давно в чем только не упрекали, не боялся пополнить список своих прегрешений.

Мне никогда не приходилось видеть подобных украшений в храмах. Обычные в них художественные изображения всегда повествуют о героических мифах и историях древних героев. Здесь же, на фризе Парфенона, было изображено событие из самого недавнего прошлого. Помню, однажды я вызвала Фидия на спор о том, почему именно такую концепцию он избрал в качестве украшения храма, посвященного Афине.

— В твоей работе смертным уделено больше внимания, чем самим богам, Фидий. Кажется, что главным для тебя было отдать почести не вечным богам, а людям, составляющим процессию. А ведь некоторые из них живы и по сей день, — сказала я. — Мне только хочется надеяться, что это не будет рассмотрено как кощунство.

— Может, для афинян пришло время быть запечатленными наряду с богами? — Таков был его ответ.

— Изображенные тобой, они кажутся заслужившими это, — заметила я.

Он рассмеялся.

В тот день я оставила мастерскую с тяжелым чувством: меня беспокоил и выбор, сделанный скульптором, и то, как наиболее консервативные из критиков воспримут его.

Но сейчас, когда я шла вдоль фриза, разглядывая его подробно, странное чувство владело мною. Мне казалось, будто свиток будущего медленно развертывается, и эти, полные жизни образы готовы наступающей ночью облечься в плоть и кровь и на рассвете влиться в процессию, собирающуюся у Пропилей, чтобы принять участие в празднике наравне с живыми. Я предположила, что создать такое ощущение у зрителя и было целью Фидия.