Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

Ямада почувствовал, что отец Уми не был с ним до конца откровенен, но он и не рассчитывал на то, что до правды ему удастся добраться так легко. Горо покосился на тот угол, где всё ещё сидела О-Кин. Дзасики-вараси могут присматривать за одним домом очень много лет, и им ведомо всё, что происходит в их владениях. Если силу Уми запечатал кто-то из её родни или приближённых Итиро Хаяси, ёкай наверняка должна была что-то об этом знать. Надо бы расспросить её хорошенько.

Вернулась Томоко с пиалой на подносе, от которой исходил пар.

– Она ещё не очнулась? – сокрушённо покачала головой женщина, осторожно ставя поднос в изголовье Уми.

– Сначала я должен был осмотреть молодую госпожу, чтобы убедиться, что ей ничего не угрожает, – поспешил успокоить женщину Ямада. – А сейчас я начну проводить обряд по восстановлению жизненных сил, и потому попрошу вас ни в коем случае не вмешиваться – последствия могут быть необратимыми.

Томоко на всякий случай отсела чуть подальше, чуть ли не к самому порогу. Но Итиро Хаяси остался на месте: он лишь сдержанно кивнул и снова перевёл взгляд на дочь.

Ямада поднял посох. Кольца мерно зазвенели, отзываясь на колдовскую силу своего владельца. Ямада дважды провёл посохом над телом Уми – сначала от головы к ногам, и наоборот, – так он задавал нужное движение колдовской силе. Он разжал пальцы и посох повис в воздухе между ним и Уми. Томоко чуть слышно охнула и прикрыла рот рукой, а Итиро Хаяси теперь не отрываясь смотрел на Ямаду: должно быть, проявление колдовства ему доводилось видеть впервые. Но он не шелохнулся, и Ямада подивился его выдержке. Другого от главы клана якудза и ожидать не стоило – этот человек точно был не робкого десятка.

Горо закрыл глаза и обратился к внутреннему пламени, которое неугасимо горело в его груди. Теперь, когда проклятая метка напиталась силами и на какое-то время затихла, можно было не бояться, что она впитает в себя часть его колдовства, и направить живительную магию на восстановление Уми.

Несмотря на то, что Ямада плотно смежил веки, он всё равно видел, как между ним и Уми протянулась плотная, налитая синевой нить. Она вилась вокруг его посоха и пульсировала, вторя биению сердца самого Ямады. Вливаясь в сердце Уми, она несла ей жизненные силы, которые из неё пожрало проклятие. И чем больше сил отдавал ей Ямада, тем ярче в груди Уми разливалось синее свечение. Сначала слишком слабое, чтобы отделить его от света нити, свечение это разгоралось всё ярче, отражая цвет той силы, что была сокрыта в Уми. Разными гранями отливала она: то отражала лазурь безоблачного летнего неба, то вдруг уходила в насыщенную бирюзу, какую можно увидеть у самого основания речной волны

Какая же стихия отзывается на зов твоей силы, Уми Хаяси?

Когда девушка открыла глаза, живительная нить, соединявшая два чародейских сердца, истончилась и растаяла в воздухе. Ослабевшими и чуть дрожавшими от напряжения руками Ямада ухватил посох и, тяжело дыша, опустил голову. Амулет снова больно прикипел к груди, но пока что Ямаде было не до того: сквозь дурноту, заволакивавшую его взор, он вглядывался в Уми.

Краски постепенно возвращались на её лицо. Дыхание выровнялось, и она смогла сосредоточить взгляд на отце, лицо которого озарила полная облегчения улыбка.

– Отец… Отец, я…

– Молчи, потом поговорим, – мягко одёрнул её Итиро Хаяси. Он вдруг будто помолодел на десяток лет: такой искренней радостью светилось его лицо.

Томоко была тут же, рядом. Она осторожно приподняла голову Уми, чтобы та могла сделать глоток отвара, который прописал лекарь.

В радостных хлопотах все на какое-то время позабыли о Ямаде, но сейчас ему было это только на руку: он был слишком слаб, чтобы вымолвить хоть слово. Делиться своими жизненными силами мог далеко не каждый чародей. В обители Ямада несколько лет пытался овладеть этим умением: важно было не навредить ни себе, ни тому, кого ты пытался спасти.

Вдруг кто-то коснулся его предплечья. Ямада скосил глаза и увидел О-Кин. Свет фонариков отражался в её глазах куда ярче прежнего, будто ёкай из последних сил сдерживала слёзы. Неужели она так сильно переживала за Уми Хаяси? Ямаде ещё не доводилось встречать столь глубокой привязанности между человеком и духом, но, как любил говаривать учитель Гёки: «В этом мире случается всякое». Если они знали друг друга много лет, то промеж ними и впрямь могла завязаться настоящая дружба.

Ладошка ёкай была тёплой, и теплота эта вскоре от руки Ямады разлилась по всему его телу. Охватившая его слабость стала медленно отступать.

– Спасибо тебе, – прошептал Горо, чтобы его слова услышала только дзасики-вараси.

– Ты спас Уми, и О-Кин этого не забудет, – ёкай низко поклонилась и исчезла.

Когда Ямада сумел поднять голову, он встретился взглядом с Уми. Она улыбнулась ему, и в глазах её Горо увидел всю благодарность, что осталась невысказанной. Затем он посмотрел на Итиро Хаяси: тот с одобрением кивнул в ответ. Похоже, Ямаде удалось заслужить доверие главы клана Аосаки.

– Ничего удивительнее в своей жизни не видела! – всплеснула руками Томоко. – Вы и впрямь совершили настоящее чудо!

Ямада сдержанно поблагодарил её. В это время в комнату вернулся Ёсио в сопровождении двоих слуг: они принесли лохань и несколько вёдер воды.

– Ты как раз вовремя, Ёсио, – проговорил Итиро Хаяси. – Проводи Ямаду. Думаю, ему не помешал бы отдых.

Поблагодарив отца Уми за заботу, Ямада вслед за Ёсио вышел в коридор. До самого выхода из усадьбы они не сказали друг другу ни слова, чему Ямада втайне порадовался. Довольно с него на сегодня разговоров.

Ёсио же, как вскоре выяснилось, лишь дожидался удобного случая, когда их никто не смог бы подслушать. В восточной части сада, у ворот, предназначенных для прислуги, стоял небольшой домишко. Должно быть, тут жила охрана. Только когда они подошли к дому чуть ли не вплотную, Ёсио наконец заговорил:

– Я не вправе спорить с главой – если он решил, что ты можешь оказаться полезным, то так тому и быть. Но пока ты здесь, я с тебя глаз не спущу, так и знай.

Он остановился и повернулся к Ямаде. Ёсио был ниже его почти на голову, но всё равно умудрялся смотреть на Горо с ощутимым превосходством.

– Оябун слишком беспокоится за состояние своей дочери, и потому