Смотрю на мир глазами волка - Евгений Монах

Как говорил известный философ Ницше — «идя к женщине, возьми с собой плеть»…

Но все течет, все изменяется. Даже философия. Изречение мудрого немца явно и безнадежно устарело. В наше время на свидание с женщиной надо брать с собой веник цветов либо, на худой конец, зеленую бумаженцию с изображением Президента США. Результат значительно эффективнее. Особенно у нас в России.

За отсутствием в деревне цветочного магазина по дороге в «Теремок» нарвал целую охапку пахучих полевых цветов. Насколько разбираюсь в людях, презент в виде долларов Вика швырнула бы мне в физиономию, восприняв как прямое оскорбление.

Правда, надо будет обязательно подарить ей что-нибудь ценное, как бы между делом, не акцентируя внимания на подарке. За незабываемо-сказочные минуты интимности.

Сегодня настроение Вики значительно улучшилось, она даже одарила меня благодарно-обольстительной улыбкой, ставя цветы в трехлитровую банку с водой.

В силу своей врожденной самоуверенности я воспринял эту улыбку как многообещающую…

— Твоя любимая «Плакучая ива» готовит явную халтуру! — забросил я пробный шар. — Подозреваю, что армяне — скрытые националисты и спецом травят русских клиентов. Есть ценное предложение — махнем в какое-нибудь приличное заведение Сысерти. Устроим, как выражаются в некоторых местах, «праздник живота». Прости за невольную пошлость. Кстати, а где Гульнара?

— Прочесывает деревню, — улыбнулась блондинка. — Разыскивает своего ненаглядного Николая.

— Вот и ладушки! Хоть не будет портить нам аппетит своими усами. Ну, едем?

— А на чем? На лошадках? Здесь ведь такси днем с огнем не найдешь! — засомневалась непрактичная Вика.

— Пустяки. На дороге «левака» возьмем.

— Ну, хорошо. Подожди минуточку в коридоре. Я переоденусь.

Выйдя в коридор, закурил. Странные создания эти женщины! Вчера я ее видел и имел во всех видах и позах, а нынче она стесняется чего-то!..

Как я и предвидел, первый же частный автомобилист, узрев у меня в руке пятидесятитысячную купюру, гостеприимно распахнул дверцу.

До маленького городишки Сысерть ехали всего около четверти часа. Отпустив машину, прошлись в поисках чревоугодного заведения по главной городской улице, все еще, по вечному российскому разгильдяйству, носящей имя Ленина. Набрели на ресторанчик с громким названием «Золотое руно».

Заведение было всего на дюжину столиков. Да и те пустовали. У эстрады вольготно разместилась тройка ребят в кожанках. Явно — здешняя «крыша», то бишь местная банда рэкетиров, контролирующая коммерческие точки района.

Полупьяный молодой официант с наглой холуйской рожей подошел к нашему столику только через десять минут.

— Что будем заказывать? — широко зевая, равнодушно спросил он, даже из приличия не прикрыв пасть рукой.

— Холодные закуски. Салат из креветок. Балычок, бутылку итальянского шампанского, фруктов и, будьте любезны, украсьте стол вазой с цветами. И побыстрей, мальчик! Дама не любит ждать!

— Цветов не держим! — заявил официант, поджав губы, и удалился с видом оскорбленного достоинства.

— Сменяли шило на мыло — «Плакучая ива» ничем не хуже этой забегаловки! — Я не сдержал досадливого раздражения.

— Женя, а ты и вправду литератор? — спросила Вика, видно, желая сменить тему и утихомирить закипавшую во мне злобу.

— Естественно! — я постарался улыбнуться. — Могу писать на любую тему. Как говорил Чехов, — «покажите мне любой предмет, и я тут же сочиню рассказ». Кажется, ему тогда, шутки ради, дали выеденное яйцо. И он ведь написал!

— Правда? — изумилась Вика. — А давай проверим! Видишь на мне подвеску из нефрита? Сочини чего-нибудь. Сентиментальное, если можно.

— Лады! — усмехнувшись, я вынул из пластикового стаканчика несколько салфеток и тут же, на краю стола, начал строчить текст, почти не задумываясь. Вика пересела ко мне поближе и читала из-за плеча рождавшуюся новеллу.

ПОДВЕСКА

Нина Васильевна, зябко кутаясь в старую шубейку, стояла на троллейбусной остановке. Вся ее фигура выражала нетерпеливое беспокойство. Видавшая лучшие времена, облезлая меховая шапочка смешно съехала набок. Но никто из прохожих и не думал улыбаться — ее доверчивые, чуть испуганные глаза на усталом лице, испещренном ранними морщинами, вызывали лишь жалость.

С неба падали крупные волшебно-красивые снежинки, но, попав на землю, они тут же превращались в обычную грязь.

Нина Васильевна была учительницей литературы. Ее сын год назад провалил экзамены в ВУЗ и сейчас нигде не работал, говорил — готовится к экзаменам. Запросы у него были большие. Нина Васильевна из сил выбивалась, брала репетиторство, только для того, чтобы купить Валере новый костюм, лакированные ботинки, овчинный полушубок. Все силы и деньги вкладывала в свое «солнышко».

Но со вчерашнего дня она была сама не своя. Случайно зайдя в «Сувениры», увидела подвеску с нефритом на тоненькой серебряной цепочке. Денег с собой не было, и Нина Васильевна ушла из магазина ни с чем, насмешливо назвав себя — «дворяночкой», скрывая под иронией разочарование.

Подвеска не давала ей покоя весь путь домой. Перед глазами словно маячил шлифованный камень цвета молодой травы, вправленный в серебряную оправу.

Ей даже почему-то подумалось, что, если бы у нее был этот красивый скромный камешек, он принес бы ей счастье…

Подвеска стоила недорого, но и эти небольшие деньги подрывали ее месячный бюджет.

Но сегодня Нина Васильевна все же решилась — имеет же она право на маленькие женские слабости.

Скрипнув тормозами, остановился троллейбус. До «Сувениров» было всего две остановки, но ей они показались вечностью.

На дверях магазина, запертых большим висячим замком, болталась картонка с грубо намалеванной надписью «Ремонт». Нина Васильевна все стояла и стояла у закрытых дверей, не зная, на что надеясь.

«Ну и хорошо, — успокаивала она себя по дороге домой. — Не зря говорится — все к лучшему… Зато вовремя внесу квартплату…»

В людском потоке Нина Васильевна скоро затерялась. И, конечно, никто из спешащих прохожих не заметил, как в уголках губ Нины Васильевны вдруг образовалась новая скорбная морщинка…

— Ну как, убедилась? — довольно откинулся я на спинку кресла, поворачиваясь к Вике.

Та беззвучно сидела, закрыв лицо ладонями. Между пальцев текли черные струйки. Я даже всерьез испугался, пока не просек, что она просто плачет, и у нее снова потекла тушь с ресниц.

— Тут обязательно должна быть дамская комната, — как бы между делом заметил я, скатывая исписанные скомканные салфетки в компактный комочек, чтобы запихать его в пепельницу.

Заметив, что я делаю, Вика тут же отобрала у меня салфетки и, аккуратно их разгладив, спрятала в свою сумочку.

— Милый романтик! Женечка, ты даже не представляешь, какая у тебя нежная, ранимая душа!

— Ладно! — рассмеялся я. — Ступай умываться, а то на нас уже подозрительно оглядываются.

Блондинка упорхнула наводить марафет, а я закурил «родопину», высматривая куда-то запропастившегося официанта.

К моему столику, ухмыляясь сытыми мордами, подошли разболтанной, явно уголовной, походочкой трое ребят в одинаковых кожанках. Между прочим, вот эта походка, невольно вырабатываемая в лагере, является главной приметой бывшего зэка для ментов. Поэтому серьезные люди, освободившись, в первую очередь избавляются от этой дурацкой привычки наряду с жаргоном. Но эти трое — зелень, чайки, которым даже простейшие очевидные вещи надо вдалбливать в башку не словами, а кастетом.

— Ты чо, козел, так нескромно себя ведешь? — спросил старший из них, явно нарываясь на неприятность. — Официанта оскорбил, телку до слез довел! По ходу, тебя, падла, вежливости учить пора!

— Лады! — легко согласился я. — Пошли в туалет!

Немного удивленная моим внешне неподкрепленным физической силой нахальством, троица сопроводила меня в туалет.

— А вот щас, козлина, побазарим с тобой всерьез! — с угрозой сообщил старший, подперев дверь изнутри шваброй.

Он вынул сзади из-за ремня эбонитовые нунчаки и довольно профессионально закрутил ими.

— Ладно! — искренне вздохнул я. — Хотел только почки вам опустить, но, раз вы вооружены, не получится.

— Еще бы! — загоготал старший. — Это мы щас тебе и почки, и печень подлечим!

Вот что мне нравится в таких ребятах — любят они порисоваться-покривляться перед делом. А самая продуктивная работа — быстрая. Я сунул руку под куртку и вынул новое действующее лицо — матово блеснувшего воронением Марголина с привинченным глушителем.

Явно не ожидавшие такого поворота событий «кожаные затылки» замерли, дебильно разинув рты и ошарашенно уставясь на темный зрачок пистолета. Нунчаки, выпав из руки громилы, стукнулись о кафельный пол.