Платье из черного бархата - Кэтрин Куксон

– Ты, должно быть, шутишь?

– Нет, бабушка, я серьезно.

– Ну что ж, мне жаль бедняжку. Ничего хорошего ей это не дает, одни неприятности. Она будет постоянно считать, что слишком умна, чтобы работать руками. Я никогда не поддерживала идеи твоего отца, – она также называла сына отцом Лоуренса, – но всегда разделяла его мнение о вреде образования для низших классов. Куда оно может их привести? Никуда. Они останутся там, где и были, в услужении, и в основном сейчас они счастливы. Да. – Диана наклонила голову, подчеркивая свои слова, и с нажимом повторила: – Они в основном счастливы, ведь такая жизнь их удовлетворяет. Но если вложить им в руку перо и дать книгу, значит, внести сомнения и неудовлетворенность в их размеренную, спокойную жизнь.

Более того, ты знаешь мои взгляды в отношении Бога и его наставлений роду человеческому. Во многом я не согласна с Всевышним. К примеру, в вопросе о превосходстве человека над человеком, это вздор. Но я полностью поддерживаю его расстановку людей по определенным местам. В соответствии с этим слуга должен подчиняться хозяину, а долг хозяина заботиться о слуге и за его службу кормить его и одевать. Если говорить об этом маленьком гении среди нас, то могу только пожалеть, что она здесь оказалась. У этого ребенка нет в будущем ничего хорошего. Тебе прекрасно известно: когда мозг начинает работать, у человека просыпается стремление рассуждать, а слугам рассуждать не полагается. Ты, я полагаю, не станешь возражать против этого.

– Нет, бабушка, я с этим не согласен.

– Не согласен? – Она резко приподнялась, и кружевные оборки сползли с худых плеч. – Так ты не согласен? – с удивлением повторила она.

– Нет, я не согласен, – ответил Лоуренс. – По моему мнению, человек должен использовать свой разум. Все больше людей так и делают, хотим мы этого или нет. Бабушка, в большом мире, за пределами нашего имения, происходят важные события, все заметнее перемены. Можете себе представить? А здесь, у нас… – Он развел руки, словно охватывая все поместье. – На площади в две тысячи акров время как будто остановилось. За воротами бурлят события. То здесь, то там ровное течение жизни нарушается волнами стачек, убийствами. Вы слышали о казни горняка в Джерроу за убийство десятника? Правительство присылает солдат в города для подавления бунтов, а моряков в портах заставляют охранять торговые корабли. А если говорить о грамотности, то очень часто слуги превосходят в этом своих хозяев.

– Чушь, ерунда!

– Нет, бабушка. Совсем не ерунда, в этом есть определенный смысл, причем здравый. Придет время, когда все изменится.

– Что будет, равенство?

– Возможно, тем более что это ваши слова.

– О, лучше уходи отсюда, уходи! – Старая дама снова откинулась на подушки. – Слуга встанет рядом со своими господами! Да такое случится не раньше второго пришествия. Поскольку, как мне кажется, не было даже и первого, то ответ тебе должен быть ясен. А теперь уходи. Ты меня утомил.

– Я вас не утомляю, – наклоняясь к ней, проговорил Лоуренс, – я вызываю у вас досаду, поскольку заставляю думать. Вы знаете, что я прав. Вспомните, вы сами говорили, что я единственный в этих стенах, кто способен будить ваши мысли. И ставлю десять против одного, что в следующем году вы будете сами внушать это кому-то.

Диана не стала отмахиваться от него и восклицать: «Никогда, ни за что!» А на удивление тихо и даже как-то смущенно произнесла:

– Лоуренс, в следующем году, возможно, меня уже здесь не будет. Иногда я в этом уверена, порой меня сей факт пугает. Смерть штука серьезная. Ее волей-неволей приходится бояться. А я пока к ней не готова. Разум подсказывает мне, что не существует ни рая, ни ада, только огромное ничто, пустота, и мне страшно туда отправляться. – Диана крепко стиснула руки Лоуренса.

– Бабушка, возможно, рая и ада нет, – ласково поглаживая ее руки, заговорил он, – но что-то обязательно есть. Нет черной бездны, нет пустоты: то, что живо здесь, – Лоуренс кивнул на ее голову, – останется жить.

– Откуда тебе это знать? – старческим слабым шепотом спросила она, и внук так же тихо ответил ей:

– Я этого не знаю, но чувствую, что не я один. В мире все большее распространение получают новые взгляды. Старые идеи умирают. Все меньше тех, кто верит в искупление грехов и чистилище. Есть люди, способные прикосновением творить чудеса, как делал Христос, и они вовсе не шарлатаны. Ну хорошо, хорошо. – Он легонько встряхнул ее руки. – Пусть он не был Богом и сыном Божьим, но это был великий ум и могучий дух. Подумайте об этом. О том, что ваш сильный разум не может умереть. Тело – да, оно подвластно времени, однако ничто не способно уничтожить мысль. Ее невозможно увидеть, она бесплотна, все же она – источник знания… Теперь спите, моя дорогая, и не забывайте, вы нужны мне, хотя нам и приходится иногда спорить. – Лоуренс наклонился и поцеловал сморщенную щеку. Поднявшись, он покинул спальню и зашел в комнату для одевания, где Джесси Хобсон готовила хозяйке белье на утро. – Она теперь уснет, Джесси, – заметил он, останавливаясь рядом с камеристкой.

– Вы всегда так хорошо на нее действуете, мистер Лоуренс, – без тени улыбки сказала Джесси. – Когда вы дома, она лучше себя чувствует. Понимаете, иногда с ней очень нелегко.

– Да, я знаю. – Он ободряюще похлопал ее по руке. – Характер у нашей леди непростой. А у вас утомленный вид.

– Немного устала, мистер Лоуренс.

– Вам нужен помощник.

– Я пыталась сказать об этом мадам, но она и слушать ничего не хочет.

Лоуренс уже собрался пожелать ей доброй ночи, перед тем как уйти, но не удержался и спросил:

– Что вы знаете о той девочке из прачечной?

– Она очень сообразительная. Мистер Миллер высоко оценивал ее способности. Уверена, он очень бы огорчился, узнав, что мать отправила ее работать в прачечную.

– Зачем же она это сделала?

– Как я поняла, средств к существованию у нее нет, несмотря на то, что мистер Миллер оставил ей дом…

– Он оставил дом ей?

– Да, сэр. Дом теперь принадлежит ей, но на его содержание мистер Миллер денег не оставил, вот она и отправила дочь работать, а сын здесь уже несколько лет. Она надеется, что так они смогут выжить. Не знаю, долго ли ей удастся продержаться на то скромное жалованье, что они здесь получают. Ах, простите, сэр, я знаю, они получают вполне достаточно, им же еще выдают форму и…

– Не нужно объяснять, Джесси. Я понимаю, что вы хотите сказать… в жизни все так странно переплетается, верно?

– Да, мистер Лоуренс, это так, – немного помолчав, кивнула она.

– Доброй ночи, Джесси.

– Доброй ночи, мистер Лоуренс, – откликнулась камеристка. Провожая его глазами, она размышляла о том, что он милый, но странный. Взять его разговоры о Боге. Удивительно, что он говорил об этом так спокойно. На какое-то мгновение ей стало страшно за него – ей приходилось видеть, что случалось с людьми, которые осмеливались усомниться в божественности Создателя.