Верность - Адриан Романовский

Обойдя сухой док и стоявшую в нем американскую канонерскую лодку «Хелена», с похожей на папиросу высокой желтой трубой, он повстречался с двумя возвращавшимися на неё матросами.

— Hallo, boys![50] — окликнул их штурман. — Как там китайские солдаты? Не стреляют ещё?

— Пока нет, сэр. Но нас спешили, рикш прогнали. От городских ворот топаем. Забрали бы черти в ад всех этих вояк с их храбрыми генералами! Теперь накажут нас за опоздание. — И матросы скрылись во мраке.

Вот наконец и ворота из арсенала в город. Они не освещены и заперты. В них смотрят два пулемета на смешных треногах, похожих на гигантских водяных пауков. Кругом толпа солдат. Сидят прямо на мостовой, за спиной неуклюжие ранцы, на коленях винтовки. Тихо разговаривают, пахнет луком и скверным табаком.

Штурман решительно направился к проходу через караулку. Щегольской костюм, американская фетровая шляпа и суровый взгляд произвели должное впечатление: пожилой унтер-офицер молча распахнул дверь а посторонился. Пройдя через караулку с её удушливыми запахами, Беловеский зашагал по давно не метенной булыжной мостовой.

Наньдао, казалось, вымер. На пустынную, не освещенную улицу, как глаза мертвецов, выпучились темные прямоугольники окон. Что там внутри? Есть ли люди? Не слышно даже детского плача. Только шаги гулко отдавались в ущелье между рядами четырехэтажных доходных домов. Ветер нес навстречу волны бумажного мусора и едкие запахи отбросов.

Но скоро он убедился, что спряталось и притаилось только население. Через несколько кварталов в переулках толпились солдаты, сверкали штыки, из подворотен торчали стволы пулеметов. На перекрестках рядом с полицейскими стояли пехотные офицеры с примкнутыми к деревянным кобурам-прикладам длинноствольными маузерами. При свете поднятого солдатом бумажного фонаря они подозрительно разглядывали шагавшего через город чужеземца и тихо переговаривались.

— Мэй-гуй,[51] — услышал штурман за своей спиной, но счел благоразумным идти не оборачиваясь. «Меня принимают за американца. Что ж, это безопаснее».

В кармане брюк он сжимал рукоятку тяжелого кольта. Прошел ещё несколько кварталов. Вот и круглая площадь перед Южным вокзалом. Но не видно обычной здесь толпы рикш. Вместо них — солдаты. Ровными рядами составлены в козлы ружья, нелепо торчат щиты и стволы двух снятых с передков полевых орудий. Тут его задержали. Несколько полицейских жестами направили его к группе китайских офицеров, окруживших легковой автомобиль. На заднем сиденье развалились американские морские пехотинцы, один из них, судя по нашивкам, сержант. Китайцы жестами и криками требовали, чтобы пассажиры вышли из авто, а они кричали шоферу, чтобы он ехал дальше. Но китаец шофер прекрасно понимал, чем кончится его попытка исполнить желание пассажиров.

Сержант, увидев подошедшего европейца, медленно встал и обратился к штурману по-английски:

— Чего они хотят от нас, сэр? Почему задержали?

— Вы с «Хелены», ребята? — спросил штурман.

— Совершенно верно, сэр. Мы были в наряде «эм пи».[52] Потом зашли к девочкам. Поужинали и поехали на корабль. Скажите этим вооруженным дикарям, чтобы нас пропустили.

Китайцы с интересом слушали этот разговор и, не поняв ни одного слова, тем не менее поняли смысл.

— Бусин! Бусин![53] — воскликнули они, дополняя свои возгласы взмахами рук по направлению к арсеналу. Штурман понял.

— Вам придется идти пешком, ребята, — сказал он американцам, — машину они дальше не пропустят, пешеходов пропускают беспрепятственно. Не теряйте времени, а то ещё у них начнется междоусобица и засвистят пули. Тогда будет труднее добираться.

Сержант, и два его товарища нерешительно вышли из машины, штурман сейчас же спокойно и неторопливо уселся на их место.

— Mister, money, money, please![54] — испуганно закричал шофер.

— Я заплачу, — успокоил его штурман.

— А вы в город, сэр? — спросил сержант, бросая шоферу горсть серебра.

— В американское консульство, — отвечал штурман, — нужно принять меры для защиты соотечественников, если эти дикари устроят свалку. Наверное, и вы потребуетесь, ребята.

— Только бы добраться на корабль, сэр. Тогда мы им покажем. Ну, пойдем, ребята. Счастливого пути, сэр. Простите, как вас зовут, на всякий случай?

— Джим Таннер, — назвал штурман первое пришедшее на ум имя и тронул офера за плечо: — Поворачивай обратно!

Морские пехотинцы зашагали к арсеналу, вызывающе насвистывая популярную песенку «Джимми, берись за свое ружье». Китайские офицеры, солдаты и полицейские расступились, пропуская машину в обратный путь на французскую концессию.

У запертых северных ворот Наньдао пришлось остановиться. Подошел полицейский в черном сатиновом мундире, фуражке с белым околышем и с винтовкой на ремне.

— Шуи цзай нали?[55] — обратился он к шоферу.

— Мэй-гуй! — с улыбкой отвечал Беловеский. Полицейский засмеялся и крикнул, чтобы открыли ворота. Машина выехала на французскую концессию.

Было уже светло, когда штурман позвонил в квартиру Клюсса на авеню Жоффр. Командир быстро оделся и, умываясь, слушал доклад штурмана о событиях минувшей ночи.

— Это хорошо, что вы задержали такси. Сейчас, Михаил Иванович, по стакану кофе — и поедем.

— Лучше бы на катере, Александр Иванович. Через Наньдао нас не пропустят.

— А мы и не поедем через Наньдао.

Командир избрал ту самую прямую дорогу, от которой ночью отказался штурман.

— Если там и были засады, то при дневном свете китайцы не посмеют в нас стрелять, — сказал он.

С широкой, благоухавшей садами авеню Жоффр свернули на просыпавшуюся рю д'Обсерватуар. У границы концессии шофер резко затормозил: асфальтированную ленту дороги пересекало сооруженное ночью проволочное заграждение, в вишневом саду безжалостно вырыты ячейки для четырех пулеметов, заборы повалены, кусты срезаны. На клумбах и грядках какого-то буржуа валялись в утренней истоме французские матросы. Кругом разбросаны их бескозырки со смешными ярко-красными помпонами, лопаты, кирки, составлены в козлы ружья.

Молоденький лейтенант, миловидный, как девушка, услышав свой родной язык и узнав, что едет командир русской канонерки, вежливо откозырял и приказал убрать рогатки, преграждавшие путь. Поехали дальше. Лучи солнца, вставшего из-за закопченных крыш китайского города, сверкали в капельках росы придорожных трав, в воздухе носились запахи болот и удобрений. На мокром асфальте за машиной оставался четкий след.

— Сегодня мы здесь первые, — заметил штурман.

— Кто же ещё, батенька, кроме русских и китайцев, поедет в такую рань, — усмехнулся командир.

На дороге не было китайских солдат, но слева, за деревенькой, штурман заметил совсем не замаскированную позицию полевой батареи. Промелькнул пустынный учебный плац, аллея тополей — и наконец машина у пристани.

На реке сыро и прохладно. Белеет стройный корпус «Адмирала Завойко», меняющееся течение медленно разворачивает серые утюги китайских крейсеров. Всё спокойно. Плывут, как ни в чем не бывало, джонки с их темно-коричневыми циновочными парусами, снуют шампуньки. Выше чернеют неуклюжие корпуса русских пароходов. Над их низкими трубами нет и признаков дыма: давно они стоят без угля и без пара в котлах, копя в жилых помещениях сырость и плесень.

Улыбающийся перевозчик Сэм, ловко действуя единственным веслом, подвел к сходне чисто вымытую шампуньку. Ему очень хотелось спросить, почему русский «большой капитан» приехал так рано. Но пережившие не одно тысячелетие правила китайской вежливости такого вопроса не допускали.

Нифонтов в присутствии комиссара доложил командиру о ночном визите начальника речной полиции. Клюсс задумался, затем спросил:

— Как Григорьев узнал, что у него заболела жена? Кто-нибудь приезжал с этим известием?

— К ней заходила моя жена, Александр Иванович. Нашла её очень больной. Елена Федоровна написала мужу записку, а Анна Ивановна послала нашего боя сюда.

— Когда Григорьев уехал?

— После ужина, сразу же как получил записку. В городе тогда ещё было спокойно. К подъему флага он должен вернуться.

— Ну что ж, подождем его самого, прежде чем делать какие-либо заключения, — сказал командир. — Пойдемте-ка пока завтракать. Дома я не успел и голоден как волк.

Григорьев вернулся с берега, немного опоздав к подъему флага. Нифонтов сейчас же пришел с ним в каюту командира, где уже сидел комиссар.

— Здравствуйте, Яков Евграфович! Ну как здоровье вашей супруги? — отвечал Клюсс на поклон ревизора.

Григорьев доложил, что его жена сейчас почти здорова. Вчера, заподозрив приступ аппендицита, он вызвал доктора.