Мы знаем, что ты помнишь - Туве Альстердаль

Они всегда ими были, братьями по крови и по оружию, сколько она себя помнила.

– А еще какие-нибудь подозреваемые были? – спросил ГГ. Они прошлись вдоль края придорожной канавы, сделали поворот и зашагали обратно туда, где оставили машину.

Эйра смотрела вниз, на асфальт под ногами. Слышала его и свои шаги, звучащие вразнобой. Дорога была усеяна глубокими рытвинами и покрыта сетью трещин – раны, появляющиеся после зимы, когда мерзлота выходит на поверхность.

– Не знаю, – ответила она, – как я уже сказала, я не смотрела всех материалов по делу.

Старое расследование могло и подождать. Пыли за ночь на нем не прибавится.

– Небо с землей мы, конечно, переворачивать не станем, – сказал ГГ на обратном пути, – но мне хотелось бы знать, нет ли чего конкретного про эту лодку.

Сейчас он по диагонали пересекал парковку, направляясь к своей тачке, чтобы ехать домой в Сундсвалль. Эйра стояла с ключами от своей машины и глядела ему вслед. Что-то в его тоне подсказало ей, что он отнесся к этому делу серьезно. Пусть даже из последних сил и скрипя зубами – ведь он-то надеялся, что теперь уж точно покончил с Крамфорсом и сможет посвятить остаток лета струганию детишек.

Она направилась к мосту Хаммарсбру и, перебравшись через него, снова оказалась на солнечной стороне реки. Рикен копался в саду, когда Эйра свернула на его участок и пристроилась между сваленными как попало запчастями машин.

– А Магнуса здесь нет, – сообщил он.

– Где же он тогда?

– А позвонить ему не пробовала?

– Так ведь он никогда не берет трубку, – сказала Эйра. Она слегка покривила душой. Она и не пыталась ему звонить, потому что не хотела говорить по телефону. Ей надо было видеть реакцию брата, когда она назовет ему имя Лины.

– У него там какая-то чувиха нарисовалась на побережье, – сообщил Рикен, счищая с рук землю – он копал без перчаток. Эйра никогда не представляла его себе в роли огородника, но в саду и в самом деле цвели неплохие розы, а кое-где даже торчала картофельная ботва.

– Где именно на побережье?

– Да не знаю я. Может, в Нордингро. Знатные там чувихи, скажу я тебе. С тех пор, как Высокому берегу присвоили статус объекта мирового наследия, там не протолкнуться от жителей Стокгольма.

– Почему ты не сказал, что был последним, кто видел Лину Ставред живой?

Рикен задрал голову и поглядел на небо, видневшееся в прорехах древесной листвы. Он следил взглядом за самолетом в вышине.

– Ты тогда была еще совсем ребенком, дружок.

– Я имею в виду позже, когда ты и я… – Ей захотелось ухватить его за грудки и хорошенько встряхнуть, поймать то убегающее-ускользающее, что было в нем, и пригвоздить к месту. Впрочем, она и раньше пыталась это сделать, но безуспешно. – Ведь это же вы навели полицию на след, вы же были героями! Не понимаю, почему ты никогда не хвастался этим?

Рикен сунул руки в карманы шорт, сделанных из пары обрезанных джинсов.

– Если ты приехала сюда за тем, чтобы меня ругать, – сказал он, – то выпью-ка я для начала кофе.

Эйра уселась на обтянутое кожзамом автомобильное кресло, прислоненное к стене дома. Разномастная мебель была разбросана по всему участку. Наверное, для Рикена это было своеобразным выражением понятия свободы – якобы всегда можно выбрать себе другую позицию и оттуда взирать на мир. Прислушиваясь к звяканью чашек за мелкой сеткой от комаров в открытом окне кухни, она вдруг поняла, как много на самом деле он мог рассказать ей о Лине. Лицо Эйры горело, но не от летней жары, а от чувства неловкости. Рикен просто не рассказывал ей об этом, и все. Она преувеличила их коротенькое любовное увлечение, раздув его до чего-то жизненно важного. Они встречались тайком несколько месяцев, почти год, если считать встречи после расставания, которые нужны были, чтобы окончательно уяснить само понятие любви. Их рваность, горячность, запретность.

Желание открыться как ни для кого другого.

– Мне не хотелось об этом вспоминать, – сказал Рикен, снова появляясь на крыльце. Он протянул ей кофе в кружке с отбитым краем. – Это было страшно. Словно в фильме ужасов, участником которого ты оказался вдруг сам. – Он уселся на траву, как и в прошлый раз, когда она сюда приезжала. – Вполне естественно, что мне не хотелось с тобой об этом говорить.

– То есть с Магнусом это никак не связано?

– В смысле?

Рикен наблюдал за маленькими белыми бабочками, порхающими в траве.

– Я только что узнала, что мой собственный старший брат встречался с Линой Ставред, – сказала Эйра. – Двадцать три года назад. Из старых материалов по делу, потому что меня угораздило стать полицейской.

– Хорошо. Понял. Но как бы то ни было, на тот момент, когда это случилось, между ними все уже было кончено…

Кофе оказался сладким на вкус. Он что, в самом деле думает, что она до сих пор пьет кофе с сахаром, как тогда, сто лет назад, когда она до отказу набивала им чашку, чтобы перебить горький вкус и поскорее стать взрослой?

– У меня сейчас в голове нет свежей статистики на этот счет, – сказала Эйра, – но одна из самых опасных вещей для женщины – это порвать с мужчиной, который по-прежнему хочет ее и чувствует себя оскорбленным из-за потери власти.

– На что это ты, черт возьми, намекаешь?

– Ни на что, – ответила она, – но ведь очевидно, что в первые дни полиция именно так и думала, пока ты и твои дружки не указали на Улофа Хагстрёма. Ты сделал это, чтобы защитить Магнуса?

– Кроме меня, его видели еще пятеро, – возразил он.

– Я читала, кем были эти остальные, Рикен. Совсем мальчишки. По меньшей мере, на год младше тебя…

– Черт побери, это что, допрос? А разве ты не должна сначала просветить меня насчет моих прав?

Рикен встал или, скорее, одним прыжком вскочил на ноги и босиком пошлепал в сторону реки. Напряженные плечи и нервозность. Жилистые мускулы под загорелой кожей.

Эйра отставила чашку в сторону.

Невинности она лишилась в заброшенной нефтяной цистерне. Было время, когда она гордилась этим обстоятельством, оно казалось ей особенным, можно сказать, совершенно уникальным, постыдным и чрезвычайно возбуждающим, о чем больше никому нельзя было рассказывать.

Он сам ей это запретил.

Это случилось вечером много лет назад ранней весной, ей в ту пору исполнилось шестнадцать. Рикен въехал к ним во двор – визг и скрежет тормозов по гравию. Ему