Кавалер багряного ордена - Павел Бергер

Встретившись, де Лурье и Чагин нанесли визит Баеву, но не застали Сашу дома: он как раз потягивал розовое вино и развлекался светской беседой в доме Прошкина. А в гости к Прошкину товарищ Баев отправился только потому, что не имел привычки доверять людям, кем бы они ни были, хоть бы даже и членами Ордена. И как человек прозорливый, попросил наивного, доверчивого, да к тому же — как ни плачевно, но надо признаться — не обремененного ни богатым интеллектуальным багажом, ни даром интуитивных озарений товарища — майора Прошкина, далекого от мира политических интриг, спрятать символ должности казначея Ордена — саблю с надписью и… Прошкин в который раз тяжело вздохнул, дивясь былой неповоротливости собственного ума: и ту самую вожделенную «связку бумаг» — папку с записями Деева, по всей вероятности косвенно указывающими на способ, гарантирующий безопасный доступ к казне. Умен был товарищ Баев, нечего сказать! Поэтому где Прошкин саблю спрячет, даже знать не хотел. А насчет папки, подаренной ему Сашей под видом частных записей комдива Деева «О магии в быту», Прошкин бы молчал при любом развитии событий, уже наученный горьким опытом коллекционирования магических знаний. Выходит, товарищ Баев на счастливое будущее для себя мало рассчитывал и прятать все ценное, чем располагал, в одном месте не стал. Орденскую печать, извлеченную из-за зеркала, он постоянно носил при себе — ну не на пальце, конечно, а в высоком каблуке изготовленного на заказ изящного сапожка. Где же еще? Зачем иначе ему понадобилось бы переобуваться в казенную обувь?

Прошкин продолжал выстраивать события в хронологическом порядке.

С соблюдением надлежащих формальностей, предусмотренных Тайным Уставом, Александр Дмитриевич получил свои регалии в Ордене или без оных — не Прошкину судить, но, во всяком случае, свой долг «Хранителя» он исполнял достойно и был готов скорее умереть, чем поделиться древними секретами. Хотя — кто знает, мог ли Баев умереть в принципе, в общепринятом физическом смысле. Ну, в любом случае, прежде чем умирать, рациональный Саша печать предпочел спрятать там, где ее никогда не найдут, да попросту не будет искать никто, кроме него самого, — в вещевом складе Н-ского Управления НКВД. Именно за этим он поехал от Прошкина в Управление, стащил там всю свою одежду и даже САПОГИ, хотя испачкана была только гимнастерка, отдал весь комплект начхозу Агеичу — в стирку, а взамен взял полный комплект самой обыкновенной формы со склада — тоже с САПОГАМИ. В результате такого маскарада Прошкин и Борменталь под утро обнаружили бездыханного Александра Дмитриевича на голом матрасе в совершенно не свойственном ему облачении…

Кто пытался отравить Сашу и поджег особняк? — в который раз спросил себя Прошкин. И, вспомнив Сашину истерику в кабинете Корнева после чтения статьи о гипнотизере — убийце, рискнул предположить, что это был недоброй памяти Генрих Францевич, воплощавший некие могущественные и враждебные Ордену силы. Охарактеризовать такие силы Прошкин не решился бы, но в том, что они существуют, не сомневался ни минуты. Не будь у Ордена врагов, зачем наследникам то ли рыцарей, то ли каменщиков, призванным распространять свет благодатного древнего знания, скрываться за десятками тайных покровов, как помогавшие поселянам мальчишки из книги Гайдара скрывались за нарисованной на дачном заборе пятиконечной звездой?

Отсутствие Саши дома сильно встревожило его доброхотов-визитеров Чагина и Мазура — они даже не были уверены, жив ли еще «товарищ Баев». В надежде что расчетливый и осторожный Александр Дмитриевич вряд ли повсеместно таскает с собой документы, а также громоздкий перстень с печатью и спрятал их, скорее всего, в одежде, гости, оставляя квартиру, прихватили с собой гардероб самопровозглашенного казначея и затем, на досуге, исполосовали его на мелкие лоскуты, пытаясь отыскать упомянутые «артефакты». Остроумно свалили тряпье в гроб и отправили в Прокопьевку хоронить в предназначенной отцу Феофану могиле. А перед этим попытались заглянуть в особняк фон Штерна — вышло очень своевременно, там как раз начинался пожар, о котором они тотчас сообщили в органы…

Итак, убивать Сашу или даже просто ссориться с ним в планы его соратников по Ордену не входило. Преемник красного Магистра Деева, практически единолично знавший о тайнах казны, был нужен им живым, здоровым и по возможности лояльным к руководству этой загадочной организации. Дабы не маяться в безвестности о судьбе строптивого молодого человека, Феофан оправился выяснить, что же произошло с Сашей, по месту его работы — в Управление. Он обернул сигнальный экземпляр детской книжки (содержание которой вызывало неоднозначные ассоциации), поступивший ему как библиотекарю еще до массового выхода тиража, в газету. Ту самую, повествовавшую о грядущем примирении и дружбе с Германией, означавшем радикальное изменение политической ситуации. И отдал сверток дежурному по зданию — Вяткину, с просьбой передать товарищу Баеву как заказанную в библиотеке книгу.

Возня со свертком в Управлении продолжалась долго — по меньшей мере три часа. Будь Саша на месте, он сразу же вышел бы к посетителю, получающему газеты прямиком из завтрашнего дня. А раз этого не произошло, значит с Сашей случилось что-то скверное. Разузнать, что он в больнице и в какой именно, таким многоопытным людям, как отец Феофан и Мазур, труда не составило.

Навещать Сашу в лечебном учреждении пришлось опять Феофану — но не в силу христианского добросердечия. Просто доктор Борменталь прекрасно знал Мазура. Причем совсем не как государственного нотариуса, а как белогвардейского офицера, штабс-ротмистра де Лурье. А вот со служителем культа доктору-нигилисту общаться прежде не доводилось. Среди добропорядочных людей навещать больного с пустыми руками не принято. Вот безбородый пожилой посетитель и прихватил с собой пару-тройку предметов, необходимых пациенту в больничном покое. Что же там было? Прошкин принялся вспоминать и даже мысленно составил список: пижама из китайского шелка, серебряная ложка, портсигар, альбом для рисования, набор пастели, пистолет и шелковый халат — ни одного из этих предметов Прошкин в квартире у Баева не видел! Ни во время их с Корневым несанкционированного короткого осмотра, ни потом — во время подробного обыска, после того как бездыханного Александра Дмитриевича увезли в больницу. Даже портсигар был другим — Прошкин прекрасно помнил шлифованную, покрытую позолотой крышку Сашиного портсигара. А тот, что продемонстрировал ему доктор в ординаторской, был матовым, с тиснением. Похоже, представители Ордена искали способ расположить к переговорам недоверчивого Кавалера — и, как теперь выяснялось, вполне легитимного претендента на высокие должности, — сделав больному маленький подарок из милых Сашиному сердцу дорогих безделушек.

Пока доктор Борменталь, которого добрейший Феофан, обрядившийся в медицинский халат, совершенно справедливо назвал «ротозеем», разглядывал эти затейливые предметы, а затем расписывался в очень похожих на настоящие описях, прыткий старик припрятал к себе в карман его рабочий блокнот с записями о состоянии пользуемых Борменталем больных. Так частные заметки медика стали предметом строгого сравнительного анализа, который провел бдительный страж де Лурье.

Еще раз перебрав в памяти список, Прошкин отметил, что все задействованные предметы были не только красивыми, но и полезными. Кроме разве что халата — расшитый шелк уныло свешивался со спинки больничного стула. Ведь Саша уже выздоравливал и без всякого магического одеяния. Так что, грустно вздохнул Прошкин, чудесному халату пришлось обождать некоторое время, прежде чем проявить свои уникальные целительные свойства!

Все остальное пригодилось сразу. Едва придя в себя, Саша натянул китайскую пижаму, мешал чай серебряной ложечкой, спрятал под подушкой пистолет, и даже альбом пришелся очень к месту — потому что сделал возможным общение Баева, изолированного в карантине от посетителей, телефона и телеграфа, с внешним миром. Вывешенные на двери палаты, располагавшейся как раз напротив окна, рисунки и надписи можно было увидеть с улицы — при наличии большего желания и маленького, хотя бы театрального, бинокля…

Получив средство связи, Александр Дмитриевич наконец назвал Ордену истинную цену примирения и последующего взаимодействия. Нет, его, достойного воспитанника аскетичного комдива Деева, так же мало привлекала тщета обыденности с ее воинскими званиями и высокими должностями. Он хотел совсем иного — справедливости!

Воскресив в памяти подробный рассказ начальника о плодотворном и продолжительном совещании, к участию в котором привлек Корнева руководитель кадрового Управления МГБ НКВД Круглов, Прошкин догадался, что, пока Саша добросовестно искал сперва тело почившего Деева, потом, не менее тщательно, пытался разговорить о своем происхождении мнимого дедушку и наконец пытался заполучить документы, подтверждающее законность его притязаний на членство в Ордене, бойкий специалист по дипломатической работе Густав Иванович — бездарный исполнитель роли фон Штерна — предъявил некие поддельные документы, представив их как обнаруженные в доме покойного профессора. Благодаря этому он снискал похвалы официального руководства в НКВД — за успешно выполненное задание, а в самом Ордене на основании тех же документов, правдами и неправдами, объявил себя единственным возможным преемником почившего Магистра — так сказать, новым Жаком де Моле.