Кавалер багряного ордена - Павел Бергер

— Ну, мужик, ты мне, правда, нравишься! Не хочешь говорить — твое дело, мы люди не любопытные от природы. Только не рассказывай, что ты тут на досуге гербарий собирал…

Шахид поднялся — и, совершенно неожиданно для Прошкина, довольно ощутимо пнул связанного Паху.

— Пусть лучше нам Паха-снайпер поведает, как это он умудрился ООН-овский джип из гранатомета разнести?

— Будто я специально! — заерзал, оправдываясь, Паха, — случайно ж получилось, темно было, когда гранатомет пристреливал. Я ж не виноват, что у меня наследственная меткость. Это как у других веснушки или волосы кудрявые. И дедуля мой, Савочкин Александр Саввович, стрелок Ворошиловский, и отец. Это гены у нас такие.

Внучок Саньки Савочкина. Лихо его угораздило. Правда, Санька Савочкин, которого знал Прошкин, строчил в штабе командирам речи к праздникам, никакой такой особенной меткостью не отличался и тем более уж точно никогда лично не держал Буденному стремени. Но во сне, да и вообще в воспитательных целях, позорить предка в глазах внучка-оболтуса Прошкин не стал.

— Ты, Паха, не отклоняйся от темы, — теперь Пахе врезал уже Дед, — я же знаю, что ты не плюнешь задаром, не то чтобы в белый ООН-овский джип с синими буквами по ошибке пульнуть! Говори как есть! А то я точно штаны с тебя сыму да выпорю как следует…

Паха хлюпнул разбитым носом:

— Ну заплатили мне, ну что тут такого? Стоит из-за двух каких-то негритосов нам, русским людям, ссориться?

— И сколько, интересно? — уточнил Шахид.

— Ну… пять тонн… — вынужденно признался Паха.

Дед охнул:

— Настоящих денег?!

— Ну не рублей же, — обиделся Паха.

— Да за пять тонн лично я и в вертолет не промахнулся бы! — Дед лениво поднялся и символически треснул Паху по затылку. — Ну, бестолочь, поведай, где ж ты таких дураков нашел?

— Да что я — искал их? — возмутился Паха. — Это они меня нашли. Подошли раз в Гудермесе два каких-то дядьки в штатском. Один, по-моему, нерусский был, молчал и кивал. Блондинистый такой. Светлый, в общем. А второй — обыкновенный. Говорит, давай с тобой, пацан, поспорим на пять тонн зелени, что ты никогда не попадешь вон в ту машину из гранатомета. Ну, поспорили, я не промахнулся. Даже в газетах про это писали…

— Писали что? Что в Гудермесе федеральными войсками расстреляна международная инспекция! Славные были заголовки, — иронично хохотнул Шахид.

— Ну и как, заплатили тебе? — засомневался практичный Дед.

— Заплатили. До копейки. И отмазали от трибунала. Паспорт дали новый и билеты на поезд из Кисловодска. Сказали, звони, если что, поможем с работой.

— Так какого же ты, Паха, вместо того чтобы позвонить им, опять в Чечню поперся, год почти там прокошмарил так, что угодил в федеральный розыск, да еще и повязался с этим Лысым? Да еще и меня — верующего человека! — в это гнилое мероприятие втянул! — возмутился Дед. — Звони немедленно, если телефон помнишь! А то мне эта прогулка по гористой местности уже под завязку!

Шахид кивнул Прошкину, и тот развязал пригорюнившегося Паху.

Тем временем Дед, проникшийся к Прошкину некоторой симпатией, продолжал философствовать:

— Вообще, мужики, не по-людски это! В басурманской стране крещеному человеку едва голову не снесли! С нас за моральный вред причитается…

Он извлек из недр объемистого жилета бутылку водки и несколько аккуратных полупрозрачных, мягких и легких стаканчиков. Хотя материал и был Прошкину незнаком, водка в стаканчиках размещалась очень удачно и прекрасно сохраняла природные вкусовые качества.

Паха, допивая, опасливо поинтересовался:

— Как ты, Дед, умудрился ее спрятать? Ведь Лысый сам у всех вещи проверял и строго предупредил, что оштрафует на пятихатку, если у кого найдет алкоголь. Да ну что там алкоголь — у меня «Нокия» своя личная в вещах была, неделю, как купил, четыреста пятьдесят гринов, как с куста, со всеми наворотами! Так отобрал и оштрафовал на триста баксов! Говорит, у нас, мол, корпоративный стандарт — только локальные средства связи. Много мы по этим локальным средствам назвоним…

Дед тоскливо вздохнул:

— Все вам, молодым, советская армия плохая была да политруки плохие. А сами — бутылку водки спрятать не в состоянии! Мы при Горбачеве ящиками ее прятали! Делов-то. Как таким только оружие в руки дают?..

35

Выпили за знакомство. Прошкин не стал мудрить и назвался своим настоящим именем. Сон и так затейливая вещь — зачем его усложнять? Потом поинтересовался, как функционирует диковинное оружие; чтобы проверить, высоко подбросил пустую бутылку и расстрелял ее в воздухе. Работало оружие просто замечательно.

Новые знакомые оказались людьми искренними и открытыми, даже поделились с Прошкиным, которого тут же перекрестили в Ника, своими проблемами:

— Ник, ты пока тут… гербарий собирал, или чем там ты в этой местности развлекался, такого парня высокого, худого, рыжего не видел случайно, в красном свитере и джинсах? А то с ног уже сбились искать его. Двое суток, как пропал у нас один… путешественник.

Историю Шахид а продолжил Дед:

— Альпинист. Альпинист парень этот. Проводник наш. Сбежал он, что ли… Шеф, ну начальник наш, — мы его Лысым называем — как с цепи сорвался: найдите, хоть из-под земли достаньте мне Альпиниста этого, и все тут! А чего вдруг Альпинисту сбегать? Три недели все этого смурного типа устраивало, пел себе мантры под нос — ну это такое дело, на своей волне человек, а так — был как мы, только что без оружия, и на тебе — решил в бега удариться.

— Только туфлаки позабыл надеть. Валялись под кроватью кроссовки его. Такие приличные — «Найк», фирменные. Он ведь с Рокси, с друганом моим, в одной палатке жил. Так босиком по горам и мотается, — язвительно вставил Паха, — зато у Рокси УЗИ спер. Прикиньте: прибегает Рокси ко мне во вторник вечером, ну перед тем как раз, как Альпинист пропал, говорит: Паха, одолжи мне на дежурство волыну поюзать…

— И ты, бестолочь садовая, дал, конечно? — поинтересовался Дед без всякого энтузиазма.

— Дал, ведь оштрафовали бы всех за этот автомат несчастный! Лысый сказал бы: корпоративная собственность и все! Ты, Дед, сам всегда говоришь: должна быть в армии взаимовыручка…

— Да мы ведь не в армии, — усмехнулся Шахид.

— Я вам так скажу: сам же Лысый Альпиниста и порешил. Из Роксиного автомата. У него ведь как в банке — патроны под счет, скоро будем на карачках ползать, гильзы собирать и сдавать ему. И все это — просто чтоб был повод нам денег не платить! Лысый — жлоб редкий! И нас всех, как экспедиция закончится, как курей перебьет. Или отравит — патроны сэкономит! — мрачно посулил Дед и перекрестился.

— Паха, сколько вам за этот маневр пообещали? — хитро прищурился Шахид; солнце уже перевалило за горы, в надвигающейся сумеречной прохладе он натянул рубашку и снял темные очки.

— Пятихатку как аванс и по полторушке по возвращении обещали. Плюс казенные билеты, ксивы, харчи, амуниция…

— Небогато, — качнул головой Шахид.

— Так и работы, послушать Лысого, всего ничего было — сопровождать экологов из международной экспедиции ровно месяц. Две тонны за месяц — вне условий боевых действий — это нормально в принципе. Хорошо даже, — примирительно подытожил Дед.

— А тебе, Шахид, что, не столько же пообещали? — уточнил алчный Паха.

— Не столько.

— Это ж почему, интересно?

Дед тяжко вздохнул, согнул указательный палец колечком и косточкой постучал Паху по лбу:

— Ты прямо или дурак, или засланный. Ну, подумай сам — почему. Всегда тебя надо носом тыкать! — но мыслительная задачка была явно не под силу наивному Пахе, и Дед пояснил: — Да потому, что Шахиду платит не Лысый!

— А кто?!

— Да какая разница? — пожал плечами Шахид. — Зато очень прилично. Во всяком случае, лучше, чем вам. И возвращаться в лагерь у меня что-то после истории про кроссовки и УЗИ совершенно нет настроения. Так что если есть желание — присоединяйтесь. По горам пинаться веселее в хорошей компании. Ты, Прошкин, тоже подумай хорошенько — как жить дальше. По-моему, человеку с таким жизненным опытом, как у тебя, деньги всегда здорово пригодятся…

Прошкин удовлетворенно кивнул: просыпаться на самом интересном месте было просто глупо. Так в жизни Прошкина появилось новое измерение — деньги.

Как человек политически грамотный и сознательный, Прошкин читал Маркса и его разнообразных толкователей и, конечно же, знал, что все в этом мире происходит из-за денег. Потому что деньги — это самый что ни на есть всеобщий эквивалент. Даже революция — способ перераспределения общественного богатства, то есть все тех же денег.

Хотя в повседневной, обыденной жизни деньги мало интересовали Прошкина. Точнее, он привык как-то обходиться без них. И революция тут мало что изменила. В детстве и отрочестве рано осиротевший Прошкин ходил в казенной приютской одежке и черпал жидкий суп из выданной поваром миски такой же казенной, совершенно не принадлежащей ему ложкой. В дальнейшем менялись только повара, ложки и рацион. Менялись по мере того, как менялись должности и звания Прошкина: пайка становилась сперва просто побольше, а потом еще и качеством получше. Уже много лет служебное удостоверение благополучно заменяло Николаю Павловичу бумажник, и о том, какое количество денег потребуется, чтобы быть «эквивалентным» его казенным «корочкам», он даже ни разу не задумывался.