Одна сотая секунды - Иулсез Клифф

Теперь просить, наверное, было неуместно. Но, с другой стороны, а будет ли теперь время, когда станет уместно?

— Можешь написать Гарору? Так, чтобы он понял, что я жива?

— Подумаю, — склонила голову вампирша, — хорошо. А ты попробуй посмотреть, что там с нашим Дасао Греккером? Может, полезное что-то найдешь.

Послушно дрогнули пальцы, возвращаясь к исходной таблице Скрибера.

Но меня терзал еще один вопрос. Один простой и все же очень важный вопрос. А что мы сможем сделать, когда черный бриллиант попадет им в руки?

«Не торопи события. Сначала получите его».

Юси была права, и я, теперь подгоняемая столь малым сроком, отведенным королем, стала усердно выискивать в сети те крупицы информации, которые могли нас хоть на чуть-чуть, на йоту приблизить к заветной цели. Увы, это действительно были крохотные и бесполезные обрывки сведений. И сколько я не пыталась нарыть пару лишних предложений, все, что попадало мне в руки, имело ценности не больше, чем подобранный на мостовой камень.

После, когда мы обменялись результатами своих трудов, то совсем приуныли: сведений оказалось слишком мало, чтобы пробудилась хоть какая-то толика оптимизма. Если верить сети, то «Вдовьи слезы» стали порождением сумасшедшей ведьмы Дарьевы Хрустлинг-Гелай, жившей более полувека назад. Вернее, Дарьева была до поры до времени среднестатистической магичкой эмоционального профиля, пока на старости лет не потеряла голову от любви к некому Кришу. Бич всех ведьм такого профиля — постоянная потребность в поддержании своих магических сил за счет эмоций сторонних людей. Похороны или свадьба, рождение ребенка или сгоревший дом — все это манило стервятниц не хуже, чем вампира свежая кровь. Нередко такие особи селились возле погостов, питаясь чужим горем. Если ведьма пила эмоции один-два раза, то редко это сказывалось как-то на жертве. Но если присасывалась к кому-то намертво, то почти всегда сводила жертву в могилу. Ослепленная любовью, Дарьева истощила своего возлюбленного. А когда поняла, что натворила, то пролила девять черных слез и, дико хохоча, сама сгинула бесследно. Черные алмазы огранили и заключили в платиновое кружево. Само ожерелье не слишком ценилось, ибо, как артефакт, нередко уступало по силе иным магическим предметам, и поэтому постоянно переходило из рук в руки, от одного дома к другому. В процессе перемещений и был утерян один камень, ожерелье резко упало в цене и еще чаще стало использоваться в качестве разменной монеты. Потом оно лет на десять затерялось в чьих-то сундуках, пока внезапно не возникло на аукционе…

— А почему выкупить «Черного Принца»? Выкрасть? Отобрать силой? — Неистовствовал эльф.

— У мага? Силой? — Не прозвучавший смех искрами рассыпался в льдистых глазах.

— Но он же слабый, не маг даже, если на то уж пошло. И объяснить все, провести переговоры…

— Да. Слабый. И даже не боевой, а из тех, что бытовыми кличут. Посуда сама вымоется, окошки протрутся, ничего особенного. Только артефактов он собрал уже столько, что впору боевым начать нервно чесаться. Колечко наденет и вымоет тебя всего изнутри, каждый орган один за другим, пока не станешь ничем. Выкупить? Попросила я написать одного из друзей, чтобы тот поинтересовался гребнем Вирны, для несведущих — слегка оттенок волос меняет, и не более того. Так друг тот меня после предупредил, что еще одна такая просьба, и я могу забыть о его существовании. Еще вопросы?

— Неужели этот маг настолько неуязвим? — Поразилась я. — И все остальные… разве никому нет дела до происходящего?

Вампирша пожала плечами.

— Дасао — безумец, но неопасный. Ему нет дела до мирового господства или политических интриг. Он сидит в своей башне, чахнет над артефактами и укрепляет оборону. Рано или поздно, а скорее — рано, он сдохнет, не смотря на все его сокровища. Наследников и учеников нет, все отойдет в сокровищницу Каенаты. А через какое-то время артефакты снова вернутся в мир.

Понятно, эдакий круговорот артефактов в природе — приходят и уходят, и ни у кого навечно не остаются. Кто умирает, кто теряет, кто продает или меняет… придет время, и Скряга забудется миром, перестанет существовать и телом, и именем, а все эти магические игрушки разбредутся по свету, сыграют свои трагические, эпические и драматические роли.

Найти человека с молодым телом и старым лицом тоже не удавалось. Бесполезно рыскали по побережью мы с Уэллом и Ридиком, тщетно ссылку за ссылкой открывала в Скрибере Рада, надеясь найти хоть какое-то упоминание или совпадение с рисунком, сделанным эльфом по словам футуролога. Ни в сообществах, ни среди прибывших и убывших, ни в каких-либо записях ничего не упоминалось об этом типе.

Впору руки опустить.

— А ты не мог ошибиться?

— Может, нужно отыскать то место, встать там?

— Эй, а если объявление?

— Как такое вообще может быть?

Вопросы и предложения сыпались как из рога изобилия, но ответы получились смазанными и неубедительными, да и не ответы даже, а так, ничего не значащие слова, произносимые лишь для того, чтобы поддерживать тлеющие угли надежды. Не было у меня уже никаких насмешек над миром и его опасным балансированием на цирковой трапеции, он оказался слишком неподготовленным и самоуверенным, чтобы великолепно, без осечек, без этого ужасающего и всеми ожидаемого падения совершить свой смертельный номер. Он положился на слишком малое, но уже ничего не мог сделать, не мог отступить, откатиться в те времена, когда существовал иной, безопасный путь. Нет, теперь ему придется двигаться только вперед и тихо бормотать вместо молитвы одну единственную фразу: «Меня спасет лишь чудо». Прости, не мой новый и беспечный мирок, я не чудо. Все мы — не чудо, просто люди и не люди с человеческой сущностью. Юси говорила, что я становлюсь человеком, она думает, что я становлюсь сильнее. А вот в этом, увы, моя попутчица очень сильно ошибается, ибо чувства отнимают холодность разума, снижают его эффективность. Когда есть чувство «хочу», то оно становится топливом для внутренней расчетливой машины. Когда возникает чувство привязанности, то оно, напротив, сыпется песком на отлаженные шестеренки, запускающие работы мысли.

Я шла по влажному песку, оставляя цепочку следов. Теплые волны накатывали, приятно омывая ступни, и сползали, оставляя после себя матово поблескивающие и идеально выглаженные поверхности литорали. Огромный диск солнца устраивался в сизоватой дымке, примерял к лику то огненные тона, то обряжался в звенящий пурпур.

В той, прошлой жизни, всегда хотелось укатить куда-нибудь далеко-далеко, чтобы вот так бродить по берегу, следить за бегом волн, чувствовать себя экзотичной принцессой, обряженной в золотисто-зеленые шелка, вздымающиеся то крыльями чудесной бабочки, то поникающие полотнами флага в штилевой день. Мечта сбылась, разум холодно это запротоколировал и поместил на одну из полок памяти.