За порогом боли - Дмитрий Грунюшкин

Макс бессильно опустился на диван. Ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов – не хватало воздуха. В глазах появилась какая-то рябь.

– Я найду его, – прохрипел он, не слыша звука своего голоса.

– Так это не ты? – облегченно вздохнул Кирилл. – Тогда извини. Я рад. Я сам не знаю… – он продолжал что-то говорить, но Макс ничего не слышал.

– Я найду его… – свистящим шепотом повторил он, до треска сжимая кулаки.

С некоторых пор Макс стал замечать за собой странную, почти экстрасенсорную, особенность. Он по звуку телефонного звонка почти безошибочно мог сказать, кто звонит. Не по стуку в дверь, и даже не по трели входного звонка, а именно по голосу телефона. Особенно это чувство обострялось в моменты сильного напряжения в ожидании определенного разговора. Он мог иногда даже не подходить к телефону, зная, что звонит не тот, кто ему нужен. На этот раз он поднял трубку сразу, сжав ее в кулаке так, что пластмасса хрустнула.

– Я разочарован… – Юрий Николаевич был подчеркнуто холоден.

– Ты разочарован? – Макс попытался изобразить иронию, но душившая его ярость проступила совершенно отчетливо.

– Мы уже на «ты»?

– Да. «Вы» подразумевает хоть какое-то уважение.

– Остановись, пока не поздно.

Но Макса прорвало:

– Что, сука, крови захотелось, да? Тебе мало было того, что он просто исчезнет из города? Я же все сделал!

– Что ты сделал? Ты не выполнил задания!

– Пошел ты со своими заданиями! Я у тебя не служу! Шестеркам своим можешь выговаривать. Больше заданий не будет!

– Не пожалей.

– Что?! – Макс сорвался на крик. – Повязан я, думаешь? Ну, давай, сдай меня ментам! Сдай! Только про свою роль не забудь. Доказательств, говоришь, нет? Я насрал на твои доказательства. После моих слов ты слетишь со своего места через час, за прокол в работе. А еще через час «братва» тебя распнет на кресте. Им прокуроры не нужны. Не нравится этот вариант? Тогда присылай своих «горилл». Посмотрим, сколько я их «накрошить» смогу. Ты ж меня хорошо снабдил, правда? Это тебе подороже обойдется, чем детишек взрывать. И не пугай меня, ты, гнида смрадная! Это тебе надо генерала бояться!

Возникла пауза. Как всегда, после такого взрыва, Макс почувствовал опустошение, и Юрий Николаевич воспользовался паузой, заговорив жестко и зло.

– Все? Проорался, романтик? А теперь слушай сюда. Креста, говоришь, из города выгнал? Молодец! А ты знаешь, сколько на нем крови? Ты, гуманист! Ты знаешь, что по его приказу первых кооператоров жгли утюгами, и паяльники им в задницы вставляли? Что по его приказу детей крали и по месяцу в подвале держали? Что он сам, своими трудовыми руками, побольше твоего замочил? И не одних только конкурентов. Это мы знаем, а не ты. Да только работает он чисто. Вернее, работал, пока мы его не остановили. Он не переезда заслуживал, а казни. Кстати, защитник слабых, ты знаешь, куда он собирался? А? На пенсию в Крым? Или на комсомольскую стройку? В Пермь он собирался, в одну из столиц бандитских. Он там уже не раз бывал. По обмену опытом. У него там хорошие завязочки. И, думается мне, не коммерцией он там собирался заниматься.

– Врете вы.

– Ну, вот, уже на вы. Это хорошо. Не вру я, Олег, не вру. После того, как ты с ним свиделся, да отпустил, мы его телефон на прослушивание поставили и пару звонков в Пермь зафиксировали. А насчет его семьи… Думаешь, я этого хотел? Я это дело тебе почему поручил? Потому что оно ювелирной работы требовало! А ты его запорол. А на такое дело работника найти – не такси вызвать. И времени у меня не оставалось. Пришлось другого мастера привлекать, а он не такой щепетильный оказался. Ему сказали сделать – он и сделал. Так что их кровь и на тебе тоже. Если бы ты Кресту пулю в лоб всадил, его семья сейчас бы горевала, но живой была бы. Понял? Живой. Так что думай, когда захочешь своим курсом идти. Ладно, хватит. Поорали, и будет.

Я вижу, ты перенервничал, поэтому больших дел в ближайшее время небудет. Но пару заданий выполни, чтоб не расслабляться. Так, по мелочам…

Ласковое солнце грело глаза Макса сквозь опущенные веки. Он медленно оттаивал, чувствуя себя старым чащобным пнем, которого летнее тепло осторожно, но настойчиво тормошит, заставляя вернуться к жизни от усталого небытия и которого уже коснулась крамольная мысль: «А не выпустить ли на свет Божий какую-нибудь зеленую веточку?»

Он сидел со Светкой на скамеечке в городском парке и всей душой отдавался теплу, изгнав все другие мысли. Рядом, на газоне, копошился Светкин братишка, и Макс, как старый пес, наблюдающий за играми веселого щенка, со снисходительной нежностью взирал на бурную жизнедеятельность трехлетнего человека. Вот он с серьезнейшим видом сдул одуванчик и, глядя на летящий пух, познает его место в мире. А вот, вытаращив восхищенные глаза, смотрит на большую стрекозу и, показав пальцем, сообщает им, взрослым: «Это тикозя!»

Макс никогда особенно не любил детей и старался держаться от них подальше, но, пообщавшись с этим маленьким Марко Поло, самоотверженно открывающим огромный мир, начал, наконец, понимать для чего, на самом деле, нужно то, что он, Макс, делает. Этой крохотной чистой душе нужен чистый мир, а для этого кому-то придется убирать мусор. Да, кровью мир не отмоешь, но для того, чтобы удержать равновесие между добром и злом, чтобы смрадная уголовная мразь не затопила эту землю, приходится пачкать руки. Клин – клином, с волками по-волчьи…

Макс прикрыл глаза. И снова огромная, изнуряющая усталость навалилась на плечи. В который уже раз жизнь бритвой полоснула по не успевшей еще зажить ране. Макс все меньше ощущал боль, словно душа деревенела от этих ударов. Только горечь тяжелыми комьями падала куда-то вниз, под сердце, скапливаясь там черной, вязкой массой. И усталость. Страшная, беспросветная усталость.

Трех дней не прошло после смерти Креста, как Макса настиг новый, неожиданный удар – ранен Миша, только на днях вернувшийся в город и поднимавший свое хозяйство после долгого отсутствия. В окно его магазина забросили «лимонку». Сам Миша лишь чудом остался жив и в тяжелом состоянии с множественными осколочными ранениями был доставлен в реанимацию.

Узнав об этом, Макс бросился в больницу, но к Мише его, естественно, не пустили, отделавшись общими фразами, что время, мол, покажет. Зато Лариса, Мишина жена, та, которую Макс, рискуя жизнью, вытаскивал из бандитского логова, наговорила очень много. Мало ли чего не скажешь в истерике, но даже в таком состоянии кричать, что Макс – скотина, и что по его вине Миша сейчас болтается между жизнью и смертью, не стоило.

Но Макс не чувствовал обиды. Умом он понимал, что со смертью Креста «болты» постараются отомстить тому, кто доставил им столько хлопот, но не давало покоя чувство, что этот взрыв, на самом деле, напрямую связан с ним, с Максом. Да и должен был он предвидеть такое развитие событий.