Рука Фатимы - Франциска Вульф

Джинким взял ее кубок и залпом выпил не моргнув глазом. Не исключено, что он даже любит этот напиток. С другой стороны, неизвестно, понравилось бы монголам шампанское или виски.

Еще некоторое время они посидели у очага, слушая Хубилая, который рассказывал одну историю из своего детства. Говорил о деде, по имени Темючин, которого очень любил. Беатриче не сразу поняла, что этот Темючин не кто иной, как Чингисхан. Тот самый Чингисхан, который держал в страхе всю Азию и Европу, – ему даже в двадцатом веке посвящались эстрадные шлягеры.

С интересом слушала она рассказ Хубилая: Чингисхана он представил нежным, заботливым дедушкой, уделявшим много времени многочисленным внукам.

Образ, нарисованный Хубилаем, сильно расходился с описаниями в исторических книгах. Ничего удивительного в этом не было, ведь Хубилай жил вместе с Чингисханом, сидел у него на коленях. Тот рассказывал ему сказки, подбрасывал в воздух, как Хубилай своих внуков. Историки судят о великом монгольском полководце лишь по историческим преданиям, которые большей частью сочинялись его недругами.

– Я все время рассказываю о своем детстве, как старый дед у костра. – Улыбаясь, Хубилай тряхнул головой. – Да, ничего не поделаешь – старею. Признайтесь, что утомил вас.

– Ну что вы, великий хан, – возразила Беатриче, – вы меня совсем не утомили. Я с таким интересом слушала ваш рассказ!

И спохватилась: будь Хубилай ее пациентом – уже полчаса назад прервала бы его и повернула беседу в нужное ей русло. Но старики, которые поступали к ней в отделение, рассказывали только о переломах, к примеру, шейки бедра, ребер или о непроходимости кишечника. Им не до исторических фигур, таких, как Чингисхан.

– Ты очень добра, Беатриче. Но по вашим лицам вижу, что вам хочется заняться совсем другим, а не слушать россказни старика. Да и мне надо еще кое-что сделать.

Джинким сразу поднялся, явно почувствовав облегчение, словно только и ждал, что Хубилай наконец их отпустит.

По всей вероятности, Джинким знает рассказы брата наизусть. Беатриче с восхищением глядела на монгола – движения его быстры и пластичны, можно сказать, артистичны. Трудно поверить, что все это время он просидел на корточках. А она не чувствовала своих ног – они словно омертвели. Попыталась подняться с низкого сиденья – безуспешно. Джинким подал ей левую руку, обхватив правой за талию, и легко помог встать на ноги.

Она поблагодарила, спрашивая себя, дружеский ли это жест с его стороны или просто он не может вынести ее страдальческого вида.

Джинким ничего не ответил, даже не улыбнулся, – вид у него мрачный и неприступный. Рука все еще у нее на талии, словно он забыл ее убрать. Кошачьи зеленые глаза сверкают… На какой-то момент ей почудилось – сейчас наклонится к ней и поцелует… Увы, этого не произошло – Джинким выпустил ее и отвернулся. Будто почудилась та искра, что сейчас сверкнула между ними… К собственному своему удивлению, Беатриче почувствовала разочарование и досаду.

– Ступайте и возьмите с собой тепло моей юрты! – весело попрощался Хубилай. – Да помогут вам во всем боги!

Он произнес еще несколько дружественных напутствий, но Беатриче почти не слышала его. В том месте, где к ней прикоснулся Джинким, она ощущала легкое жжение, как при электрофорезе…

«Вот глупая! – ругала она себя, автоматически поклонившись Хубилаю. – Держи себя в руках, не дай гормонам разыграться – опозоришься».

Джинким раздвинул занавеси и открыл скрывавшуюся за ними дверь. Беатриче стоит как вкопанная, на лице ее застыло странное выражение… Так выглядит человек, который заснул в одном месте, а проснулся в другом, совершенно незнакомом.

– С тобой все в порядке? – спросил он, беспокоясь за ее самочувствие.

Не навредил ли ей все-таки кумыс – ведь Ли Мубай предостерегал… Правда, выпила она всего глоток, но, может, и этого достаточно… Джинким почувствовал, что сердце его бьется все сильнее. «Возьми себя в руки! – твердил он безмолвно. – Ты ведешь себя как последний болван!»

Зачем ему волноваться за нее – она ведь не его жена. Чужестранка, где-то там, далеко, живет отец ее ребенка… Ни за что на свете не хочет он снова испытать муки ада, когда-то пережитые. Джинким сделал усилие, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло.

– Тебе плохо, Беатриче?

– Нет-нет, все хорошо, вот только… – Она остановилась, растерянно и грустно посмотрела на него.

«Она чувствует то же самое, что и я, – думал Джинким. – Жилище Хубилая на нее подействовало. На какой-то миг она покинула Тайту и оказалась в степи – увидела нас, монголов, такими, какие мы есть».

– Я словно побывала в другом мире, – тихо проговорила она.

– Знаю, – ответил он.

Больше и не надо ничего говорить, слова тут лишние. Глаза ее увлажнились… своим цветом они напоминают ему летнее небо в степи, перед наступлением сумерек. Трудно осознать, как это чужестранка, появившаяся здесь из далекой, неведомой Страны заходящего солнца, чувствует то же, что и он, – ту же тоску и боль.

Члены рода Хубилая, прямые потомки Чингисхана – навеки он остался в памяти человечества, – утратили нечто важное, невосполнимое… не выразимое словами. В обмен на власть над могущественной империей собственной рукой обрубили свои корни. Так поступают только глупые люди – срубают единственное дерево в степи, чтобы всего лишь одну ночь погреться у костра.

А эта женщина из далекой страны – такой далекой, что даже рука всемогущего Хубилай-хана ее не достанет, – ощущает ту же грусть утраты, что и он. Как это возможно?.. Между ними – это как бы в воздухе – протянулась невидимая нить, связывает их… Его неудержимо влечет к ней… Провести бы рукой по ее золотистым волосам… Это желание сейчас еще сильнее, чем прежде… Но он не шелохнулся, боялся даже дышать, – любое неосторожное движение, слово могут оборвать эту тонкую, драгоценную нить.

– Нам надо поговорить о Маффео.

Голос Беатриче полон тревоги… Джинким испугался, спохватившись, что забыл о Маффео… Невероятно – как могло с ним случиться, что он забыл об опасности, угрожающей не только Маффео, но и Хубилаю, а может быть, и всему их государству. Беатриче околдовала его, затуманила мозг, расставила свои сети… А он попался в них, потерял бдительность и совершил ошибку!

– Ты права. – И внимательно посмотрел ей в глаза.

Нет, она не ведьма! Те совсем другие… Уж не фея ли она – злая фея: явилась, чтобы извести монгольский народ? Но зачем ей тогда беспокоиться о Маффео? «Чтобы посеять рознь и сомнения, – говорил ему внутренний голос. – Верь мне, как всегда верил, – ведь я давал тебе хорошие советы! Эта женщина хочет настроить против тебя всех близких, а потом…»