История нравов России - Виталий Поликарпов

В прошлом и начале нашего века в императорской России (как и во Франции, Англии, Германии, Австро — Венгерской монархии) процветает утонченная хореографическая проституция. Такие названия, как «Бальный зал», «Орфеум», «Танцкласс», «Аркадий» и др., весьма четко обозначают очаги данного вида проституции. О тесной связи проституции с танцами свидетельствует, например, интересное сообщение врача Архангельского в 1897 году на петербургском конгрессе по борьбе с сифилисом (именно тогда в стране широко начал распространяться сифилис). Он отметил, что в Туле, известной своими оружейными заводами и серебряными изделиями, нет танцевальных школ и что молодые люди обоего пола посещают публичные дома, Чтобы научиться танцам. Аналогичные явления встречались также в Петербурге и Москве.

В начале нашего столетия в Петербурге наряду со 197 домами терпимости было зарегистрировано официально 5276 проституток (по оценке петербургских статистиков реальная цифра в пять раз больше) (321, 13). Приведем в качестве одной из «язв» Петербурга ресторан «Квисисана», чье описание превосходно дано одним из репортеров рубежа столетий Ю. Ангаровым в одноименном очерке. Данное учреждение располагалось на углу Троицкой и Невского, представляя по внешнему виду ресторанчик дурного вкуса с тухлыми котлетами на маргарине, разбитым пианино и жидким кофе. Посетители идут сюда не закусывать, а чтобы принять участие в оргиях с «жрицами любви»; в полночь около «Квисисана» толпятся представители золотой молодежи, все подонки общества: коты, сутенеры, хлыщи, жуиры, фаты, студенты, офицеры, чиновники разных ведомств, инженеры; все одеты в модные и изысканные костюмы. Наступает момент и вся толпа врывается в ресторан и пред нами открывается зрелище не безобразнее и не ужаснее Дантова ада. Последуем за Ю. Ангаровым и увидим следующее.

Ресторан состоит из двух больших и двух маленьких комнат, сообщающихся между собой. В них тесным кольцом расположены столики, так близко, что сидящие рядом касаются друг друга спинами, т. е. теснота невероятная. Все толкутся, медленно движутся, останавливаются, кружатся, толкаются, ссорятся. Зрелище напоминает знаменитое вавилонское столпотворение и смешение языков. За столиками сидят женщины со своими любовниками или приятелями, ибо по ресторанному статусу женщин одних не пускают. Невозможно описать цинизм поз, жестов и разговоров. Столы уставлены вином, пивом, пирожками, антрекотами; кое–кто распивает водку из рукава.

«Сидят на спинках стульев, на столах, на коленях, — пишет Ю. Ангаров. — Целуются, обнимаются, давят женщинам грудь; те кричат, взвизгивают. Брань несется со всех концов: ругаются едко, отборно и зло.

Скандалы назревают каждую минуту. То проститутка вцепилась в другую: происходит потасовка на почве конкуренции из–за гостя. То «погибшее, но милое созданье» встретило своего клиента, который посетил ее «на пушку», т. е. ничего не уплатив. Теперь она настоятельно требует долг, грозя серной кислотой.

То «жертва общественного темперамента» в порыве раскаяния, в момент экстаза, в пьяном угаре стала сентиментальничать, изливать посетителям свою горькую долю, все свои жгучие обиды, всю свою безрадостную жизнь. Слезы текут по ее изможденному лицу, лижут белила и румяна и капают в стакан с пивом. «Стешка, не ной», — говаривает ее подруга. Та заливается еще сильнее.

А вот «пассажир» из арапов отказывается платить за угощение «этой дамы». «Ты сама подсела ко мне, я тебя не звал, — оправдывается он, — лопала, лопала, жрала, пила — а я плати, дудки, Матрена». Проститутка беснуется, «Прощелыга ты, голодранец, а еще в котелке и лакированных ботинках. Тебе чистильщиком сапог быть, а не с дамами кутить»… Стон стоит невероятный. То грубые мужские ноты, то крикливые женские голоса прорывают воздух. Душно, парно, угарно, смрадно. Большинство присутствующих пьяны.

Женщин, наверно, до 200–300, мужчин в несколько раз больше. Надо всем царит одно огненное слово — «культ тела». Ему поклоняются, в его чудодейственную силу веруют, им пламенеют, его жаждут… Все здесь заражены венерическими болезнями; здоровый человек редкость. Это никого не изумляет и не возмущает. Наоборот, это создает привилегированное положение: болел, мол, — это модно и в этой среде звучит гордо… Какой–то пьяный в цилиндре разбросал по столу и на полу массу серебряных монет. Проститутки с жаром набросились на деньги и подбирают их. Происходит ссора, потасовка… Публика прибывает бесконечной вереницей. Пьянство и разврат! В позах, движениях не стесняются. Та положила ноги на плечи кавалеру, эта распустила волосы. Тут господин расстегнул жилет, там сидит пара, прижавшись друг к другу, и целуются… Надо всем царит всевластный разврат. Думают и говорят только о наслаждениях. Верят и ценят только их. Смеются над ученостью, разумом, светом. Все попирают, все изводят на ступень полового удовлетворения» (321, 125–127). В конце царствования династии Романовых «веселящиеся верхи» столицы в своем разврате, в погоне за наслаждениями опускаются на социальное дно и ярко демонстрируют рабскую половую этику с ее системой двойной морали. Подобного рода разложение нравов характерно для прогнивших режимов, каковым оказался и государственный строй нашего отечества в начале XX столетия.

Жестокие нравы, порожденные крепостным строем, не могли не отразиться и на представителях дна общества. Выше уже отмечалось, что в эпоху «дворцовых переворотов» жестокий гнет порождал разбойников, занимавшихся грабежами и издевательством над людьми, что во главе некоторых разбойничьих шаек находились «тайные» вожди из лиц высшего света. Майор Данилов рассказывает, что в его время (это время императрицы Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны) был казнен на площади разбойник князь Лихутьев: «голова его взогнута была на кол» (220, 152). Тогда в самом Петербурге сильно распространены были разбои и грабеж; так, в лежащих вокруг Фонтанки лесах скрывались разбойники, которые нападали на прохожих и проезжих. Поэтому полиция обязала владельцев дач на Фонтанке вырубить эти леса, «дабы ворам пристанища не было»; аналогичное распоряжение о вырубке лесов было отдано владельцам дач и домов по Нарвской дороге на тридцать саженей в каждую сторону, «дабы впредь невозможно было разбойникам внезапно чинить нападения» (220, 154). Грабили и на «Невском прошпекте», в связи с чем были восстановлены военные пикеты для прекращения этих «зол».

На Выборгской стороне, около церкви Сампсония, в казачьей слободе, которая насчитывала всего 22 двора, существовал притон. Правительство отдало распоряжение перенести эту слободу в другое место; в Петербурге случались и грабительства кощунственного характера — это «гробокопательство». Когда в одной из кирх на ночь оставили тело умершего знатного иностранца, то воры забрались в нее, вытащили тело из гроба и ограбили. Благодаря предпринятым мерам воров нашли и казнили. Несмотря на жестокие меры борьбы с преступностью — разбойников сажали живых на кол, вешали и подвергали различным страшным карам — разбои не прекращались. Необходимо отметить, что значительное усиление преступности в России связано с царствованием Петра Великого. Ведь он стремился реформировать страну путем ее европеизации и вместе с тем превратить ее в великую военную державу, однако для этого им применялись жестокие самодержавные методы. В судопроизводстве не было никаких послаблений, к тому же царь зачастую сам принимал участие в массовых казнях, сам рубил головы осужденным. Морально–психологическая атмосфера нарождающейся империи была пронизана доносительством в Тайную канцелярию, ведавшеую государственными тайнами и политическими преступлениями. Яркой фигурой этого времени служит такая наиболее выдающаяся фигура в преступном мире, как широко известный Иван Осипов (по прозвищу Ванька — Каин). Он сызмальства посвятил свою жизнь воровству; и начал с того, что обокрал своего барина и сбежал от него в Москву. Здесь он вошел в местный воровской мир после соответствующей церемонии под Каменным мостом вблизи Кремля. На ней он заплатил членский взнос и произнес речь на воровском, жаргоне. Он промышлял карманным воровством и однажды его арестовали на рынке; однако его выручили, и он сбежал из тюрьмы.

Затем Ванька — Каин перебежал из воровского мира в полицию, где под его началом находился вооруженный отряд. Прекрасное знание преступного мира Москвы позволило ему в первую же ночь своей службы схватить тридцать два преступника. «Официально он был доносчиком и не получал за это платы, поэтому, — отмечают М. Дикоелиус и А. Константинов, — вскоре начал вымогать деньги у своих бывших соучастников по преступлениям, а кроме того угрожать купцам поджогами. Таким образом, Осипов — Каин стал одним из первых предшественников современных вымогателей и бандитов» (78а, 44). Следует заметить, что с эпохи Ваньки — Каина увеличивается число преступников, которые переходят от нападений и грабежей к взломам и другим менее жестоким методам совершения преступлений.