Конец сказки - Ярослав Зуев

Представившаяся ему картина показалась столь фантасмагорической, что Боник на время позабыл и о Тамаре с ее порезом, и о Юлии, с ее длинным языком и грязным ртом. Если бы Бонифацкий до этого спал, то наверняка бы решил, будто во дворе снимают филь про войну. Сталинградскую битву или, например, оборону Брестской крепости, скорее второе, чем первое, поскольку построенный на его деньги особняк немного напоминал один из крепостных бастионов после бомбежки или артобстрела. И, хоть Бонифацкий знал, что это невозможно, никаких фильмов здесь никто не снимает, он все равно покрутил головой, рассчитывая увидеть взлохмаченного, орущего на других кинематографистов режиссера и его грудастую ассистентку с черной деревянной дощечкой в руках. Дубль такой-то, камера, мотор! – прозвучало у него в голове.

Да, двор, похоже, превратился в съемочную площадку, причем съемки велись за его, Бонифацкого, счет, и ресурсов никто не жалел. Многие из припаркованных внизу машин получили серьезные повреждения, другие вообще нельзя было узнать. Виной тому был бронетранспортер, приобретенный Витряковым у главного инженера опочившего в ходе перестройки завода по цене металлолома и восстановленный стараниями зама по тылу расквартированной неподалеку воинской части, с которым Леня водил дружбу. Именно этому сбесившемуся чудовищу Боник был обязан тем, что двор превратился черт знает во что. В руины, очень напоминающие мертвые заводские корпуса, у которых это чудовище недавно валялось, кверху колесами, в груде другого никчемного металла.

На глазах Бонифацкого БТР, только что покончивший с новеньким джипом, разогнавшись, врезался в самую гущу машин. Первым пострадал «Фиат», на котором прикатила Юлия Сергеевна. Он вообще просто исчез под массивными колесами вездехода. Затем неожиданно раздалось оглушительное шипение тысячи ложек масла, выплеснутых на тысячу раскаленных сковородок, от которого внутри Боника все похолодело. Ослепительная вспышка заставила Вацлава Збигневовича на мгновение зажмуриться. Ему показалось, в БТР ударила молния, из-под колес вырвалось пламя, вверх полетели комья земли и обломки брусчатки, на мгновение они застыли, будто каменный фонтан, а потом посыпались обратно во двор, как град. Броневик подбросило взрывной волной, и он тяжело приземлился на широкие колеса, часть которых, кажется, пострадала. «Мое имущество», – пронеслось в голове Бонифацкого. Затем что-то полыхнуло по обоим бортам, и двор начал так быстро наполняться дымом, словно его туда накачивали через гигантскую помпу. Боник не сразу догадался, что экипаж воспользовался дымовыми гранатометами, которые зам по тылу прилепил по настоянию Витрякова, предварительно демонтировав с какого-то очень дорого обходившегося родине танка. Снова заработал мотор бронетранспортера, звук начал удаляться, угонщики пустились наутек, под прикрытием завесы. Что-то, заскрежетав, обвалилось, из земли вырвался гейзер, «МОЙ ФОНТАН!», возопил в душе Вацлав Збигневович. Через мгновение снова зашипела реактивная граната, громыхнуло так, что пошатнулись стены. Посыпались битые кирпичи. Боевики Витрякова побежали к подбитой машине, размахивая автоматами, издали напоминавшими палки, которыми неандертальцы пытались добить свалившегося в заблаговременно вырытую яму мамонта. Они подошли почти вплотную к изувеченному стальному чудищу, прежде чем опять проснулись спаренные зенитные пулеметы. БТР огрызнулся, боевики залегли. Те из них, что успели сделать это.

Бонифацкий кряхтя, начал спускаться с табурета, лихорадочно обдумывая, что предпринять. Витрякова во дворе он не заметил, впрочем, это еще ничего не значило, конечно.

Трудно сказать, какое бы решение, в конце концов, посчитал правильным Вацлав Збигневович, и что бы потом из этого вышло, но тут вмешалась посторонняя сила, чтобы превратить множество неясных, призрачных эскизов еще не состоявшегося будущего в кристаллически-четкую картину настоящего. Картина оказалась, мягко говоря, неприятной. Дверь распахнулась от пинка, такого сильного, что при столкновении со стеной ее ручка оставила выбоину в штукатурке, похожую на след от пули.

– Стоять, жабы, не двигаться! – приказали с порога каким-то странным и страшным, лязгающим голосом неисправного механизма со свалки роботов. Вслед за чем обладатель голоса ввалился внутрь помещения. Его внешность оказалась под стать голосу, она наводила на мысли о льдах и торосах, полярных сияниях и морских леопардах, соскальзывающих в проруби со студеной водой. Волосы, брови, ресницы и неряшливую щетину на щеках и подбородке незнакомца покрывал толстый слой инея, который Бонифацкий сослепу принял за муку, вывернутую на этого человека из мешка. Губы пришельца отливали синевой антарктических айсбергов, расстегнутую на груди рубашку и рваные джинсы припорошил снежок. Из-под брюк торчали босые ноги 46-го размера, цвета редкого голубого мрамора.

Сидевшая у стены Юлия, разглядев незнакомца, завопила от ужаса, вспомнив о злом Деде Морозе, которым ее пугала в детстве старшая сестра, пока не скончалась от передоза. Сестра утверждала, что если добрый дед в красной шубе тащил в своем безразмерном мешке подарки отличникам и хорошистам, то его злой антипод приходил за двоечниками и прогульщиками, и у него тоже был мешок. В нем злой дед мороз (сестра Алька называла его Снежным человеком) уносил тех незадачливых детишек, кому, например, светило остаться на второй год за двойки и неудовлетворительное поведение. «Алька! – надрывалась маленькая Юлька, поскольку еще не знала, что станет женой уголовного авторитета и любовницей крупного бизнесмена, а из своей справки о неоконченном среднем сделает бумажный самолетик, потому как на х… оно нужно, образование это сраное, – я больше не буду, скажи ему, я буду вести себя хорошо! Пускай за мной не приходит, этот твой Снежный человек! Я буду учиться на хорошо и отлично, как завещал добрый дедушка Ленин!».

– Я больше не буду, бля буду!

Заглохни, короста, – прикрикнул на нее пришелец. – Жизни лишу! – Его челюсти клацали, тело била дрожь. Бонику, застывшему в нелепой позе, с одной ногой на табурете, и другой, устремленной к полу, представился «замороженный» из одноименной кинокомедии с участием Луи де Фюнеса.[91] Хоть, это совершенно не проясняло пока, откуда взялся этот человек, ведь вечная мерзлота в Крыму растопилась как минимум десять тысяч лет назад. Задолго до того, как он стал полуостровом и уж тем более получил имя Крым.

Сделав шаг вперед, странный пришелец, Снежный человек из детских кошмаров Юлии и Замороженный Вацика Бонифацкого, уперся жадным и слегка безумным взглядом в полуобнаженное тело Тамары. Горничная стояла к нему спиной, желтоватые по-волчьи глаза незнакомца сфокусировались на ее ягодицах, очень мягких и теплых с виду. Тома оказалась последней, кто заметил, как он вошел, она промокала свою рану на лбу смоченной дезинфицирующим раствором ватой. Увидев его отражение в зеркале, несчастная женщина вскрикнула, обернулась и снова закричала, выпустив и тампон, и флакон, который, дребезжа, покатился по полу. При виде Замороженного у нее родилась своя ассоциация, Тома вспомнила детство и ленинские уроки в первом классе, на которых учительница рассказывала завороженным питомцам о подвиге советского генерала Карбышева.

– Холодно, – лязгая челюстями, сказал Замороженный, протянул скрюченные заиндевелые пальцы правой руки к обомлевшей Тамаре, будто она была масляным обогревателем, и добавил: – тепло. – При этом лицо его стало – как у голодного медведя, изучающего пасеку. Тамара, отшатнувшись, уселась задницей в умывальник.

– Пожалуйста, только ничего мне не делайте! – крикнула она, пытаясь отстраниться еще дальше.

– Ты кто? – спросил Замороженный, наступая. При этом раздался странный звук, будто что-то тяжелое волоклось за ним по полу. Только теперь все трое заметили, что Замороженный держит в правой руке ногу, обутую в кожаный мужской полуботинок. Тело владельца ноги волочилось следом. Разглядев эти подробности, Юлия Сергеевна запищала. Забинтованный покосился на нее и выпустил добычу, как, наверное, сделал бы австралопитек, по возвращении с охоты в пещеру. Нога с глухим стуком упала на пол. Боник испытал омерзительный приступ тошноты, подступившей к горлу, когда узнал Доктора. Док был мертв. Затем Вацлав Збигневович подумал, что при нем, как всегда, нет оружия, и ему стало даже хуже, чем было.

– Так будет с каждым, – торжественно сообщил окончательно деморализованной аудитории Замороженный. Повернулся к горничной и повторил вопрос.

– Ты кто, спрашиваю?!

– Горничная, – промямлила Тамара. – Пожалуйста, не обижайте меня!

– Звездишь, курва? – Вероятно, Замороженный хотел недоверчиво прищуриться, покрытое инеем лицо превратилось в кошмарную гримасу. Сунув правую руку в штаны, он достал оттуда большой вороной пистолет. Боник сразу узнал оружие доктора, которое тот привез из Приднестровья.