Пересмешник - Алексей Пехов

— Да! Все в порядке! Я ранил и скрутил одного! — донесся сверху его голос.

Я в три счета оказался наверху, перепрыгнул через нескольких покойников и увидел связанного скатертью, раненого в живот человека в красном колпаке. Всклокоченный Талер стоял над ним, держа его на прицеле.

Я внимательно посмотрел на пленника, переглянулся с приятелем. Мы поняли друг друга без слов — с такой раной, даже несмотря на то, что крови почти не было, человек не протянет и получаса. Решение у меня созрело мгновенно.

— Бласетт! — крикнул я. — Пожалуйста, вылезь из-под стола и встреть господ жандармов внизу. Скажи им, что уцелевшие сбежали. Скорее всего, через ограду кладбища Невинных душ. Будь добр настоять, чтобы они продолжили преследование. А затем проверь, как дела у Полли.

— Хорошо, чэр, — сказал бледный дворецкий, выбираясь из укрытия.

Я, не особо церемонясь, взял умирающего за шиворот и, не обращая внимания на его стоны, поволок подальше от свидетелей, затащил в ближайшую гостевую спальню и сорвал с его головы колпак, закрывающий лицо.

— А, старый знакомый, — протянул я, узнав иенальца из трамвая. — Наша третья встреча сложилась неудачно для тебя. Я задам несколько вопросов, и ты мне на них ответишь.

Он в ответ, несмотря на ранение и крайне отвратительное самочувствие, предложил мне заняться развратными действиями с каким-нибудь скангером, а еще лучше — вызвать врача и принести виски.

Вел он себя нагло, невоспитанно и совсем не так, как полагается человеку, чувствующему свою вину за то, что он влез в чужой дом и собирался убить жильцов. Лично я не испытывал к нему никакой жалости.

Мой дядюшка неоднократно повторял, что боль — самая динамичная и эффективная форма допроса. В этом Старый Лис знал толк, уж можете мне поверить. Время поджимало, так что я вытащил Анхель и воткнул кривой стальной коготь ему в бедро. Он охнул, застонал и тут же, взяв себя в руки, сказал:

— Насмешил, чэр! Комариный уку…

— Боль! — произнес я, не слушая его.

Его тело свело судорогой, и он выгнулся дугой, едва не прикусив язык. Когда его суставы начали трещать, а мышцы вот-вот должны были сломать кости, я отменил приказ. Пленник тут же обмяк и потерял сознание.

— Приведи его в чувство! — приказал я ножу.

Бандит тихо вздохнул, распахнул глаза и воззрился на меня с ужасом, словно я был одной из сгоревших душ.

— Если ты не скажешь то, что я хочу услышать, мой амнис вывернет тебя наизнанку, приятель. Она обожает причинять боль таким, как ты, — зловеще прошипел я, склонившись над ним…

Когда Фарбо прекратил орать и остановился, чтобы перевести дух, я молча налил себе в стакан сока, предложил второй Владимиру эр’Дви, а затем произнес:

— Я понимаю, что вы чем-то расстроены, старший инспектор, но все-таки старайтесь держать себя в руках. Человеку, занимающему ваше положение, следует научиться оставаться спокойным при любых обстоятельствах.

— Я расстроен не чем-то, чэр, — бульдожье лицо Фарбо все еще могло поспорить цветом со свеклой. — А тем, что вы, совершенно бесцеремонным образом, вмешиваетесь в работу Скваген-жольца и допрашиваете пленников, тогда как этим должны заниматься следователи! И мало того, — поспешил добавить он, когда увидел, что я собираюсь что-то сказать, — ведете допрос столь безграмотным и возмутительным образом, что единственный человек, способный прояснить ситуацию, оказывается мертвым!

— Что поделать, — ответил я, не испытывая никаких угрызений совести из-за случившегося, — мой амнис перестарался.

Фарбо подавился словами, пронзил меня злобным взглядом и прошипел:

— То есть вы не осознаете, что совершили?! Это убийство, чэр! И я имею право привлечь вас к суду по всей строгости закона Рапгара.

— Не выйдет, старший инспектор, — с деланным сожалением ответил я ему.

— Это почему же, скажите на милость?!

— По все тем же законам. В частности, в одном из них, от тысяча трехсот двадцать восьмого года, со времени ухода Всеединого, значащимся под номером тридцать точка семнадцать поправка восьмая, черным по белому говорится, что любой чэр имеет право убить человека или другое иное разумное существо, входящее в антиправительственную организацию или группу. Подобная личность, вторгшаяся в дом чэра без его официального приглашения и желающая причинить ущерб здоровью или жизни чэра, а также его собственности, может быть убита. В случае конфликтных ситуаций закон находится на стороне лучэра.

Услышав это, Владимир эр’Дви поднял брови, но промолчал, а Фарбо буркнул:

— Эта поправка устарела шестьсот лет назад. Ни один крючкотвор…

— Не станет выставлять себя на посмешище и влезать в безнадежное дело. Поправка устарела, но до сих пор не отменена. Даже Палата Семи будет на моей стороне.

— Убийство возможно и сойдет вам с рук, чэр эр’Картиа, но препятствие следствию…

— Закон от тысяча трехсот тридцать пятого года. Восемнадцать точка двадцать восемь, поправка один, старший инспектор. Вам напомнить его формулировку?

— Не стоит. Благодарю покорно, — Фарбо поерзал на кожаном диване. — Я знаю остатки «Кодексов чэров»[30] ничуть не хуже вашего.

Стэфан довольно рассмеялся, принимая комплимент. Законы знал он, а не я, и его консультация пошла мне на пользу, отбросив такую приставучую пиявку, как старший инспектор.

Фарбо что-то записал в блокноте, вопросительно посмотрел на молчавшего все это время Владимира эр’Дви, тяжело вздохнул и сказал:

— Давайте подведем итог. Люди, которые, без сомнения, относятся к боевой ячейке секты Носящих красные колпаки, врываются в ваш дом и пытаются вас убить?

— Так мне показалось, когда они начали стрелять в меня и в моих домочадцев, — любезно ответил я ему, всем своим видом показывая, что готов оказать полное содействие властям.

— Красные колпаки, о которых мы с вами совсем недавно говорили, и которые последние полгода вели себя тише воды ниже травы, вдруг устраивают столь дерзкое нападение. И не на кого-нибудь, а на лучэра. Вы не находите это странным, чэр? — тихо сказал белокурый начальник серого отдела Скваген-жольца. — Я не припомню случая, когда эта секта связывалась с кем-нибудь из нас. Они ненавидят исключительно Иных и ратуют за их выдворение из Рапгара. Лучэры к таковым никогда не относились.

— Я понимаю, о чем вы, чэр, — сказал я. — И не буду говорить, что не знаю, что происходит, и почему они напали на мой дом. Тот человек, прежде чем умер, все-таки успел сказать пару слов.

— Мы уже слышали ваш рассказ. Есть еще что-то? — он сузил глаза.