Нашествие теней - Оливер Джонсон

Однако медлить здесь не следовало: гул гонга затихал, и в гостинице начиналось движение. Из ее темных недр вылетело что-то — Джайал инстинктивно пригнулся, и над головой у него просвистел кинжал. Джайал вернулся и побежал через мост, освещая дорогу Зубом Дракона и зовя Фуризеля.

Но за мостом было пусто, как и в люке, ведущем в сточный канал. Джайал в смятении обвел глазами улицу — никого.

Он опять остался один.

При звуке гонга в храмовый двор высыпала толпа воинов, жрецов и слуг. Теперь они, крича и размахивая руками, окружили Маллиану и Вири. Но конвой, захвативший женщин в склепе, вел их к главному входу в храм расположенному у самого основания пирамиды. По обе стороны от входа на стене пылали факелы, а внизу, у подножия лестницы, виднелась фигура, окруженная таким же багровым светом. Вскоре оказалось, что это человек в коричнево-пурпурных одеждах жреца — маску он держал в руке. Его вытянутое худое лицо иссохло и пожелтело в долгих трудах вдали от солнца. Маллиана помнила его по своему прошлому посещению храма: это был Голом, чародей Фарана Гатона.

Голон брезгливо, поджав губы, смотрел на ее наготу, и под эти взглядом праведный гнев, пылавший в сердце Маллианы, несколько поугас. Она хотела сказать что-то, но Голон, ступив вперед, ударил ее по лицу. Это было столь неожиданно, что Маллиана застыла на месте, безмолвно раскрыв рот.

— Ты ударила в гонг, — рявкнул Голон, — и теперь все живое в Тралле погибнет!

— Почему же никто из вас не вышел на наш зов? — злобно выговорила Маллиана сквозь кровь, заполнившую рот.

— Станем мы выходить к каждой шлюхе, которая притащится сюда ночью!

— Но храм Сутис горит!

— Пусть его горит — а заодно и все, кто в нем есть. Этой ночью погибнет весь город — что мне до твоего храма?

— Да что мы такое сделали? — простонала Вири — вся ее храбрость пропала, и она едва не падала в обморок от страха.

— Что? Так, пустяки — всего лишь пробудили мертвых! Спавшие вечным сном теперь восстали и жаждут крови. И только вампиры переживут эту ночь. — Голом в ярости плюнул. — Подумай об этом, верховная жрица, ибо тебе недолго осталось жить. — Он снова окинул Маллиану уничтожающим взглядом, прежде чем сделать знак страже. — Но сначала князь Фаран — моли его о прощении, если посмеешь.

— У меня есть что сообщить ему, — отважилась сказать Маллиана.

— Что бы ты ни сказала, ему теперь безразлично. — Голон повернулся и стал спускаться по коридору вниз. Стража, толкая перед собой женщин, последовала за ним в заветные недра храма. Женщины, охваченные ужасом, не пытались больше спорить.

Дойдя до какой-то арки, Голон надел на себя маску-череп и стал почти неотличим от других жрецов, сопровождавших пленниц. Арка походила на разверстую пасть дьявола: каменные, роняющие капель сосульки, наподобие сталактитов, свисали с ее свода во всю тридцатифутовую ширину. Из пола торчали такие же каменные пики: их можно было поднимать с помощью ворота, и тогда они, сомкнувшись с верхними, создавали непреодолимый барьер. Два выпуклых окна над входом напоминали носовые отверстия черепа, а в глубине «рта» горела решетчатая жаровня, бросая тусклый багровый отсвет на грубо обтесанные стены коридора. Вход был точно глотка — и женщинам, когда их втолкнули туда, показалось, что их проглотили.

Вири бросала тревожные взгляды на хозяйку, но посиневшее от удара лицо Маллианы оставалось непроницаемым. Голон вел их все дальше и дальше. Красные фонари на стенах и ребристые арки усиливали чувство погружения в чье-то чрево, и стало слышно, как внизу мерно, точно чье-то могучее сердце, бьет барабан. Коридор разделился надвое, упершись и справа, и слева в двойные створки громадных, высотой в три человеческих роста, медных дверей Их украшал барельеф, фигуры которого, хоть и позеленевшие от древности, казались необычайно живыми.

На левых дверях тощие, как скелеты, люди работали в поле, над которым закатывалось огромное, словно раздутое солнце, а жрецы в масках-черепах, стоя между работниками, указывали им на умирающее светило. Под землей были изображены гробницы и катакомбы, наполненные гробами и грудами костей.

Правая дверь изображала картину окончательной гибели солнца. Вместо неба скульптор оставил на меди глубокую впадину. Мертвые вставали из могил, жрецы ликовали, а люди, работающие на полях и в садах, отбрасывали свои бесполезные отныне орудия и подставляли свои шеи Воскресшим Неживым. Это были сцены Смерти Солнца из Книги Червя, служащие краеугольным камнем всех ритуалов Исса. Барабан за дверями бил все медленнее, точно сердце умирающего, и наконец настала зловещая тишина.

Голон и стража, почтительно склонив головы, ввели женщин в левую дверь. Коридор здесь был увешан черным бархатом, а из ажурных светильников едва пробивался тусклый свет.

Пленниц провели через покой, где писцы в коричнево-пурпурных одеждах склонились над своими свитками и фолиантами в слабом мерцании сальных свечей. На высоте двух человеческих ростов покой окружала огромная галерея, где в кромешной тьме хранились переплетенные в кожу тома и футляры со свитками: мудрость веков, которую никто из людей не может постичь за свою короткую жизнь. С Темных Времен нигде еще не было столь богатой библиотеки.

Голон подошел к двустворчатой деревянной двери в дальней стене и, оставив у нее стражу, вступил вместе с остальными в каменный мешок, где единственным источником света служила мерцающая на полу свеча. Из мрака в дальнем конце склепа явились две фигуры в тяжелых темных плащах, бесшумно ступающие сапогами по каменному полу.

Женщины заметили две вещи: во-первых, идущие им навстречу мужчины были футов семи ростом, и во-вторых, судя по запаху гниения, это были мертвецы. Вири конвульсивно схватилась за шею при их приближении. Но те лишь молча остановились, подбоченясь — сквозь плащи проглядывала меловая бледность их тел, и дыхание с хрипом вырывалось из пересохших ноздрей. Голон обернулся к Маллиане с неприятной улыбкой на тонких губах.

— Чтобы пройти дальше, придется прибегнуть к колдовству. — Маллиана лишь сердито сверкнула на него глазами. — Боюсь, вас ждут не слишком приятные ощущения, — ухмыльнулся Голон.

— Делай свое дело, — бросила Маллиана. — Я полагаю, что князя Фарана Гатона заинтересует то, что я скажу, и что он, — она набрала воздух, — будет возмущен тем, как ты с нами обошелся.

— Прекрасно. — И Голон распахнул плащ, сделав обеими руками движение сеятеля, разбрасывающего семена. И хотя вокруг было темно, женщинам показалось будто он и впрямь бросает семена — черные семена, которые испарялись в воздухе, превращаясь в призрачные фигуры. Голон отступил, направляя эти фигуры к Вири и Маллиане, словно кукольник, дергающий за невидимые нити. Тени, повинуясь ему, ринулись на женщин.

Призрачные пальцы, проникая сквозь тонкие платья, побежали по коже, проникая в каждую полость. За всю свою жизнь храмовой проститутки Вири еще ни разу не испытывала ничего подобного. Холодный пот выступил у нее на лбу, и все вокруг закружилось. Потом пальцы перестали шарить по телу, и Вири взглянула на свою хозяйку. Та была еще белее, чем обычно.

— Любопытно, — с легкой улыбкой промолвил Голон. Он щелкнул пальцами — и черные пары слились в шар, исчезнувший в складках его плаща. На дальней стене появилась полоса тусклого света, и Вири поняла, что это проем между двумя блоками камня, которые со скрежетом расходились все шире.

За стеной открылась комната, где на возвышении стоял трон — спинку его украшали острия и узоры в виде раковин, подлокотники изображали собой сплетенных змей, сиденьем служили человеческие черепа. У подножия трона горела жаровня, освещая лицо сидящего на нем человека. Глаза скрывала тень, куполообразный череп был совершенно гол, и лишь коричневые старческие пятна нарушали его белизну. Под багрово-синими губами белел безволосый подбородок. Руки казались тонкими и слабыми, но Вири заметила, с какой силой вцепились его пальцы в подлокотники трона. Лицо тоже выражало энергию и живость, словно какой-то скрытый огонь горел за ним и это впечатление усиливали глаза, тускло-красным светом мерцающие в темных орбитах.

Вири, хотя никогда не видела его прежде, сразу поняла, что это и есть князь Фаран Гатон Некрон, верховный жрец траллского храма Червей, победитель Иллгилла, возведший на болотах пирамиду из пятидесяти тысяч черепов. Одни говорили, что Фарану полтораста лет, другие — что двести; истины не знал никто, кроме него самого.

Он подался вперед, грозным взглядом окинув обеих женщин. При этом до них донесся запах, плохо заглушаемый горящим в жаровне ароматным курением. Запах смерти — дегтя, скипидара и бальзамирующих мазей: то, что в древности использовалось для мумифицирования, теперь применялось для сохранения разлагающихся тел живых мертвецов. Вири содрогнулась, но, видя, что ее хозяйка спокойна, постаралась овладеть собой.