Шаг в аномалию - Дмитрий Хван

– Истинно так, государь. Далее литовские дела…

Голос замолк, видя, как болезненно сморщилось лицо самодержца.

– О том с Фёдором Никитичем слушать и рядить будем.

Посёлок Белореченский. Весна 7139 (1631).

– Вячеслав, письмо стоит написать, но не царю. – Соколов внимательно посмотрел на майора, продолжай, мол. – Воеводе Шеину. Через год, в конце лета шестьсот тридцать второго, он пойдёт к Смоленску с тридцатитысячной армией, города взять не сможет, сядет в осаду. А в сентябре его самого блокируют подошедшие польские силы нового короля Владислава. И ещё – наши тогда не успели заключить договор о совместных действиях со шведами. А Густав-Адольф, шведский король, погибает в Германии в том же 1632 году. Вот такое письмо нужно. Только анонимка, естественно. Вот там можно прописать и про смерть польского короля, чтобы воевода поверил. Ведь Шеин не побежит к царю докладывать о письме – самого затаскают по подвалам и казематам.

– Помирились с Кабаржицким?

– Да мы и не ссорились, так, просто поговорили в сердцах, – ухмыльнулся Сазонов.

– Понятно, хорошо, коли так. Ты ведь в кузнице ещё не был? Пошли?

Весеннее солнышко потихоньку припекало, ноздреватый, потемневший снег ещё лежал сугробами, но внутри посёлка его уже не было – штрафники старались, отрабатывая свою глупость. Ангара уже неделю как вскрылась ото льда, готовились к навигации лодки, ладьи и ботики, зимой стоявшие в дощатых ангарах.

После яркого солнца и прохладного ветра, открыв обитую полосами кожи дверь, друзья окунулись в жаркую и сумрачную атмосферу кузницы. Пройдя мимо работающих людей, мимо колеса, качающего меха, Соколов провёл майора в мастерскую.

– Вот, любуйся! – с торжествующим видом сказал князь и откинул промасленную ткань.

Сазонов взял в руки характерно пахнущую кузницей, с отполированной поверхностью винтовку.

Хмыкнув, с некоторым усилием отвёл рычаг затвора.

– Игольчатая винтовка? Ничего себе!

– Ага, единичный вариант. Вот патроны, дымный порох, бертолетова соль, полное погружение, – усмехнулся Вячеслав, вытащив из противогазной сумки несколько патронов, где пуля и пороховой заряд обёртывались в пропитанную специальным составом ткань. В этом патроне игла, толкаемая спущенной пружиной, прорывала ткань и ударяла в капсюль, смесь бертолетовой соли и угля, взрывалась, воспламеняя порох, который и толкал пулю.

Лежащие на столе небольшой горкой капсюльные колпачки отсвечивали тускло-медным цветом.

– Ты же говорил о том, что капсюль не освоим?

– Вон он, осваиватель, спит. Золотые руки. – Вячеслав указал на похрапывающего мужика, возлежащего на застеленном шкурами топчане в углу мастерской.

– Как насчёт пострелять, Вячеслав? – возбуждённо спросил Сазонов.

– Это без проблем, Алексей. Пристреливай на здоровье. Это винтовка под первым номером, для Усольцева, кстати.

– Сначала вооружаем казаков? – спросил, надевая противогазную сумку с патронами, Алексей.

– Да, им это оружие понятней, чем автоматическое. Да и их раритеты сменим более качественным оружием, – ответил князь, придерживая тяжёлую дверь, чтобы Алексей, несущий ружьё, прошёл в дверной проём.

– Ружьишко не фонтан, ткань для патрона не подходит, Вячеслав, – с досадой произнёс Алексей после двух выстрелов.

– Много оставляет нагара в стволе?

– Ну да, чистить замучаешься после каждого выстрела, мало преимущества. Нет, иголки – это тупиковый вариант! Огнестрел и патрон надо будет дорабатывать по-любому! Иголке нужен бумажный патрон, а это морока. Для продольно-скользящего затвора нужна качественная сталь, точная подгонка деталей.

– А что мы можем сейчас придумать? – задумчиво проговорил Соколов. – Надо обсудить это со знающими людьми. Ты что думаешь, Алексей?

– Я думаю, нам будет в самый раз пока заниматься гладкостволом. О винтовке мечтать позже будем.

Белое море, Святица. Октябрь 7139 (1631).

– Идут, идут! – Рыжий мальчуган кубарем скатился с холма, разбрасывая в стороны пожухлую листву и обильно собрав её на свою одежонку. Поднявшись на ноги, мальчик припустил к Святице, продолжая выкрикивать радостную весть.

Деревня стояла на реке в полукилометре от залива, протянувшись по обоим берегам реки Вежма. У околицы его остановила женщина.

– Соколик ты мой, парусов-то, парусов сколько видал? – с тревогой в голосе спросила она, машинально снимая с шапки мальчишки приставшие листочки.

– Во сколько! – Паренёк выставил пятерню и ещё два пальца другой руки.

Женщина облегчённо выдохнула и перекрестилась, осев у изгороди и схватившись рукой за жердину изгороди: «Семь. Хвала тебе, Господи!»

– Молодец, Бойко! Глазастый какой, я отсель ничего не вижу, а он и паруса высмотрел. – Борзун, родной брат Вигаря, с удовольствием наблюдал, как безмерно горд его похвале рыжий мальчишка.

Вся деревня собралась на берегу встречать кочи, ведь у каждого человека в деревне в путешествие по Студёному морю, в дальние земли, ушёл родственник. А ритуал встречи возвращающихся сыновей, мужей, братьев, отцов – это святое. И хотя все уже знали, что возвращаются все семь кочей, люди всё равно напряжённо вглядывались, считая паруса. Наконец толпа взорвалась восторженными криками, полетели вверх шапки, даже деревенские псы забегали по берегу, лая как заведённые и разбрызгивая вокруг себя холодную воду. Теперь жители Святицы всматривались в приближающиеся корабли, стараясь высмотреть родного человека. Несколько парней уже вышли встречать отцов на лодках, ещё пара белобрысых братьев толкала лодку на воду.

С удовлетворением Борзун узнал Вигаря на переднем коче, ему показалось, что и Вигарь заметил его, когда тот приветственно поднял руку. Корабли кинули якоря на мелководье, и началась выгрузка. Борзун крепко обнял брата, ступившего на берег первым.

– Ничего не говори! Баня натоплена, все разговоры опосля, – упредил Вигаря Борзун.

Деревня на радостях гуляла до глубокой ночи. Столь дальнее и опасное путешествие прошло на удивление удачно, ни одного человека из своих не потеряли и всех людишек довезли до цели, вернувшись с богатыми подарками, – это ли не счастье? Видимо, без Божьего провидения не обошлось. Во всех без исключения домах Святицы до утра слушали рассказы вернувшихся, охали и ахали, удивлялись и поражались, рисуя в воображении далёкую землицу Ангарскую, великое озеро Байкал да красоты неземные.

– …И, говоришь, рёрик на руке у него? – Борзун хмуро созерцал наваленную на сундук пушнину.

– Истинно так! Крылья простёрты, клюв, до добычи жадный, вперёд выставлен, – возбуждённо отвечал Вигарь. – Я как увидел его, так и сел. Сразу видно было – не прост князь ангарский, ох не прост. Не кичлив сам, гордыни у него ни на чуть нету. Завсегда со всеми поговорит, поможет словом и делом.

Борзун хмыкнул недоверчиво в ответ:

– А не слыхал ли, откель они сами?

– Я у воя одного спрашивал, откуда князь их род свой ведёт…

– И что ответил, вой-то?

– Луцкий он, волынянин, стало быть. Но бают, что в землицу Сибирскую прибыли они из-за моря великого. Я тебе дощечки показывал.

Вигарь на обратном пути по памяти тщательно восстанавливал показанные ему князем карты, пытаясь на дощечках вырезать очертания доселе неизвестных берегов.

– Ежели землицу заморскую они знают крепко, то верно бают.

– В ихних росписях каждая речушка указана! Каждый островок! Течения, какие есть, и мели, мне князь Вячеслав сам сказывал. Вот-де, Вигарь, великая река Амур, коя впадает в океан, именуемый Тихим. А там зверья разного – великое множество, и ежели ты, Вигарь, говорит, тут на кочах промышлять будешь, то можливо торговлишку учинить с царством Китайским. Много чего мне Сокол рассказал, аж голова у меня опухла, даже про жаркие острова с пряностями речи вёл… Ажно я желаю твои слова услыхать, что ты мыслишь?

– Тебе задаток на будущее дали?

– Дали…

– Ну вот, в тот раз вместе путь держать будем, до Ангарской землицы.

– Отчего ты уверен в сём?

– С Новгорода Великого приезжал человек к нам, на Вежму, летом, сказал, чтобы в конце зимы гостей ждали. Опять людишек вести до Ангарского княжества, токмо не семь кочей будет, а дюжина. Договорился я с Умилом, он кочи даёт.

– С Умилом? – удивился Вигарь. – Ведь у нас вражда была с островными.

– Теперь оной нету, – улыбнулся Борзун.

– Вона как, – протянул Вигарь.

– К нему тоже новгородцы захаживали, а опосля Умил до нас на лодке пришёл, ну мы в баньке попарились и думку подумали. Вот как ты придёшь с моря, то мы и договоримся, на троих.

– Ловко, ну да се добро есть. Умил – лучший средь нас в проводке кочей, да и на Мангазею ходил.

Посёлок Белореченский.

Конец августа 7140 (1632).

Сегодня под вечер на Ангару прибыл уже второй караван кочей, у которого до енисейского устья был новый проводник – Умил, ещё один беломорский мореход. По Енисею и Ангаре кочи уже вёл Вигарь, обстоятельно рассказывая Умилу об особенностях провода судов по этой довольно порожистой сибирской реке. Для себя Вигарь решил остаться на сей раз со своим семейством на Байкале, а его красочным рассказам про далёкий край поддался лёгкий на ноги шурин и его товарищ, оба с семьями, во время перехода по Студёному морю многажды жалевшие о своём решении.