Любовь и французы - Нина Эптон

Тем временем я поднялся наверх и схватил кочергу. Я собирался сойти вниз, когда мне доложили — и это показывает, насколько помутился рассудок герцога,— что, стоило мне скрыться с глаз долой, как он спокойно прошел в столовую, где, усевшись в полном одиночестве за стол, съел большую тарелку супа, несколько котлет и выпил два графина воды.

В дверь снова постучали. Герцог ринулся открывать — на пороге стоял комиссар Шеню. Удивившись тому, в каком ужасном виде была вся моя прислуга, а более всего — моему окровавленному лицу, он спросил, из-за чего приключилась вся эта история. Я отложил кочергу, намереваясь рассказать ему обо всем, как герцог вновь на меня набросился. Я защищался как мог. Наконец нас растащили, и комиссар увел герцога с собой, который к тому же пытался перебить у меня все окна. Уходя, он даже вырвал клок собственных волос,— от гнева и отчаяния, что ему не удалось со мной расправиться. Господин Шеню убедил его вернуться домой, а я пошел наверх перевязывать раны».

После этого полного событий дня Бомарше провел вечер с друзьями, читая им вслух Севильского иирюльника, играя на арфе и распевая испанские сегидильи, которые он очень любил. Его старик отец пережил в тот день гораздо более сильное потрясение. На следующее утро он принес сыну шпагу, «хорошую, старинную», на случай, если опять явится этот сумасшедший. История закончилась необычно: в тюрьму посадили обоих — и герцога, и Бомарше! Упрятать в тюрьму вельможу, оставив на свободе экс-буржуа, сочли неприличным.

Тем временем мадемуазель Менар обратилась в полицию с просьбой оградить ее от неистового любовника (еще до того, как герцога посадили в тюрьму) и указать монастырь, где она могла бы укрыться до тех пор, пока у де Шольна не пройдет припадок безумия. Полиция поручила серьезному маленькому аббату Дюгу подыскать подходящую обитель. Он выдал мадемуазель за свою родственницу, поскольку, как он сказал полицейским, «содержанке могли бы отказать в убежище». Но жизнь в монастыре пришлась не по вкусу мадемуазель, и она оставила его спустя две недели. Бомарше, благодаря любезности полиции, удалось передать ей из тюрьмы полное укоризны письмо, в котором снова проявился его практичный характер: «Для чего Вы, оказавшись в такой сложной ситуации, кидаетесь то туда, то сюда и втрое увеличиваете Ваши траты? Что привлекательного Вы находите до сих пор в этой ужасной квартире, где Вам пришлось так много страдать?»{193}

После этого инцидента мадемуазель Менар исчезла из его жизни.

Бомарше приложил много усилий, чтобы реабилитировать себя после этого случая, и в том числе стал секретным агентом его величества. Ему было поручено защищать вызывавшую сомнения честь мадам Дюбарри.

Некто Тевено де Моранд, бессовестный клеветник, устроив себе штаб-квартиру в английской столице, писал оттуда непристойные памфлеты на самых известных личностей того времени; эти листки затем тайно переправлялись во Францию, где легко находили сбыт. Шантажом этот тип при случае тоже не брезговал; однажды он написал Дюбарри, пообещав, в случае если ему не уплатят солидный выкуп, опубликовать Секретные мемуары публичной женщины. Встревоженная мадам Дюбарри рассказала об этом его величеству. Сначала Людовик XV попытался добиться у Англии выдачи памфлетиста. Однако английское правительство ответило, что, в случае если Франция не желает, чтобы этот человек предстал перед открытым судом, Англия не станет препятствовать его тайному похищению, но английские власти не могут принимать официального участия в подобной интриге. В ответ на этот намек в Лондон на поиски Моранда послали целый взвод французских полицейских. Памфлетист, предупрежденный своими собственными тайными агентами, разоблачил весь заговор в английской прессе и обратился к властям за защитой как политический беженец. Он привлек на свою сторону общественность, и, когда французские полицейские прибыли (их, по-видимому, было очень легко узнать, так как они, вероятно, не знали ни слова по-английски), их немедленно побросали в Темзу. Жестоко униженные, они вернулись во Францию. И вот тогда в игру вступил Бомарше. Под вымышленным именем Ронака он отправился в Лондон, вступил в контакт с Морандом, купил его молчание за двадцать тысяч франков наличными и ренту в четыре тысячи франков и лично наблюдал за сожжением скандальных Мемуаров в хлебопекарне на городской окраине.

В конце 1774 года Бомарше еще раз съездил в Лондон, на этот раз — чтобы помешать опубликовать памфлет против Марии-Антуанетты итальянскому клеветнику, писавшему под псевдонимом «Уильям Аткинсон». Бомарше настоял на том, чтобы Людовик XVI изложил свой приказ на бумаге для облегчения официальных контактов с английскими властями; этот приказ он вложил в золотой медальон, который повесил на шею и никогда в дальнейшем не снимал.

Он снова заплатил шантажисту за молчание, проследил за сожжением обвинявшего королеву памфлета и отправился вместе с итальянцем в Амстердам, чтобы присутствовать при уничтожении выпуска, изданного в Голландии. Бомарше уже собирался возвращаться во Францию, когда узнал, что итальянец одурачил его, отправившись в Германию с копией памфлета, дабы опубликовать его там. Бомарше кинулся в погоню (не зная по-немецки ни слова). Наконец у Нейштадтского леса он настиг Аткинсона, ехавшего верхом. Услышав приближавшийся цокот копыт и стук колес, Аткинсон обернулся, узнал человека, которого он обманул, и сразу же свернул с дороги. Бомарше, выпрыгнув из кареты, с пистолетом в руке бросился догонять его.

Конь итальянца вскоре вынужден был замедлить бег, так как путь ему преграждали ветви деревьев, и Бомарше, схватив памфлетиста за сапог, заставил его спешиться. Затем он вынудил клеветника открыть чемодан и отдать последнюю копию пресловутого памфлета, тщательно запрятанную на дне, после чего направился обратно к карете. Но похождения тайного агента его величества на этом не кончились. Когда он выходил из леса, на него напали двое разбойников, один из которых ударил Бомарше шпагой в грудь, однако лезвие чудом наткнулось на золотой медальон с королевским приказом, по-прежнему висевший на шее у нашего героя, и, соскользнув, ранило его в подбородок. Бомарше поднялся, сбил нападавшего с ног, схватил его шпагу и атаковал второго разбойника. Тот бросился бежать, но только для того, чтобы вернуться с подкреплением.

Бомарше начало уже казаться, что он и в самом деле погиб, но тут, к счастью, появился его лакей; кучер затрубил в рожок, и разбойники обратились в бегство. На этот раз Бомарше поволновался гораздо больше, чем в потасовке с герцогом. Кроме того, он был ранен, и его трясло в лихорадке. Он решил, что Аткинсон должен предстать перед судом Франции. Клеветник вполне мог припрятать где-то в Германии еще одну копию своего пасквиля. Поэтому Бомарше решил обратиться к Марии-Те-резии, теще Людовика XVI, с просьбой о выдаче хитрого итальянца.

Когда, наконец, после многих трудностей он добился аудиенции у королевы{194}, его лихорадочный вид показался ее величеству и придворным неприличным, а невероятная история о разбойниках, золотом медальоне и погоне за клеветническими памфлетами — неправдоподобной. Бомарше тут же бросили в тюрьму, где он пробыл месяц. Осознав свою ошибку, Мария-Терезия подарила Бомарше в качестве компенсации большой бриллиант, но драматург был в бешенстве. «А чего вы хотели? — заметил позднее с улыбкой глава французской полиции.— Разве удивительно то, что вас приняли за авантюриста?»

В каждом столетии — свои оазисы нежной любви и свои влюбленные, чья преданность и постоянство восполняют слабость большинства, искажающего любовь и низводящего ее до своего ограниченного уровня. Как много, должно быть, кануло в Лету восхитительных любовных историй! Если бы графиня де Сабран и ее возлюбленный, шевалье де Буффле, не были так жестоко разлучены и если бы они не владели так хорошо искусством писать письма, нашим взорам никогда не предстала бы идиллическая картина, к которой так приятно обратиться после того, как мы столько внимания уделили поверхностным, чувственным аспектам любви восемнадцатого столетия.{195} Вместе с тем, эти письма напоминают нам, сколь опасны огульные суждения, особенно в пронизанной чистым духом бескрайней области любви.

С портрета графини де Сабран кисти мадам Виже-Лебрен на нас смотрит дама, недавно переступившая порог сорокалетия, слегка растрепанная, с большими, добрыми, с выражением удивления серыми глазами и большим ртом. Если бы не следы грусти и смирения, оставленные возрастом, ее улыбка казалась бы шаловливой и юной. Портрет относится ко времени, когда графиня была разлучена с шевалье, и это объясняет многое.

Графиню выдали замуж за старика, когда она была совсем еще юной девушкой; вскоре она осталась вдовой с сыном и дочерью, в которых души не чаяла. В одном из многочисленных салонов, где графиня часто бывала, она познакомилась с шевалье, который, судя по описанию, был «немного художником, немного музыкантом, немного поэтом». Им обоим было далеко за тридцать, когда они встретились, чтобы сперва вместе заниматься живописью, затем — говорить о поэзии и, наконец,— полюбить друг друга. Шевалье был беден и горд и отказался жениться на графине, пока у него не появятся деньги и общественное положение. Единственным способом проявить себя было принять пост генерал-губернатора Сенегала, добытый для него влиятельными друзьями при дворе. Разумеется, не жажда приключений заставила шевалье предпринять утомительное путешествие в эту неосвоенную страну. По духу своему он не был первопроходцем, и запах сосны, повсюду преследовавший его на корабле, вызывал у него аллергию, но любовь к графине побудила его совершить этот рыцарский подвиг. Графиня бы с радостью приняла его бедным, каким он и был, и в письмах она часто упрекала любимого за его «амбиции». Друзей удивляло его решение. Никто не догадывался об истинных причинах его добровольной ссылки, никто не знал о целомудренной любви, длившейся двадцать лет, пока, спустя долгое время после того, как шевалье вернулся из Африки и отгремела Революция, они наконец смогли пожениться.