Доминум - Полина Граф

«Ты ведь здесь. Ты рядом. Ответь».

Игрок из меня был никудышный. Так я полагал, не помня, как часто играл в шахматы раньше. Пришлось заставлять руку двигаться, она будто задубела, не желая делать первый ход. Я занес пешку над доской и замер на добрые секунд десять, с внезапной тревогой осознав, что в каждой клетке меня ждет опасность. Фигура опустилась с легким стуком.

Не успели пальцы разжаться, как чужая воля сделала ответный ход моей рукой, даже не нуждаясь в правильном положении доски. Ход был стремительный и внезапный, отчего все внутри у меня сжалось.

Он ответил. Он правда был здесь.

И мне нужно было что-то с ним делать, как-то противостоять ему, оградить от друзей, чтобы никто больше не пострадал по моей вине. Между протекторами и Антаресом остался только я один.

Все мысли свелись к одному, грохотали в голове. Я играл, обдумывая каждый ход, но Антарес не тратил ни единой секунды. Стоило мне отпустить фигуру, как он тут же переставлял свою, быстро, беспощадно и стремительно, как удар рапиры. Он разбил меня всего за десяток ходов, а то и меньше, оставив потрясенно смотреть на окончательный и бесповоротный мат.

Я подавленно вглядывался в доску, понятия не имея, откуда Антарес вообще знает правила. Но это не казалось важным. Со стороны его души не доносилось ни триумфа, ни радости, вообще ничего. Он подчинил и уничтожил меня – и даже не испытал эмоций.

Скрипнув зубами, я вернул фигуры на место и снова сделал ход. Чем дальше заходила партия, чем больше я проигрывал, тем быстрее сгорало мое терпение, а меня перетирало в жерновах волнения и страха. Я пытался думать, но каждый ход казался таким жалким на фоне полнейшей непробиваемости Антареса, что отчаяние холодным инеем покрыло тело и душу. Две, три, пять, десять. Он выиграл еще до того, как мы начали. Я видел его напротив, отчетливо представлял: бесстрастный алый призрак, способный убить меня и других в любой момент. Он просто не хотел. Пока. Как я вообще мог подумать, что способен с ним тягаться? Антарес оставил мне волю лишь из прихоти. У меня не было перед ним ни шанса.

Руки дрожали, пальцы едва не роняли фигуры, но я больше не думал, не мог, мысли потеряли смысл, унеслись пеплом по ветру. Я атаковал так же стремительно, как Антарес, будто из последних сил пытаясь застать его врасплох неожиданностью и уже не понимая толком, куда и зачем ходил. Я просто заново беспорядочно расставлял ферзей и пешек.

Он в очередной раз выиграл, и я, уже сбившись со счета и давясь отчаянием, вновь потянулся к расстановке фигур, как вдруг рука застыла и более не слушалась. Она стала каменной, даже суставы не гнулись.

– Отпусти, – выдавил я.

«Хватит».

Все бессмысленно. Он знал это. Я знал.

Антарес прекратил держать. Так легко обыграл и захватил тело. Я мог победить только лишь из жалости Антареса, той самой, благодаря которой мне было дозволено оставаться в сознании.

Все это – лишь часть его плана.

– Зачем я тебе нужен?

Он молчал, а я с трудом втянул воздух, схватился за голову и зажмурился, боясь, что она разлетится на части вопреки моим попыткам собрать себя назад.

– Ненавижу тебя.

«Я всегда буду рядом».

Где-то внутри раздался треск.

Глава XXIV

Оттенки Эквилибриса

Из приоткрытой стеклянной двери в комнату надувало ледяным ветром, но у меня и в мыслях не было пойти и закрыть ее. Холод стал не просто терпим – он казался чем-то нормальным, обыденным. Даже желанным. Прошел уже целый день, как меня отпустили отдыхать, а я с тех пор так и не сомкнул глаз. Просто лежал, смотрел в потолок и пытался обдумать все случившееся, но не заходил на глубину, а словно бы шел по мелководью, боясь страшных и темных вод океана, которыми сейчас представлялись мне собственные мысли. Где-то там среди них притаилось чудище. Оно не уходило, следило за мной. Огромное и невидимое. Чудище скользило под волнами, пытаясь обмануть мои чувства, но я каждой клеткой тела знал, что оно там, и вглядывался в горизонт, ожидая, когда же над водой покажется красный плавник исполина.

Он был где-то рядом, совсем близко. Молчаливо наблюдал из закоулков моего разума.

Когда я закрывал глаза, мне приходили видения. Секундные, но и того хватало, чтобы сердце сжималось от стыда и злобы. Случившееся в Лунном доме не могло просто взять и забыться по щелчку пальцев. Мне придется жить с этими воспоминаниями всю оставшуюся жизнь, как и с мыслью, что дальше будет только хуже. Я снова и снова видел черные провалы глазниц в древних черепах первых протекторов, а затем они превращались в полные страха глаза Пабло. Поколение за поколением мы, протекторы, всегда находим один и тот же итог. Великая, героическая, благородная, самоотверженная – такие эпитеты стервятниками метались над нашей уродливой и болезненной смертью.

Вселенная прокляла протекторов, но нас приучили считать это даром и смыслом жизни. И я, как и все прочие, покорнейше принимал все целиком и полностью, отлично понимая, что не просто умру, а растворюсь в Обливионе, но был не в силах отказаться от предложенных благ. Звезды, они же теперь так близко. Или это мы вознеслись, правда совсем немного, но так, чтобы обмануть самих себя и думать, что можем хоть чуть-чуть уподобиться светилам. Что ж, как оказалось, они не так уж и далеки от нас. Жадный Поллукс, раболепная Лэстрада, властолюбивый Зербраг. И Антарес. Я так и не смог подобрать нужного описания для него и его поступка, но совершенно точно знал, что ему самое место в том ряду. Звезды несовершенны. Дэлары тоже. И люди. Одни и те же проступки, одни и те же грехи, одни и те же низменные мотивы.

Поток размышлений унес меня на опасную глубину. Красный монстр ждал, смотрел из темноты и молчал. Мне с трудом удавалось удерживать хлипкую грань, лишь бы он не проник в мои мысли, но я с отчаянием понимал, что преграда становится все тоньше. Что произойдет, когда она рухнет? Воспоминания станут общими, а именно они делают из нас личность. Получается, мы превратимся во что-то целое, абсолютно и бесконечно единое.

Я уже не помнил, когда спал в последний раз. Дня три назад, может, четыре. Но усталость почти не чувствовалась. Тело все очевиднее переходило во власть Антареса, он словно обживал меня изнутри, принося свои законы и порядки, а мне ничего не оставалось – лишь подстраиваться.

Насколько же раньше все было