Клеопатра. Последняя царица Египта - Артур Вейгалл

Друзья Антония в Риме, встревоженные враждебным отношением к нему большей части римского общества, послали в Афины некоего Геминия, чтобы предупредить своего вождя о том, что вскоре его объявят врагом государства. Когда Геминий прибыл в ставку Антония, его посчитали агентом Октавии, и Клеопатра и Антоний отнеслись к нему с изрядной холодностью, сажая на менее почетные места на своих пирах и делая постоянной мишенью для своих самых язвительных замечаний. В течение какого-то времени Геминий терпеливо сносил такое отношение, но наконец однажды вечером, когда они с Антонием уже были немного пьяны, Антоний прямо спросил его, какое дело привело его в Афины. И Геминий, вскочив на ноги, ответил, что Антоний подождет с ответом до того времени, когда тот протрезвеет, но одно он скажет здесь и сейчас, пьяный или трезвый – это то, что, если царица уедет назад в Египет, с их делом все будет в порядке. Услышав это, Антоний пришел в ярость, но Клеопатра, сдерживаясь, едко сказала: «Ты хорошо сделал, Геминий, что рассказал свой секрет, не заставляя подвергать тебя пытке». Через день или два Геминий ускользнул из Афин и поспешил назад в Рим.

Следующим дезертиром стал Марк Силан, бывший военачальник Юлия Цезаря в Галлии, который также принес в Рим рассказы о власти Клеопатры и слабости Антония. Вскоре после этого Октавиан официально объявил войну, однако не против Антония, а против Клеопатры. Согласно указу Антоний лишался своего поста и власти, потому что, как говорилось в указе, он позволил женщине осуществлять власть вместо себя. Октавиан добавлял, что Антоний, очевидно, пил снадобья, которые лишали его чувств, а полководцами, против которых будут сражаться римляне, будут придворные евнухи Клеопатры Мардион и Потин, парикмахерша Клеопатры по имени Ирада и ее служанка Хармиона, ведь это они теперь стали главными государственными советниками Антония. Таким образом царице дали понять, что дело ее мужа в Риме очень сильно страдает от ее присутствия в армии. Но в то же самое время, отправься она сейчас в Египет, Антоний – она это знала – может предать ее, и тот факт, что война была объявлена не ему, а ей, даст ему удобную лазейку для бегства. Чтобы нейтрализовать сложившееся в Италии впечатление, Антоний отправил туда большое количество своих агентов, которые должны были попытаться обернуть общественное мнение в его пользу, а тем временем он готовил свои армию и флот для решительного сражения. Антоний решил подождать, когда Октавиан нападет на него, отчасти потому, что был уверен в способности своего огромного флота разбить врага до того, как тот сможет высадиться на берега Греции, а отчасти потому, что он полагал, что солдаты Октавиана настроятся против него задолго до того, как их переправят через море. Состояние войны почувствуется в Италии очень скоро, тогда как в Греции и Малой Азии она вряд ли повлияет на цены на продукты питания. Один Египет сможет поставлять достаточно зерна, чтобы прокормить всю армию Антония, тогда как Италия вскоре начнет голодать. Египет даст деньги, чтобы регулярно выплачивать жалованье солдатам, тогда как Октавиан не знал, куда обратиться за наличными. Действительно, Италия находилась в таких стесненных обстоятельствах и так велика была вероятность бунта в рядах вражеской армии, что Антоний не предполагал, что ему придется участвовать в крупном сражении на суше. По этой причине он посчитал безопасным оставить четыре своих легиона в Кирене, четыре – в Египте и три – в Сирии; и он окружил все побережье Восточного Средиземноморья небольшими гарнизонами. Армия, которая была с ним в Греции, состояла приблизительно из 100 тысяч пехотинцев и 12 тысяч кавалеристов – вполне достаточное количество, так как она была больше, чем вражеская армия. У Октавиана было по крайней мере 250 боевых кораблей (в основном либурны [биремы], имевшие по два ряда весел, то есть более легкие корабли, чем во флоте Антония и Клеопатры. – Ред.), 80 тысяч пехотинцев и 12 тысяч всадников.

Когда стала приближаться зима, Клеопатра и Антоний вышли со всей армией из Афин в Патры (город в Греции на северо-западе Пелопоннесского полуострова. – Пер.) и там разместились на зимние квартиры. Город Патры находился у входа в Коринфский залив в 200 милях от берегов Италии. Тем временем флот был отправлен дальше на север в Амбракийский залив, который являлся огромной естественной гаванью с узким входом. А в 70 милях от побережья Италии, на острове Корфу, были расставлены аванпосты. Во время последовавшего периода ожидания, когда зимние бури сделали военные действия почти не возможными, Антоний и Клеопатра обменялись с Октавианом несколькими воинственными посланиями. Октавиан, сдерживаемый брожением среди своих солдат и трудностями в обеспечении их всем необходимым в зимний период, будто бы обратился к Антонию с просьбой не затягивать войну, а немедленно прибыть в Италию и сразиться с ним. Он даже пообещал не препятствовать высадке его войск на сушу, а дать ему сражение только тогда, когда Антоний будет полностью готов встретиться с ним всей армией. В ответ Антоний вызвал Октавиана на поединок, хотя, как сказал Антоний, он уже мужчина преклонных лет. Этот вызов Октавиан отклонил, после чего Антоний предложил ему привести свою армию на равнину у Фарсала и сразиться с ним там, где почти семнадцатью годами ранее сражались Юлий Цезарь и Помпей. Это предложение было также отклонено, и после этого две огромные армии снова принялись смотреть друг на друга через Ионическое море.

Теперь Октавиан прислал весть в Грецию, приглашая римских сенаторов, которые все еще были с Антонием, вернуться в Рим, где им будет оказан хороший прием. Это предложение, вероятно, нашло много окликов, хотя никто не осмелился действовать. Некоторые из этих сенаторов испытывали отвращение к невоздержанности своего вождя, и им очень не нравилась власть Клеопатры, влияние которой, похоже, не служило делу республики. Объявление в Риме войны царице, а не Антонию и им остро задело этих деятелей, и, словно чтобы усилить их душевные волнения в этом отношении, через море до них дошла весть о том, что Октавиан, делая официальные жертвоприношения богам при открытии боевых действий, совершил обряд, который проводился перед началом войны с иноземными врагами. Он встал, как предписывали древние римские обряды, перед храмом Беллоны на Марсовом поле и, одетый в жреческие одежды, бросил копье, что было равносильно объявлению о том, что война будет вестись с чужеземными врагами (Беллона – древнеримская богиня войны. В начале III в. до н. э. в Риме на Марсовом поле был сооружен храм Беллоны, перед которым стояла «колонна войны», считавшаяся символической границей между Римом и другими странами. В храме сенат принимал послов государств и консулов. Возле храма совершалась церемония объявления войны. – Ред.).