Странник - Александр Фомич Вельтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так называемые «скалы Костештские» выдаются из крутого берега реки Прута и берега реки Чугура и перелетают зубчатой стеной через реку Прут, которая течет сквозь брешь, пробитую, вероятно, волнами всемирного потопа.
Лезвик уже стал спорить, что это искусственные, а не природные скалы, но пригнанные три свежих пары волов втащили на гору прежних двенадцать и каруцу. Пора было ехать, чтобы не опоздать в Костешти к обеду товарища Рацкого. Девять пар волов прибыли наконец к деревне Костешти. Тут им придали рыси, и они скоком привлекли каруцу к хате Рацкого. Все, что было у него товарищей, высыпало дивиться торжественному приезду патриархальной колесницы.
— Посмотрите, господа, — сказал Лезвик, едва только успели надорваться груди от смеху: — вот говорят, что это природные скалы!
— Ха, ха, ха! — раздалось снова.
— Похожи на природные!
— Какие же природные, господа? — сказал один «офицер-ди-императ». — Это искусственные.
— Это просто была плотина, которую прорвала вода, — сказал Леззик.— Пойдемте, посмотрите сами.
— Пойдемте, пойдемте сами! — вскричали все.
— Пойдемте.
До скал было не более двухсот шагов от квартиры Рацкого. Берегом реки подошли к гранитным воротам, сквозь которые катился сжатый Прут и где впадал Чугур. По камням пробрались на другую сторону, где был пикет казачий.
— Что, Лезвик? Искусственные скалы? Плотина?
— Разумеется. Спросите хоть у казака. Эй, казак, что это, плотина или , природные скалы?
— Чертова плотина, ваше благородие,— отвечал лихой казак.
— Все-таки моя правда,— сказал Лезвик.
— Согласны, если черт строил ее.
— По мне все равно, кто строил. Только я говорю, что искусственная, а не природная!
— Действительно, ваше благородие, черт строил, только не русский, а молдаванский, по имени «Драку»[650].
— Ты не был ли при этом?
— Нет, ваше благородие: это было в давние времена, при моем деде. Он вот как раз стоял на этом месте на часах и видел, как все происходило.
— А как же все это происходило?
— Долга сказка, ваше благородие, да притом же и не даровая.
— Вот тебе задаток,— сказал Светов, подавая казаку золотую монету.
— Извольте слушать,— сказал казак.
«Вот, по сю сторону Чугура было царство Болгарское, а по ту сторону жили хохлы-руснаки. У хохлатского царя была дочь Лунка-царевна, а у болгарского хана «бритая голова, плешь засаленная» был сын Тартаул-царевич, великий богатырь и наездник. Когда пришло время выдавать прекрасную Лунку-царевну замуж, хохлатский царь послал гонцов во все царства с портретами своей дочери и просил царей и царевичей к себе на пир великий и ратоборство, кому честь, и слава, и рука царевны. Вот съехались со всех стран цари, и царевичи, и богатыри великие. Сам царь встречает, есаулы гостей под руки принимают. Началось полеванье. Всех победил угорский королевич.
— Ну,— говорит,— богатыри и витязи, с кем еще копья померять, силы изведать? Или нет больше ни храброго, ни удалого?
— Есть еще один!—крикнул богатырским голосом витязь «светлая броня, ничьим копьем не оцарапана».— Не нужно,— говорит,— ворот отворять, моему коню высокий тын не помеха.
Глядь, уж стоит посреди поля. Разъехались добрые молодцы, тупым концом позабавились. Не успели глазом моргнуть, а угорский королевич лежит на земле. Повели витязя в палаты под руки, встречают его с кубками заздравными, подносит царевна венец ему, просит снять шлем богатырский. Снял витязь шлем, а под шлемом шлык[651]: так все и ахнули.
— Нет,— говорит царь хохлатский:— не пойдет моя дочь замуж за бритую голову!
— Царь-государь, — сказал витязь: — не в хохле дело, а дело в том, полюбит ли меня прекрасная дщерь твоя; если любит, то я, изволь, отрощу хохол до пяты.
Царевна сладко очи потупила. А царь сказал:
— Ну, будь по-твоему, будь ты мне зять нареченный; проси у твоего родителя благословенья.
Поехал Тартаул к своему родителю просить благословенья жениться на единородной дщери царя хохлатского.
— Как? — говорит хан «бритая голова, плешь засаленная». — Чтоб ты женился на хохлачке, на бараньей голове?
Молил, молил Тартаул отца своего — ничто не берет.
— Ну, — говорит Тартаул: — если не позволяешь, так уж быть беде! Струсил хан: любил он сына.
— Хорошо, — сказал, — согласен. Только пусть дает в приданое за дочерью море.
Поехал Тартаул к возлюбленной невесте и говорит царю: так и так.
— Помилуй, твой отец с ума сошел! У меня и моря нет в целом царстве. Земли сколько хочешь!
— Хитер у меня отец! — сказал Тартаул.— Что делать? Есть, говорят, чародей Чугур; поеду, посоветуюсь с ним: у него есть на все отводы.
Приехал к Чугуру: жил он отшельником в горе; посреди леса сидел сиднем на пне и не двигался с места. Приехал, рассказал свое горе: вот так и так, что делать?
— Драку шти! Черт знает! — сказал Чугур.
— Коли черт знает, так попроси его, сделай милость, научить, что делать.
— Что дашь?
— Что хочешь.
— Видишь: в вашем владенье, у Гнилого Моря, есть сто могил моих предков; перевези их все сюда, со всем, что в них есть.
— Изволь! хоть тысячу!
Обрадовался Тартаул и тотчас же отправил подводы на Гнилое Море. Вот их и перевезли на то место, где теперь Сута-Моджиле.
— Ну, — сказал Чугур: — спасибо! Я тебе услужу. Ступай к отцу и скажи, что царь хохлатский дает море в приданое дочери. Вези его на свадьбу.
Поехал Тартаул к отцу, говорит ему: так и так, будет море в приданое.
— Да откуда он взял море? — спросил хан.
— Не могу знать. Верно, было какое-нибудь.
— Быть не может. Поедем! А если моря нет, так нет тебе и согласия моего.
Поехали, подъезжают. Царь и царица их под ручки принимают, за браные столы сажают.
— Ну, — говорит хан болгарский: — дочь твоя хоть куда царевна, а где же ее приданое? где же море?
— Где ж нам взять моря, любезнейший наш брат, хан болгарский...
Только что он сказал это, вдруг слышат шум, точно морские волны хлещут о берег. Глядь в окно: не река Прут течет, а бушует пространное море перед палатами.
— Ба, ба, ба! Да как же это сказали мне, что в твоем
