Странник - Александр Фомич Вельтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какая-то образованность понятий, заметная в ответах Урсула, увлекла мое любопытство; я видел, что это не просто бесчувственный злодей, рожденный зверем, и решился расспросить, что было причиною отчаяния, которое сделало его разбойником? Я имел случай быть при допросах этого человека и успел удовлетворить свое любопытство.
«Как твое имя?» — спросили его.
«Вы знаете», — отвечал он.
«Запишите: Урсул», — сказал допрашивающий.
«Откуда родом?»
«Если я Урсул[666], то нечего и спрашивать — из берлоги.»
«Прикажете записать?» — спросил писарь.
«Все это пустые речи, — сказал Урсул. — Поймав зверя, сдерите кожу — и кончено!»
После этих слов он упорно молчал и смотрел на допрашивающих, как человек, который не слышит, что ему говорят. Его вывели в другую комнату; и между тем как допрашивали его товарищей, я имел возможность говорить с ним.
«Ты имеешь родных?» — спросил я у него.
«Да; я не безродный».
«Какое-нибудь несчастье принудило тебя оставить семью?»
«Да, оставил», — отвечал он.
«Любопытно мне знать твою жизнь».
«Зачем тебе знать? Знает про то бог. В его великой книге все записано... Сам я записал в нее и мое имя, и дела, и помышления, без допроса, без грозы и истязания... Придет время, Он скажет только: «На, читай — судись и казнись!..» Для меня пришло это время; и день, и ночь, и наяву, и во сне, все читаю я про себя и, со скрежетом зубов, подкладываю под себя огонь, вымещаю на душе и теле все дела воли моей. Сушу в костях мозг, кипячу кровь, вытягиваю жилы... О, зол человек! Он сам себе мститель!»
«Я вижу, Урсул, ты не из черни; и тем удивительнее, что ты даже в отчаянии избрал такой путь».
«Может быть, я учился кой-чему и знал кое-что; да не знал, что только бог тушит пожар в недрах».
«С чего же начались твои несчастья?» — спросил я у него с участием.
«Как и все начинается — просто, из ничего», <...>
ИЛЬЯ ЛАРИН
РАССКАЗ
(Отрывки)
<...> Некогда в Бессарабии, в благополучном городе Кишиневе, в один прекрасный вечер Пушкин, Г<орчаков>[667] и я на широком дворе квартиры Л<ипранди>[668], помнится, играли в свайку[669] и распивали чай.
— Здравствуйте, господа! — раздался подле нас осиплый, но громкий голос.
Это был Ларин в его обычной одежде, с железной дубиной, с полпуда весу, в руках.
— Что тебе? — спросил серьезно Л<ипранди>.
— Ах собака! Известно что: чем гостей встречают?
— А знаешь, чем провожают?
— На! провожай! — крикнул он, приподняв железную свою дубину и засадив ее в землю до половины.
Мы все захохотали на эту выходку; этого только и нужно было ему.
— Эй! Как зовут твоего, братец, денщика? Ты! Подай Илье Ларину, всесветному барину, стакан чаю с ромом!
С этой минуты Ларин прикомандировался к нам и забавлял нас своими выходками. <...>
Однажды в Кишиневе, у г. О<рлова>[670], в числе штабных ежедневных гостей обедали званые: А. С. Пушкин, Л<ипранди>, Г<орчаков> и я; после обеда сидели все у камина. Разговор был о литературе и литераторах. Пушкин сердился на современных молодых поэтов и говорил, что большая часть из них пишут стихи потому только, что руки чешутся.
— А у тебя, Пушкин, что чешется? — спросил О<рлов>.
Пушкин не успел дать ответа, потому что в это самое время показалась в дверях пресмешная красная рожа, в длинном сертуке, с палкой в руках, ж крикнула:
— Здравствуй, О<рлов>! Настоящий орел! руку!
О<рлов> окинул взором неожиданного гостя и столь же неожиданно скомандовал, становясь перед ним:
— Во фронт! Руки по швам! Налево круг-ом! Скорым шагом марш-марш!
По слову неожиданный гость исполнил команду и вышел, маршируя.
Это был Ларин, с которым мы познакомились впоследствии у Л<ипранди>. <...>
В 18.. году, перед самым отъездом Л<ипранди> в турецкую кампанию, рано утром денщик вбежал в комнату и разбудил его криком:
— Барин, барин! Георгий убил Зоицу!
— Что такое? Как убил? Каким образом? — спросил Липранди.
— Ятаганом убил наповал! Извольте посмотреть.
Встревоженный Липранди выбежал. Зоица лежала мертвая, распростертая подле крыльца. Ятаган по рукоять под самым сердцем. Арнаут Георгий, закрыв лицо руками, стоял над ней.
— Георгий! — крикнул Липранди,— что ты сделал?
Разбросив вдруг руки, бледный, Георгий обвел кругом помраченный взор.
— Делайте со мной что хотите! Я убил Зоицу! — отвечал он.
— Злодей! Зачем ты убил ее?
— Закон велел, — отвечал Георгий, глубоко и тяжело вздохнув.
— Какой закон?
— Мой! Я не ее одну убил... не ее одну... ах! не ее одну!.. Я убил и кровь свою!..
Георгий был магометанин; Липранди понял страшный предрассудок и не знал, что говорить. Все стоявшие вокруг также молчали, пораженные ужасом.
— Грешен я! Делайте со мной что хотите! — продолжал Георгий, сложив руки и опустив голову. — Я любил ее... Я говорил ей сегодня в последний раз: Зоица, я еду с барином на войну... Крови своей я не отдам христианам... Послушай меня: бог один... прими мою веру!.. Три раза сказала она: нет!.. а не сказала: Георгий, лучше убей меня; веры не переменю; а без тебя мне все равно не жить...— Зоица! — сказал я ей: — крови своей не оставлю я в неверной утробе... я пролью ее... так велит закон!.. Она побоялась смерти,... побежала от меня... от меня побежала!..
Георгий закрыл лицо руками, и вдруг снова разбросив руки, он ударил себя в грудь.
— О! да и ее я не оставил бы здесь живую!.. Она забыла бы меня, полюбила бы другого! Все равно: не теперь, так после я бы убил и ее и того, кого бы она полюбила! Делайте со мной что хотите!
Преступника отвели в тюрьму. Когда его призвали к допросу:
— О чем тут разговаривать, — сказал он, — велите рубить мне голову! <...>
— А помнишь молдованского бояра, что дом верх ногами построил? Что дочка — Пульхеренька-пупочка[671]? где она?,
— Помню; вышла замуж.
— Ах малявочка!.. А помнишь, по ней сходил с ума Владимир Петрович[672] да Пушкин. Помнишь, он стихи ей писал?
— Помню, помню.
— Ну,
