Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

Писатель худ, еще не лыс, и от всей его фигуры веет решительностью человека, сильно недоигравшего в детстве в «казаки-разбойники».

Их сейчас ужасно много, недоигравших в «казаки-разбойники».

Их в детстве, что ли, родители рано загоняли домой, черт его знает.

И вот сейчас они торопятся взять свое, и мы с ними как-то не совпадаем по амплитуде, что весьма обидно.

Нам хочется детей уже своих воспитывать, а им еще — в «казаки-разбойники».

На иного посмотришь, взрослый же дядька, и брюхо уже, и двойной подбородок, а туда же: гимнастерку напялит, ремнями перетянется, портупеями всякими и ну давай маршировать взад-вперед.

Между прочим, тот русский, но зарубежный писатель жалуется на скуку, которая царит в комфортабельной Западной Европе, откуда он прибыл сюда и где, надо полагать, набрался сил и как следует отдохнул, чтобы уж полноценно, с максимальной отдачей принять участие в гражданской войне.

Не сомневаюсь, что в результате участия писателя в гражданской войне из-под его пера выйдут разные яркие, захватывающие произведения, написанные сочным, образным языком, как он это умеет, и тут уж, как говорится, ничего не жалко, пускай и гражданская война.

Я всегда подозревал, что в России лучше всего жить вахтовым методом, как это заведено у нефтяников.

Для тех, кто незнаком с вахтовым методом, поясняю, метод сей заключается в том, что бригаду нефтяников забрасывают на буровую, в тайгу, к комарам, в нечеловеческие условия жизни, забрасывают на месяц или на два, а потом, по истечении срока, меняют на другую, свежую бригаду, возвращая измотанных людей в цивилизацию, в нормальную среду, пока снова не придет их черед отправляться в тайгу. Очень, говорят, повышает производительность труда и вообще способствует.

Повторяю, вот так бы и в России жить, вахтовым методом.

Марк Аврелий из рода Антонинов, император и мудрый человек, сказал однажды: «Я — Антонин, но я и человек. Для Антонина отечество — Рим, для человека — весь мир».

С тех пор телевидение и разные другие штуки типа орбитальных станций и сверхзвуковых истребителей сделали земной шар еще меньше, чуть ли не размером с яблоко.

Хотя, конечно, можно притвориться, что ничего этого нет, можно просто не замечать этого еще какое-то время, просуществовать, упершись рогами в родной плетень.

Эй, что мы там еще не пробовали! Коммунизм уже пробовали, демократию — тоже, осталось попробовать фашизм.

Ах, вам не нравится это слово, ну замените его на какое-нибудь другое, мало ли в нашем языке благопристойных терминов!

И давайте, давайте возвращать все обратно. Молдавию, Украину, Азербайджан, Грузию, Армению, Прибалтику, а там, дальше, страны Восточной Европы, а дальше, дальше — война, но уже не гражданская, увы, уже не гражданская.

Неужели еще надо пережить и это?

Не трогайте армию. Она болит

Не знаю, чем напишу. И напишу ли. И надо ли писать? Разве что для того, чтобы слова были постоянно в употреблении и не ржавели. Сегодня для тренировки постарался вспомнить слово «эксклюзивный». Слово, смысл которого мне еще не до конца понятен. А спросить неудобно. А в словаре нет. Словари не поспевают.

Вообще же совершенно нет досуга думать, потому что постоянно приходится разговаривать. Люди же стали до ужаса жадными и не хотят даже делиться мыслями. В конце концов, кто такие писатели? Писатели — это доноры мысли. Какие-то малокровные пошли доноры. Литература из живительного источника идей превратилась в наемного убийцу времени и не претендует больше чем на то, чтобы угробить часок-другой. Как будто жизнь — это всего лишь очередь к зубному врачу.

И тем не менее писать надо. Домна не должна остывать, иначе потом ее не раскочегаришь. Или хотя бы потому, что, если ты не напишешь, напишет Александр Минкин. Проснешься так однажды утром, а везде Минкин, Минкин, Минкин…

Чтобы сегодня быть интересным, надо ругать правительство.

Также пользуются спросом скверные предчувствия и грозные прогнозы.

Будет очень плохо.

Нет, будет не просто плохо, а еще хуже.

Слабо, слишком слабо. Будет не просто хуже, а просто ужасно!.

Дикторы, политологи, астрологи, экономисты словно сговорились устроить соревнование — кто сильней напугает свою аудиторию. Правда, все возрастающая шикарность галстуков и роскошь костюмов на появляющихся в кадрах прогнозистах не вяжется с нарастающей апокалиптичностью прогнозов. (Апокалиптичность — проверить в словаре, может, уже внесли.) Уж если предсказываешь катастрофы и потрясения, так уж будь любезен быть органичным до конца, где язвы и струпья? где рубище и вериги? — это бы впечатляло еще больше. И раз говоришь о голоде, то не мешало бы похудеть и куда-то спрятать этот неуместный румянец, совсем не похожий на туберкулезный.

Мрачные прогнозы имеют то преимущество, что, когда они не оправдываются, общество вздыхает с облегчением. Еще никого не притягивали к ответу за то, что обещанный голод не состоялся. И, наоборот, сколько упреков обрушилось на головы тех, кто сулил изобилие.

Зима будет трудной — обещает правительство.

И, действительно, так посмотришь, трудная зима, хотя могла быть и еще труднее. Но эту промашку хочется великодушно простить.

Придется потуже затянуть пояса, божится вицепремьер, а вслед за ним госсекретарь, а вслед за ним хор всевозможных консультантов, и так этс идет по цепочке вплоть до Хрюши и Степаши, а что они, рыжие, что ли?!

Хорошо, проверчиваешь заранее две дырки в ремне на всякий случай, плюс-минус одна дырка — вполне нормальный допуск.

Но народ, говорят со вкусом дикторы и экономисты, больше не желает терпеть.

Да, не повезло демократам. На коммунистах терпение народа закончилось. На Сталина хватало, на Брежнева тоже. На Бурбулиса с Гайдаром уже не хватает. Не успел Хасбулатов еще новой дубленки износить, а широкие массы уже вопят: «Долой!»

Чем хороша демократия? Тем, что совершенно свободно можно проявлять нетерпение.

Все же мне больше по душе организованное профсоюзное движение. Авиадиспетчеры требуют повышения оплаты труда и две недели дополнительных к отпуску. Это понятно. Это вызывает уважение. Или шахтеры. Шахтеры не желают спускаться в забой меньше чем за 17 тысяч в месяц. Ни у кого не возникает никаких вопросов, кроме как — где достать эти 17 тысяч.

Но когда бесформенная толпа, называющая себя трудящимися, выходит на площадь по-возмущаться, хочется спросить наугад взятого человека из толпы: «Ты кто? Ну, кто ты? Ну, по профессии? Ну, может, ты хотя бы парикмахер? Или столяр ты? И почему ты тогда не идешь и не зарабатываешь? Ведь можно