Поджигатели (Книга 2) - Николай Шпанов

Роу не рисковал возить такие вещи на немецких самолетах, поэтому английский летчик ждал его на мюнхенском аэродроме...

Бен, сидевший у Галифакса как раз в то время, когда принесли этот материал, просмотрел его без особого интереса, но, едучи домой, подумал, что прочитанное может пригодиться на завтрашнем обеде у Маргрет. Для общества, которое у нее соберется, такого рода сообщение - сущий клад. Не говоря об Уэллсе, может быть, даже для толстяка Черчилля это явится новостью!

Когда Бен рассказал Маргрет о "гвозде", припасенном на завтра, она со свойственной ей экспансивностью даже потрепала его за ухо.

- Уверяю вас, дорогой, если я приложу некоторые усилия, из вас получится ничуть не худший министр, чем свиновод.

- Умоляю, дорогая, не раньше, чем окончится вся эта кутерьма с Чехословакией.

- Вы думаете, тогда наступит рай?

- Премьер уверяет: на полстолетие по крайней мере...

- Перестаньте болтать чепуху! - неожиданно раздался над головою Бена пронзительный, скрипучий голос, заставивший его вздрогнуть и испуганно оглянуться.

Маргрет расхохоталась.

- Разве не прелесть? Меня уверяли, что ему триста лет.

Бен скептически оглядел попугая.

- За триста лет можно было научиться чему-нибудь более умному.

- Я прикажу незаметно внести его перед десертом, когда всем будут угрожать снотворные сентенции Уэллса.

- Старик действительно становится скучноват.

Супруги не виделись до следующего вечера, так как Бен уехал в Грейт-Корт посмотреть на свиней и вернулся только к обеду. Обычно он равнодушно относился к обедам Маргрет, иногда даже досадовал на то, что приходится тратить усилия на поддержание разговоров, которые его мало занимали. Случаи, когда удавалось поговорить о свиньях, он мог перечислить по пальцам, а политика, искусство, жизнь общества - ото всего этого его только клонило ко сну.

Сегодня совсем иное дело. У него есть новость, которая заставит позеленеть от зависти даже милейшего Черчилля, всю жизнь подтрунивавшего над его неповоротливостью.

Бен с трудом сдерживал нетерпение, когда отворялась дверь и дворецкий докладывал о приходе нового гостя. Краем уха слушал он рассказ Уэллса, недавно вернувшегося с юга Европы, и с беспокойством косился на Маргрет, способную сесть за стол и без Черчилля. Багровая громада Ванденгейма, которого Маргрет демонстративно называла "дядей Джоном", - он был троюродным братом ее матери, - давно заполнила добрую половину диванчика у камина, и его громкий голос покрывал сдержанные реплики министра государственных имуществ Горация Нельсона.

Наконец, едва дворецкий успел скороговоркой произнести: "Мистер Уинстон Черчилль", толстяк стремительно влетел в комнату, сверкая розовым глянцем широкого лица, широкими лацканами смокинга, широкими шелковыми лампасами брюк, лаком ботинок. Все в нем блестело и лоснилось от самодовольства и уверенности в себе. Сильно выдвинутая вперед челюсть, маленькие глазки, свирепо блестевшие из-под сдвинутых бровей, немного наклоненная голова - все придавало ему сходство со старым бульдогом. Нехватало только обнаженных клыков и свирепого рычания. Впрочем, оно не замедлило послышаться, едва Черчилль увидел поднявшегося ему навстречу хозяина:

- Об успехе вашей миссии говорит весь Лондон!

Неожиданный комплимент заставил Бена растеряться. Он поспешно искал в нем скрытый смысл, так как не мог допустить, что Черчилль способен сказать что-либо действительно приятное.

Бен обратил на оскалившегося в улыбке бульдога растерянно-умоляющий взгляд, но после короткой паузы последовало новое рычание, такое громкое, что его услышали все:

- Говорят, ваше дипломатическое приобретение в Чехии весьма удачно: от его скрещивания с йоркширами можно ждать отличных результатов.

И, не обращая внимания на оторопевшего Бена, еще больше выпятив челюсть, Черчилль устремился к Маргрет.

Обед начался в напряженном ожидании следующего броска бульдога. Но он пережевывал пищу, старательно двигая массивной челюстью, хмурился и молчал. Бену стало невмоготу удерживать просившуюся наружу сенсацию. При первом удобном случае, как только речь зашла о политическом положении в Европе, он сказал:

- На-днях Гитлер пригласил польского посла для секретного разговора...

По тому, как на миг перестала двигаться челюсть Черчилля, а маленькие глазки метнулись в его сторону, Бен понял, что попал в точку: бульдог еще не имел этих сведений. Бен заговорил смело:

- Полякам очень хочется, чтобы война между Германией и Чехословакией произошла, потому что они рассчитывают стащить кость во время драки.

- Из-за этого желать европейской войны? - возмущенно проговорил Уэллс. - Да ведь это значит утратить остатки морали!

- Насколько я понимаю, речь идет не о героях вашего социального романа, а о Гитлере и Беке, - насмешливо проворчал Черчилль в топорщившуюся у его подбородка накрахмаленную салфетку, но так, что могли слышать все.

Приняв это за неожиданную поддержку, Бен еще более оживился:

- Канцлер подчеркнул, что если Польша сама откроет военные действия из-за Тешина, Третий рейх ее тотчас поддержит.

- Боннэ скорее умрет со страха, чем позволит полякам предпринять что-либо подобное, - заметил Нельсон.

При этих словах Ванденгейм нагнулся над столом так, что его салфетка окунулась в соус. Он хотел видеть говорившего. Там, где дело шло о Боннэ, он был кровно заинтересован. Дело Боннэ поддержать в поляках задор, а не мешать им. Свои страхи он может спрятать в карман! За это Джон платил наличными!

Не обращая внимания на спрашивавшую его о чем-то Маргрет, Джон тут же сделал заметку на манжете: "Телегр. Долл. Б". Это значило, что следует, не откладывая, послать телеграмму Долласу с требованием прочистить мозги французскому министру.

Бен поспешил продолжить свое сообщение:

- Гитлер решительно заявил Липскому, что если Чемберлен не заставит чехов удовлетворить его, Гитлера, требований, то он не остановится и перед вооруженным нападением на Чехословакию.

- А если мы их удовлетворим? - спросил Нельсон.

- Похоже на то, что именно этого он и не хочет.

- Следует ли это рассматривать, как желание этого варвара зажечь европейскую войну во что бы то ни стало? - спросил Уэллс.

- Война позволила бы ему коренным образом решить вопрос о Юго-Восточной Европе, которая стоит на его пути на восток, - словно это было его собственное мнение, заявил Бен.

- Вполне разумное желание, - сказал Нельсон. - Нельзя же в конце концов не понимать, что Германия не успокоится до тех пор, пока не получит своего.

- Если мы не даем Гитлеру колоний, то нельзя ему отказывать в расширении за счет Европы, - вставила Маргрет. - Это нам ничего не стоит и ничем не угрожает.

- Речь идет кое о чем большем, нежели простой захват куска земли, глубокомысленно заявил Бен. - Прибалтика, Польша, Чехия, Венгрия, Румыния это барьер, который Гитлер хочет водрузить между Европой и большевиками.

- А раз так, у кого поднимется рука мешать ему? - послышался громкий голос Ванденгейма, и он обвел сидящих за столом налитыми кровью глазами.

Все головы повернулись к нему.

- При всем том, что я никогда не вкладываю в Европу ни одного цента, который не приносит сто процентов дохода, я не пожалел бы ничего на цемент для надежного барьера против русских, - сказал Джон.

- Вы хорошо знаете Советскую Россию? - негромко спросил Уэллс, и все же при этом вопросе за столом наступила тишина.

- Да, - безапелляционно заявил Джон.

- Вы бывали там?

- И не собираюсь.

- На месте американцев я попытался бы спасти мир, прокламируя идеи Сталина, а не загораживаясь от них.

- На месте американцев?! - крикнул Ванденгейм. - Почему англичане не попробуют привить коммунистическую бациллу самим себе?

Уэллс покачал головой и отодвинул тарелку.

- Потому, что мы не можем себе представить никакой другой системы, кроме той, которую в течение семисот лет создавали своими руками на этом острове. Мы слишком стары для новых идей. В этом наша беда.

- Наше счастье! - сердито бросил Черчилль.

Уэллс взглянул на него с сожалением.

- Из-за этого заблуждения мы и погибнем. А Америка молода, она...

Джон прервал его на полуслове:

- Ну, что касается нас, то мы не собираемся погибать и не нуждаемся ни в каких прививках.

- Вы так уверены? - насмешливо спросил писатель.

- Америку оставьте в покое, - отрезал Джон.

Уэллс снова покачал головой.

- Вам не избежать общей участи.

Ванденгейм выдернул из-за жилета салфетку и, комкая ее, сказал еще громче, почти крикнул:

- Так беритесь же за дело, или придем мы!

- Беремся и притом довольно крепко, - сказал Бен, тоже повысив на этот раз голос так, чтобы на него не могли не обратить внимания. - Линия правительства ясна: миром должна управлять твердая рука. Сэр Гораций лучше меня изложит вам нашу точку зрения.