The Мечты. О любви - Марина Светлая

— Привет, Богдан, — отозвался Коваль, и по его тону нельзя было понять, что у него там с настроением. Но детских голосов на заднем плане, вроде бы, тоже слышно не было. — Да, вот приехал из офиса. Что-то случилось?

— Да. Мать дома? Она трубку не берет.

— Ну я ей тоже что-то дозвониться не могу. С утра в шоурум свой собиралась, должно быть, заработалась, — проговорил отставной майор. С некоторой настороженностью. А потом прорвало: — Так случилось-то что? Ты бы ей просто так не звонил.

— Ну она добилась, чего хотела, вынудила, чтобы я звонил. И теперь фиг отвечает. Она Андрюшку украла.

— Погоди, что значит — украла?

— Она забрала его из сада, — сердито объяснил Богдан. — И где она теперь — неизвестно.

В трубке повисло тяжелое молчание. Слышно было сопение и стук ложки о чашку. Очевидно, Коваль размешивал сахар. Чай, значит, пил.

Так, под чаепитие, он негромко заговорил. Нет, не отрицая возможности того, что Нина отчебучила что-то подобное. И не пытаясь добиться деталей. И не сворачивая на самое простое для него «разбирайтесь сами». Он только тихим голосом сказал:

— А Андрюшка — это твой и Юли Малич.

— Да, — подтвердил Бодя и не сдержался: — Блин, как она могла додуматься до такого! Дядя Арсен, где она может быть, а?

— Подожди. Подожди, я думаю. Она с ребенком точно никуда бы не смоталась далеко, — теперь было слышно, как Коваль ходит по квартире и открывает ящики и шкафы — то и дело хлопали дверцы. — Вещи ее все на месте, а она не ездит без пары вечерних платьев в чемодане. Да и зарядка от телефона… вон, из розетки торчит. Богдан, ты точно уверен, что это она?

— Да, Савелий все выяснил. Заведующая оказалась одноклассницей матери.

— Бл*дь. Деревня, — констатировал Арсен, а потом его осенило: — Так, слушай. Если из города Нина не уехала, а я тебе говорю, что она не могла уехать из города, то есть один вариант. У нас дача в вашем районе. Мы с ней купили пару лет назад, типа в старости воздухом летом дышать. Да и она хотела ближе к тебе.

Последнее он добавил скорее по привычке — смягчая острый угол. Оправдывая то, что оправдать нельзя.

— Адрес скажете?

— Да, улица Ярослава Мудрого, 8. Забор кирпичный, на воротах почтовый ящик — видный такой, броский. Должен заметить.

— Я понял, — Богдан отключился и, отстранившись от Юльки, подхватился с дивана.

Она вскочила следом, забрав с кресла брошенную туда часом ранее сумку и перекинув через голову ремешок.

— Юль, — проговорил Моджеевский, глядя на ее решительный вид, — ты уверена? Мать наверняка устроит скандал.

— Мне все равно. Я одна с ума сойду.

— Хорошо, — кивнул Бодя и протянул ей руку. — Идем, и пообещай, что не поддашься на ее манипуляции.

Юля вложила свою ладонь в его и торжественно, хоть и совершенно устало, выдала:

— Я больше не буду бегать от тебя десять лет, что бы она ни говорила. Обещаю.

Шутка получилась кривоватой и совсем невеселой, но уж какой получилась. Богдан усмехнулся, притянул ее снова к себе, быстро поцеловал мягкие теплые губы. И посреди всего дурдома, в который превратился сегодняшний день, как-то в одну секунду подумал, что не ошибся. И не ошибался тогда, в юности, почти в детстве, в один-единственный момент выбрав ее.

Потом эта мысль исчезла, так же быстро, как и появилась. Потому что они торопливо одевались. Выходили из дома. Выезжали за ворота. Юлька теребила замок на короткой куртке, устроившись в машине. Он знал, что нервное, но знал, что она сейчас и звука не проронит — слишком напряжена. Потому что ей не может не быть страшно, и он понимал этот страх — тот засел в ней, когда она была вчерашней школьницей, и в действительности так никуда и не подевался. Мать когда-то вытащила наружу ее комплекс сироты. Ударила по самому больному. По уверенности ребенка в том, что родная мама, кем бы и какой бы она ни была, всегда важнее реальной жизни и реальных людей.

Улица Ярослава Мудрого располагалась всего в нескольких минутах машиной, на другом конце дачного поселка. Та его часть была возведена лет на двадцать позднее, чем когда дед отстроил их дом, и потому выглядела несколько более презентабельно. Как правило, здесь коттеджи снимали курортники, но прямо сейчас они были не заняты, и улица казалась совсем пустой.

Кирпичный забор. Широкие кованые ворота. И стилизованный под старину почтовый ящик — Арсен прав. Его невозможно не заметить.

Юля сжала пальцами сумку.

— Свет горит, — тихо сказала она.

— Уезжать из города — реальная глупость, — проворчал Богдан, останавливаясь у ворот. — Идем.

Она кивнула. Послушно вышла. Но в его ладонь, вновь протянутую ей, вцепилась, как тонущий в того, кто пришел помочь. Ничего такого — как обычно, лишнего не вытащишь. Но почему-то было ее жалко.

Чуть крепче сжав Юлькины пальцы, Богдан свободной рукой вдавил кнопку звонка. И после короткого ожидания домофон ожил голосом матери:

— Кто там?

— Гости! — сердито сообщил Богдан.

Сквозь легкий шорох до них донесся сдавленный вздох, а потом замок на калитке щелкнул.

И, как ни странно, Нина Петровна вышла встречать их прямо на крыльцо. Богдана встречать, конечно, потому что при виде Юльки, следовавшей за ним все так же, ладонь в ладони, лицо ее слегка перекосило. Однако она быстро справилась с замешательством.

— Добрый вечер, — проговорила Нина Петровна, обращаясь, кажется, только к нему.

— Черта с два он добрый, — возразил сын. — Где Андрей?

— Спит. И, пожалуйста, не начинай прямо с порога обвинять меня. Нам нужно поговорить. И желательно наедине.

— Если тебе нужно было поговорить со мной наедине — надо было прийти и поговорить. До того, как ты додумалась ук… — Богдан осекся и еще крепче сжал Юлину ладонь, — забрать ребенка, не имея на то никакого права. Но теперь мы будем разговаривать, только если Юля согласится. Потому что