Выход 493 - Дмитрий Матяш

Выпрыгнув из кабины, Бешеный быстрым, длинным шагом миновал две базы «Монстра», и, зажмурившись и прикрыв лицо рукой от ударившего по глазам света «Бессонницы», выкрикнул Змею, чтобы тот выключил фары. Скрипнул башенный люк, и прежде, чем там показался торс погранца, из башни послышался возмущенный голос Стахова. Он посмотрел вслед быстро удаляющемуся Тюремщику, громко выпустил ноздрями воздух, но говорить ничего не стал, хотя по плотно сжатым губам и надвинутым бровям было видно, что сказать вояжеру ему было что. Тюремщик, видимо почувствовавший на себе колющий взгляд Ильи Никитича, оглянулся, но, бросив через плечо лишь пару неразборчивых фраз, побежал, держа автомат перед собой.

— Ты что-то видел? — спросил Бешеный у высунувшего по подбородок голову из люка над водительским отсеком Змея.

— Да вроде ничего такого не было, — пожав плечами, ответил тот. — А что он увидел-то?

Значит, его точно «глючит», — решил было Бешеный, с тревогой в глазах смотря, как утопает в темноте, размахивающая во все стороны лучом света уходящая фигура его напарника, и стремглав кинулся за ним.

— Тюрьма! — выкрикнул он, стремительно удаляющемуся, кажущемуся во тьме маленьким и хрупким, сталкеру. — Подожди, Тюрьма! Ну, подожди же!

Но Тюремщик никак не реагировал. Он был похож на удирающего от санитаров психа, перепрыгнувшего забор лечебницы и ни за что на свете не желающего возвращаться обратно. Бешеному даже начало казаться, что так и есть, что Тюремщик окончательно сошел с ума, и бежать теперь будет до самого Киева, если, конечно, раньше не рухнет от разрыва сердца.

Стахов уже отдавал Бороде команду разворачивать «Бессонницу», выпрыгивая из башни, когда Тюремщик замедлился и приказал кому-то остановиться. Бешеный прекратил бег и вытянул в обеих направлениях свои ножи, будто уличный регулировщик жезлы, осознав вдруг, что запросто мог стать чьей-то легкой добычей. Безумно вращая головой, он огляделся по сторонам — никто ль не проследует его, прячась в сухих зарослях? В свете развернувшейся в обратном направлении «Бессонницы», он напоминал эпигон сошедшего с небес, раскинувшего руки Иисуса, принявшего новое обличье и сменившего имидж согласно с бытующими требованиями «пост-эйджа».

Постояв так всего несколько секунд и убедившись, что угрозы нет, он бросился к сменившему галоп на быструю ходьбу, что-то выкрикивающему на ходу Тюремщику, а сзади, громко лопоча гусеницами, как команда за тренером следовала «Бессонница», готовая в любой момент прикрыть прицельным огнем.

Вблизи стало понятно, что Тюремщик выкрикивает всего одно слово, примешивая к нему разные нецензурные вставки и приложения, а приблизившись еще, Бешеный увидел и того, к кому они были обращены.

Какое-то мгновенье он смотрел на продолжающую свой мерный ход, несмотря на Тюремщиковы приказы, человекоподобную фигуру и не верил своим глазам. Даже подоспевший броневик, осветивший ее с головы до ног несколькими прожекторами, не мог заставить Бешеного поверить своим глазам.

По гравию обочины, на запад, по направлению к столице Украины скорым шагом шел проклятый, одетый, как и тот, первый, в латаный комбинезон и фуфайку Харьковских метрополитенщиков с логотипом предприятия на рукаве… А сзади ему оттягивал спину, наполненный чем-то увесистым, старый, дырявый вещмешок.

— Теперь ты его видишь? — часто дыша, оглянулся на Бешеного Тюремщик, продолжая преследование. — Я не знаю что с ним, но я не могу его остановить!

Бешеный подбежал к идущему, сосредоточенно всматриваясь вдаль, проклятому и заглянул в его пустое, бескровное, сморщенное лицо, на котором от человеческого остался лишь безгубый рот и два глубоких провала для глаз. Он был ничем не хуже или лучше тех проклятых, от которых они с таким трудом избавились в пределах столицы. Такое же непредубежденное, холодное, спокойное выражение лица, как и тогда, когда они пожирали людей, разрывали их живьем, отгрызали и выбрасывали их головы, высосав из них мозг. Такая же однообразная, роботическая, словно по-другому они просто не умели передвигать ноги, походка. Так же протянутые строго по швам, почти не двигающиеся при ходьбе, руки. Так же сдвинута немного вперед, словно на шею им было наброшено ярмо, вытянутая как грецкий орех голова…

И поначалу Бешеный, хоть и был насмотрен на имевшие отношения к проклятым ужасы, почувствовал себя новичком, впервые встретившим на поверхности нечеловека.

— Стой, тебе говорят, — как можно строже сказал он, шагая задом наперед параллельно с ним, но проклятый даже ухом не повел.

— Он шизанутый на всю голову, Беша, — объяснил Тюремщик. — Валит себе как сквозь джунгли, ему по фиг.

— Эй, ты! — снова поравнявшись с пребывающим в состоянии автоматизма проклятым, выпалил Бешеный, и приставил ему к горлу зажатое в правой руке мачете. — Куда ты прешь, луноход? У тебя что, поблемы со слухом? Эй, с тобой разговаривают.

— Нет, нет, нет, э-это уже лишнее, Беша, — заикнувшись, протянул вперед руки Тюремщик, и проклятый, ощутив у себя на горле острое лезвие, остановился. Медленно повернул голову и долгим, немигающим взглядом посмотрел сверху вниз на чудного сталкера, который был и на добрую голову ниже его ростом, и в плечах узковат, но, тем не менее, смел угрожать ему своим ничтожным ланцетом.

Взгляд этот Бешеному не понравился. Как и не понравилось то, что он прочитал в глубоко посаженных, маленьких, блестящих двумя искринками глазах. Но убирать оружие, выказав свою слабость и неуверенность, он не хотел. Баталия взглядами продлилась еще несколько секунд, а затем все произошло настолько быстро, что даже, казалось, готовый открыть огонь в любой момент стоящий за пулеметом Борода, опешил.

Мачете Бешеного, подбитое резким ударом, полетело вверх, сделало несколько красочных оборотов, как снаряд фокусника, и зазвенело по асфальту. Где-то в метрах пяти позади отброшенного мощным толчком в грудь, распластавшегося чуть дальше двойной разделительной полосы самого Бешеного.

— Не стрелять!!! — выпростав руки вперед, крикнул Стахов взявшему голову проклятого в прицел Бороде. — Не стреляй!

— Ох, и ни хрена же себе, — поднимаясь с асфальта и высматривая свое оружие удивленно протянул Бешеный, — Ты видел как этот сукин сын меня?..

Стахов спрыгнул с «Бессонницы» и, опережая Тюремщика, подбежал к Бешеному. Ни о чем не спрашивая, наскоро осмотрел его, убедился, что с ним все в порядке, что у него ничего не отваливается, перекушенное острыми клыками, и заспешил к уходящему проклятому.

— Постой, — он взял его за рукав, и тот покорно остановился, снова повернув голову и вглядевшись тем же проницательным взглядом в новое лицо. — Ты понимаешь наш язык? Мы видели твоего предшественника. Он дошел до Киева. Мы слышали принесенное им сообщение.

Проклятый никак не отреагировал.

— Магнитофон, — пытаясь не думать о том, что общается с видом живых существ, которые еще пять лет назад были самым заядлым врагом остатка человечества, указал Стахов на обтягивающий плечи вещмешок. — Ты ведь несешь магнитофон, так ведь? Магнитофон с записью для братьев из Киевского метро, правильно? — Никакой реакции, кроме продолжающегося длительного разглядывания. — Мы, — постучал себя ладонью по груди Стахов, — из Киева, мы едем в Харьков по просьбе тех, кто тебя послал. Мы везем еду и боеприпасы. Если у тебя есть для нас сообщение, ты можешь передать нам свой магнитофон и не идти в Киев.

В какой-то момент подумалось, что это все равно, что пытаться объяснить дальтонику какой на самом деле красный цвет. Проклятый смотрел на него, не мигая, лишь поблескивая дрожащими искорками в глубине черных западин. Смотрел будто бы понимая все, что сейчас происходило, каждое слово, каждый жест, и одновременно так, будто был с другой планеты, будто люди для него — как животные, бегают, обсматривают, обнюхивают его как бурундуки орех. Но потом что-то незаметно переменилось в его взгляде, и в наступившей тишине Стахову даже показалось, что из приоткрытого рта слетело тихое, на грани беззвучия, шипение. Как слово, сказанное безъязыким ртом.

Стахов сморщил лоб, напрягся весь, наклонился к нему ближе, пытаясь не упустить загадочный звук, но вместо шипения, таившего в себе некий смысл, внезапный глухой удар и треск ломающегося черепа заставили его отпрянуть и вскинуть в воздухе кулаками.

Но делать этого не нужно было. Угрозы больше не существовало. Проклятый пошатнулся, вскинул помутневший взгляд к небу и опустился сначала на колени, а потом рухнул лицом вниз.

— Зачем ты это сделал?! — выкрикнул он все еще держащему автомат прикладом вперед Тюремщику. — Кто тебя просил?

— А чего с ним возиться? Может, его еще упрашивать нужно было?! — огрызнулся Тюремщик.

Проклятый недвижимо лежал на дороге, протянув одну руку вперед, а вторую подмяв под себя, будто в последний момент хотел достать что-то из внутреннего кармана фуфайки. От его головы во все стороны медленно растекалась лужа темной, густой жидкости.