Выход 493 - Дмитрий Матяш

При каких-нибудь других обстоятельствах, Крысолов, уже, разумеется, отвесил бы безусому салаге оплеуху — это если бы пребывал в добром расположении духа, уж не говоря во что бы обошлась Леку подобная фамильярность если бы Учитель встал не с той ноги. Но сейчас эта реплика даже немного его подбодрила — если парень еще не утратил чувство юмора, значит он в душе справился с последствиями яготинского инцидента. И это не могло не радовать Крысолова.

На пару секунд снайпер призадумался у открытого заднего борта «Разведчика» — что ему с собой брать: «старушенцию-43» или относительно новую полуавтоматику? Конечно, больше хотелось испытать новую винтовку, тем более патронов «старушечьего» калибра в ящике с патронами в «Разведчике» было всего пять или шесть. Но последние события, черными пауками взбегающие по его телу едва он притрагивался к оружию убийцы, омрачая всякое желание его брать в руки. К тому же по отношению к спасшей его в подземном тоннеле «старушке» это было бы нечестно. Но, с другой стороны, это ведь его трофей, первый трофей, как у тех сталкеров, что имеют по сто выходов наружу!

— Ладно, — не спуская глаз с G43 выдохнул Лек, когда Крысолов с Секачом отдалились от машины, — ты отдохни пока, в твоем возрасте тебе нужен покой, а я пока с тобой разберусь, — он схватил за ремень «Галиль», закинул на плечо, взял светильник и побежал вслед за растаявшими в полумраке крупными фигурами сталкеров.

Кафе «Встреча» с отвалившейся, валяющейся неподалеку ржавой буквой «с» встретило их запертыми, так называемыми, бронированными дверями, которые несмотря на то, что их «бронь» была обычной жестянкой, почему-то не хотели открываться даже после нескольких ударов ногой. Крысолов подошел к приоткрытому окну, включил примотанный к стволу фонарик, направил свет внутрь, и его лицо довольно растянулось.

— Боже, благослови Пирятин, — сказал он, словно обращаясь к скучающему за стойкой бармену, замершему в неизменной для бармена позе — либо протирая белой тряпочкой фужеры, либо положа одну руку на барную стойку, дабы по первому же требованию налить посетителю выбранный им «реактив».

Секач с Леком обменялись малопонимающими, но искрящимися в предвкушении праздника взглядами, и, следуя примеру Крысолова, полезли в окно. Парадокс, но внутри непритязательного, серого кафе их ждал удивительный, образцовый порядок. Небольшой прямоугольный зал благодаря белым, магически посверкивающим словно усеянным бисером обоям и серебристым шторам со светло-голубыми ламбрекенами и фалдами из основной и контрастной ткани, имел торжественный вид. Когда-то, возможно, такой яркий интерьер для кафе, в котором сигаретный дым за каких-то полгода все белое превращал в бежевое, казался излишне торжественным, но для сталкеров, привыкших к голым кирпичам и бетонным плитам сталкерских харчевен типа «Андеграунда» или даже более цивилизованного, обложенного изнутри кафелем бара «У полковника», это кафе казалось просто элитным рестораном.

Десятка два квадратных столиков, накрытых создающими романтическое настроение скатертями нежных пастельных тонов, украшенными белой вышивкой, были обставлены четырьмя или двумя деревянными стульями. Те были предусмотрительно отодвинутыми от стола, словно приглашая присесть и почувствовать себя человеком из прошлого. Столы украшали искусственные розы с только распускающимися бутонами, растущие в тонких, высоких вазах. Возле них поблескивали серебристые, полные потемневших бумажек салфетницы, поместившиеся на одной подставке для перечницы и солонки. Во всем — нетронутая гармония и первозданная чистота. Ни намека на человека и его былое присутствие. Все будто приготовлено для нового поколения теми, чья плоть уже стала землей.

Впереди, напротив двери, возвышалась на небольшом подиуме сложенная из камня широкая барная стойка, перед которой стояли пять-шесть похожих на барабаны круглых стульев, а на заднем, зеркальном фоне невысокие стеллажи были заполнены множеством разнообразных сосудов.

Мягко ступая по ковровой дорожке, Крысолов неспешно прошел между двумя рядами столиков и оказался у стойки. Осмотревшись по сторонам, он наклонился через нее, осветил фонариком пустые ящики, кассовый аппарат, аккуратно выставленные в ряд пивные кружки, стопки и стаканы на подносах, затем положил на мраморную поверхность свой автомат и, подняв планку, открывающую проход к таинствам стойки, оказался на месте бармена.

— Ну, чего желаете, господа? — накинув себе на предплечье серое от пыли полотенце, изобразил бармена Крысолов.

— Покрепче чего-нибудь, — потирая руки, буравил взглядом содержимое стеллажей Секач.

Кирилл Валериевич оглянулся назад, взял с зеркальной полки закупоренную бутылку коньяка, посмотрел на этикетку.

— Подойдет?

— А русской у вас часом нет? — осторожно поинтересовался Секач, усаживаясь на барабанообразный стул и так же выкладывая свой автомат на гладкую мраморную поверхность.

— А это какая? — удивленно посмотрел на бутылку Крысолов.

— Армянская, — словно бы удивляясь тому, что Кирилл этого не знает, ответил Секач.

— Тю ты, русская, армянская, перебирай мне еще тут.

Лек подкрутил светильник на среднюю мощность — не дай Бог, чтоб какой угол в зале остался темным, и повесил его на пустой держатель для фужеров над головой у Секача. Затем влез рядом с ним на кресло и положил руки на стойку.

— А я — что нальют, — сказал он, отметив, что большая часть бутылок на витрине либо пустые, либо в них находится желтое, непрозрачное желе, совсем не похожее на спирт.

— Вот это наш человек! — обрадовался Крысолов и подобрал под прилавком штопор. — А то русскую ему, видишь ли, подавай.

Прежде чем выбрасывать с характерным хлопком выдернутую из горлышка пропитанную коньячными парами пробку, Крысолов поднес ее к ноздрям, и, закрыв от наслаждения глаза, занюхнул. Но потом, заметив взгляды готовых его задушить друзей, поспешил достать три рюмки и тщательно протереть их полотенцем. Секач с Леком следили за движениями рук Крысолова, как следят первокурсники за инструктором, проводящим разборку оружия — внимательно, стараясь не упустить из виду ни одной, даже самой мелкой детали.

Кирилл Валериевич филигранными движениями рук, расчетливо, дабы ни одна капля даром не упала на пыльную плиту, наполнил рюмки коньяком.

— За ребят, которые в пути, — подняв свою стопку, громко выдохнул он, — за наших товарищей.

— За товарищей, — в один голос подхватили сталкеры.

И вместе опрокинули внутрь себя ореховобурую жидкость. Как один занюхали рукавом, молодой прослезился, переглянулись.

— Ну что? — перевел взгляд с одного на второго Крысолов.

— Хорошо, — кивнул Лек.

— Градусов, правда, убавилось, но ничего, — прищурившись, ответил Секач, а потом, причмокнув: — Хотя не распробовал еще.

Поняв намек, Крысолов не стал дожидаться пока во рту остынет, и сразу налил еще по одной.

— За нас, — сказал он, и первым осушил свою рюмку. Сталкеры незамедлительно последовали его примеру, и спустя минут десять коньяк в бутылке плескался на дне.

— Ну, блин, вот где они? — оглянувшись в откытое окно, сказал Секач. — Да за это время уже сто раз можно было с того Яготина приехать.

— Не беспокойся, Сергей, приедут. Мало ли там что, — подавляя и в себе тревогу, как можно спокойнее ответил Крысолов. — Да и Стахов осторожный очень, быстро ехать не будет.

— А сколько пути мы уже прошли? — спросил Лек. Веко его единственного глаза опускалось и поднималось медленнее обычного, а взгляд вроде бы и направлен был на Крысолова, но все же смотрел куда-то мимо него. — До Харькова еще долго?

Крысолов пошарил у себя за пазухой и вытянул из внутреннего костюма бережно сложенную вчетверо карту, развернул ее и разложил на столе.

— Треть, — сказал он и постучал пальцем по маленькому серому многоугольнику, над которым было написано «Пирятин». — Мы здесь, — затем провел пальцем по извилистой линии и остановился на другом многоугольнике — большом, желтом, к которому примыкали много таких же линий с разных направлений. — Харьков здесь. Еще три-четыре ночи ходу.

Рассеянным взглядом Лек оглядел красную линию дороги, имеющей контур серпа, и почему-то подумал, что этот путь им не пройти никогда. Потом отмахнулся от этой мысли, как от налетевшего на лицо бабьего лет, и продолжил посягать азы топографии.

Судя по карте, после Пирятина дорога резко уходила вниз, так как если бы Пирятин был той точкой на серпе, где рукоять переходила в лезвие. Следующим населенным пунктом по ходу наклонной были Лубны. На карте город выглядел побольше маленького Пирятина, вокруг него даже была пропущена окружная — трасса, которой мог похвастать далеко не каждый районный центр. Потом стремительный спуск красной линии автодороги пролег через маленький городок Хорол, затем выравнивался, поддевая собой желтое пятно под названием «Полтава», и степенно превращался в подъем, взмывая вверх и упираясь на самом пике в Харьков.