Советская военная разведка. Как работала самая могущественная и самая закрытая разведывательная организация XX века - Виктор Суворов

Добывающие офицеры, в свою очередь, получали информацию от завербованных агентов. Система оценок эффективности работы позволяла судить не только о качестве добываемой информации, но и о работе агентуры. Вот этот агент, например, давал весьма ценные сведения, потом офицер, который его завербовал и с ним работал, вернулся на родину в связи с окончанием трехлетнего срока командировки, а источник передал на связь новому добывающему офицеру. Переход этот четко просматривается на графике: работал источник исправно, а с новым офицером не сложилось. Новый докладывает, что отношения с источником установлены, что все в порядке, но график достижений указывает на резкое снижение качества добываемой информации. Это должно было настораживать — следует разобраться. Или, например, источник давал отменный материал, а потом вдруг пошла откровенная дэза. В чем дело?

Своими сомнениями и подозрениями начальство ни с кем не делилось, но ситуацию держало под контролем. Зачастую, имея в руках результаты за много лет, офицеры направлений и управлений из Москвы видели ситуацию на местах даже более ясно и четко, чем те, кто непосредственно там работал.

Резидентам раз в месяц сообщали номера информационных шифровок, которые были доложены руководству, без уточнения, по какому уровню. И тогда резидент вызывал к себе добывающих офицеров по одному в порядке негласной субординации: самых успешных — первыми. С самыми успешными офицерами резидент подолгу беседовал за закрытыми дверями, а неудачникам приходилось часами дожидаться своей очереди только для того, чтобы получить от него короткий «взбадривающий» выговор с изрядной долей непечатных идиоматических выражений. Психологически это действовало безотказно.

Так всем добывающим офицерам резидентуры ясно давали понять, кто чего стоит.

Каждый входил к резиденту с рабочей тетрадью. Тетрадь имела гриф «Совершенно секретно» и номер, начинавшийся с двух нулей, была прошнурована, кончики шнурка на последней странице закреплены печатью. Резидент называл номера шифровок: ставь галочки, эти твои сообщения проскочили наверх и были доложены руководству.

Иногда, в особых случаях, начальник направления или управления сообщал резиденту уровень, на который ушло сообщение. Резидент вызывал добывающего офицера, распекал его за промахи и упущения, потом отпускал и уставшим голосом напутствовал: иди, работай. И уже вдогонку: там твоя шифрулька вчерашняя по первому уровню прошелестела, шума наделала. Ладно, ладно, иди, праздновать будем, когда в Москву вернемся.

3

Высшим пилотажем информационной работы считалось умение написать информационную шифровку, не опираясь на сведения агентуры.

Дело тут в следующем. Если от агента были получены какие-то очень важные и срочные сведения, то им сразу же присваивался гриф «Совершенно секретно», их мгновенно шифровали и отправляли на КП ГРУ. Если сведения источника были не очень важными и не очень срочными, можно было просто написать справку на страничку и отправить ее дипломатической почтой. Но как написать важное сообщение, которое не базируется на агентурных сведениях? Если не на агентурных, тогда на каких?

Ответ один: на открытых источниках.

Но если источники открытые (пресса, радио, телевидение, болтовня на дипломатических тусовках), то как из них может получиться срочное и совершенно секретное сообщение?

Здесь все зависело от мастерства составителя сообщения. Составить такое сообщение нелегко. Путь этот скользкий, рискованный, неблагодарный. Собрал офицер кусочки открытой информации, сложил из них какую-то картинку, выводы сделал, резидент сообщение подписал, его зашифровали и отправили в Москву.

Москва молчит.

Набрал офицер еще материалов, сложил картиночку, отправили, а из Москвы резиденту нагоняй: уйми звонаря! Мол, мы сами газеты читаем, сами умеем кусочки информации складывать в логические цепочки!

И все же некоторым ребятам такое удавалось. Из кусочков открытой и всем доступной информации они складывали такие картинки и делали такие выводы, которые в Москве немедленно засекречивали и докладывали высшему руководству страны.

Приносит такой офицер резиденту сообщение.

Резидент: откуда дровишки?

Офицер: вычислил.

Почешет резидент свою седую (и недавно битую) голову, да и подпишет.

И тут же запрос Москвы: откуда это? Из каких источников?

Ответ: чистая аналитика!

4

Очевидно, что ГРУ нужны были не только сообщения, но и подтверждающие документы и образцы.

Например, идет война, и наш резидент сообщает, что на нейтральной территории представители наших союзников зачем-то тайно встречаются с представителями нашего общего злейшего врага и о чем-то толкуют.

Интересно?

Очень.

Хорошо работает резидент и его братия?

Просто чудесно! Но было бы лучше, если бы к докладу были приложены соответствующие снимочки: вот они, голубчики, руки друг другу жмут, вот они о чем-то шепчутся.

И было бы совсем замечательно, если бы вслед за докладом была представлена магнитофонная лента с записью беседы.

Это как в уголовном розыске: хорошо, когда предложена убедительная версия убийства, но гораздо лучше, если к ней добавлены вещественные доказательства, эту версию подтверждающие — например, топор со следами крови жертвы и резиновые сапоги, отпечатки подошв которых были обнаружены на месте убийства, а в идеале — запись с камеры видеонаблюдения с записью момента совершения преступления.

Вот почему любая уважающая себя разведка исключительно высоко ценит подтверждения, желательно документальные. Одно дело, когда пришла шифровка о том, что враги собираются на нас нападать, и совсем другое, если в дополнение к шифровке добыта карта с планом вражеского вторжения.

Столь же высоко советская военная разведка ценила добытые образцы. В некоторых случаях они играли решающую роль, определяя успех важного проекта копирования или создания новейшего оружия или военной техники, который иначе был бы обречен на неудачу.

Вот один пример. В ходе Второй мировой войны германские инженеры открыли несколько совершенно новых направлений развития военной техники — от инфракрасных приборов ночного видения до баллистических ракет средней и даже межконтинентальной дальности. Им не хватило времени внедрить в производство массу самых невероятных проектов. Среди настоящих чудес — противотанковая ракета Х-7 Rotkappchen (нем. «Красная шапочка»); ничего подобного в то время нигде в мире не было, но, когда испытания ракеты успешно завершились, германская промышленность была стерта с лица земли ковровыми бомбардировками американской и британской авиации, а советские танки уже готовились к последнему броску на Берлин.

После войны разведки всех победивших стран рыскали по развалинам Третьего рейха в поисках технической документации. Советская военная разведка умыкнула вполне пригодные к использованию германские баллистические ракеты «Фау-2». По образцу «Фау-2» и на основе немецких ракетных технологий была создана первая крупная советская баллистическая ракета 8А11 (Р-1). Этими ракетами были вооружены первые ракетные бригады Советской Армии.

А французам посчастливилось захватить техническую документацию по проекту Rotkappchen. Благодаря этим материалам во Франции была создана противотанковая ракета Nord SS.10, которая стала первой в мире серийной противотанковой управляемой ракетой, принятой на вооружение войск. В то время такая штука называлась ПТУРС — противотанковый управляемый реактивный снаряд. Много позже последняя буква в сокращении отпала: такие изделия стали называть не реактивными снарядами, а ракетами.

Осенью 1956 года в ходе войны на Ближнем Востоке французы впервые применили ПТУРС против египетских танков. Танки в основном были советскими. Им крепко досталось.

Военные эксперты во всем мире по достоинству оценили ПТУРС SS.10. Этот противотанковый комплекс тут же был принят на вооружение армии Израиля. Американцы смирили гордыню и тоже купили его: ничего подобного в Америке в то время не было. Представляю, как скрежетали зубами западные немцы, видя технологический триумф «лягушатников», которые слямзили немецкую «Красную шапочку».

В октябре 1957 года, ровно через год после столь успешного дебюта французского ПТУРС, в Советском Союзе впервые в мире был выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли. Интересно полистать нашу военную литературу конца 1950-х и самого начала 1960-х годов. Советские авторы отдавали должное французскому противотанковому комплексу, а завершали свои статьи намеком: свои секреты не выдаем, но умный читатель сам способен делать выводы — уж если Советский Союз способен создавать самые мощные ракеты в мире, бороздящие просторы вселенной, если в области создания космических ракет мы впереди планеты всей, то о всякой мелочи вроде ПТУРС и говорить нечего. К этим гордым заявлениям добавлялись победные рапорты об освоении целинных земель, перекрытии Енисея, триумфальном выступлении советской балетной труппы в Лондоне и победах советских атлетов на олимпийских играх в Мельбурне и Риме.