Женские лица русской разведки - Михаил Михайлович Сухоруков

приём не помог уладить конфликт. Видимо, когда ей подобрали псевдоним «Шальная», то тем самым точно определили её черты характера и личные качества. В своём противостоянии с жандармским подполковником секретный сотрудник Загорская стояла на своём, несмотря на растущее недовольство начальства и личные материальные потери. Красильников неоднократно докладывал об этой конфликтной ситуации в Департамент полиции. Особо при этом подчёркивая, что «работа» Загорской стала менее результативной, чем во времена руководства Ратаева и Гартинга. Упомянул он и о случае с Загорским, имевшим псевдоним «Южный», когда его уличили в представлении ложных сведений о датах перехода границы и прибытия в Петербург, в то время как он оставался в те дни в городе Вена. «К изложенному, — докладывал Красильников начальству, — считаю необходимым добавить, что так называемая «Главная Агентура» до настоящего времени не даёт никаких существенных сведений, ограничиваясь передачею мало определённых слухов, а в приведённом выше случае сообщение её прямо не соответствовало истине»[320]. Не помогло и снижение месячного жалованья Загорской на 1000 франков — до суммы 2500 франков.

Строгая конспирация: всегда и во всём

Секретный агент Загорская была прилежной ученицей в освоении тайного ремесла. Один из главных принципов в работе агента охранки гласил о необходимости всегда и везде помнить о конспирации, повседневно соблюдая определённые правила и условия. Марья Алексеевна хорошо усвоила эти уроки и всегда проявляла настойчивость в вопросах конспирации. Она даже вице-директору Департамента полиции С.Е. Виссарионову, с которым была лично знакома, писала свои сообщения и письма только печатными буквами. Кстати, в своём письме от мая 1912 года она вновь отказалась от перехода в подчинение подполковника Эргардта[321].

Однако некоторые доводы, приведённые Загорской в этом письме, помогают лучше понять реальную ситуацию того времени. Так, в самом начале своего письменного обращения она упоминает о том, что Красильников ей сообщил о том, что он «получил распоряжение о прекращении со мной свиданий и о передаче меня другому лицу… но я категорически отказывалась, как и отказываюсь теперь»[322]. Далее она пишет о сложности психологической перестройки агента при таких переподчинениях. Предупреждает о том, что в результате может сильно пострадать дело. В конце письма она просит оставить всё так, как было прежде. Интересно, что это письмо М.А. Загорская подписала инициалом «С.». Ни один из её оперативных псевдонимов не начинается с этой буквы. Возможно, это был какой-то псевдоним или тайный знак, используемый только для личной связи с С.Е. Виссарионовым. Однако ожидаемой поддержки руководства Департамента полиции в решении своего вопроса об отмене переподчинения она не получила. Несмотря на это, она тоже осталась на своей позиции и продолжала демонстративно общаться только с Красильниковым. Кстати, ежемесячное денежное вознаграждение из его рук лично получали всего два секретных сотрудника, одним из которых была Марья Алексеевна Загорская. Все остальные секретные сотрудники и негласные осведомители получали своё вознаграждение из рук его заместителей и помощников.

Откомандирование в Россию

Во избежание расширения зоны конфликта в ноябре — декабре 1910 года было решено временно перевести Загорскую в Россию. О серьёзности сложившейся ситуации свидетельствует тот факт, что решение по данному переводу принимал вице-директор Департамента полиции и одновременно начальник Особого отдела С.Е. Виссарионов, который к тому же заведовал кадрами всех охранных отделений и самого Департамента полиции. Надо отметить, что директор Департамента полиции С.П. Белецкий хорошо знал своего заместителя и во всём полностью ему доверял. Так что решения Виссарионова были обычно окончательными.

Вопрос перевода ценного агента зарубежного сыска в Петербург был детально продуман, чтобы не вызвать у Загорской каких-либо подозрений. Для всех она продолжала считаться опытным и результативным секретным сотрудником Парижского бюро и была известна под новыми псевдонимами. Кроме агентурного имени «Шальная», ей были присвоены новые псевдонимы — «Главная агентура» и «Шарни». Считается, что оперативный псевдоним «Шарни» был выбран Красильниковым при участии самой Загорской по аналогии с известным историко-приключенческим романом А. Дюма «Графиня де Шарни». Возможно, сыскное начальство выбором столь аристократичного по звучанию псевдонима хотело смягчить конфликтную ситуацию среди Заграничной агентуры. Несмотря на все сложности во взаимоотношениях со строптивым секретным сотрудником, её продолжали содержать в составе Заграничной агентуры, поскольку, как считал А.А. Красильников, она при случае благодаря лишь своим связям и положению среди политэмигрантов «могла вознаградить все расходы».

Надо отметить, что до конфликта семейная агентура Загорских работала весьма результативно. В донесениях самой М.А. Загорской достаточно подробно освещалась деятельность эсеров в Российской империи и за рубежом. Многие доклады в Департамент полиции из Парижа в значительной части содержали информацию, наблюдения и выводы, взятые из оперативных донесений Загорской. При этом особый интерес высших чинов российской охранки был сосредоточен на сообщениях о террористической активности эмигрантов и ближайших планах эсеров-боевиков.

Соблюдая осторожность, избежала разоблачения

Ситуация нормализовалась лишь после смерти А.В. Эргардта в 1915 году. Причина и обстоятельства его смерти до конца неизвестны. Однако последующие события лишь подтвердили опасения Загорской относительно перехода в подчинение к жандармскому подполковнику.

Дело в том, что после его смерти выяснилось одно весьма неприятное обстоятельство для российской секретной службы за рубежом. Оказалось, что сам Эргардт грубо нарушал правила конспирации. Например, часто проводил встречи с секретными сотрудниками у себя на квартире и вёл с ними разговоры по вопросам, составлявших государственную и служебную тайну. Иногда при этом присутствовала и его жена. Позже стало известно, что он посвящал свою жену во многие служебные вопросы и даже обсуждал с ней свои секретные дела.

После его смерти жена пыталась шантажировать руководство Заграничной агентуры своей осведомлённостью и возможностью разоблачения многих секретных сотрудников политического сыска за рубежом. За своё молчание она требовала значительную сумму денег.

Это обстоятельство вызвало серьёзную обеспокоенность в Департаменте полиции. В то время все были заняты выявлением канала утечки сведений о секретных сотрудниках. Кто-то периодически передавал такую информацию известному разоблачителю агентов В.Л. Бурцеву. Под подозрение попали 6 человек, но предатель так и не был найден. При этом дополнительно принимались особые меры, чтобы максимально снизить риски дальнейших разоблачений секретной агентуры. Ещё были свежи в памяти скандальные разоблачения в публикациях Бурцева, Меньщикова и Бакая.

А тут еще новой головной болью для руководства Заграничной