Рунная птица Джейр - Андрей Астахов

       Иган понял. В словах главы Капитула была угроза. Кассиус Абдарко намекнул ему, великому герцогу Кревелога, что Серое Братство обладает куда большей властью, чем его собственная. И задавать Братству ненужные вопросы опасно. Очень опасно.

      - Я вспомнил эту притчу, - сказал он, поднеся к лицу надушенный платок. - Прекрасная, мудрая история. Но мы говорили о моем брате... или братьях.

      - Князь Рорек мертв, - ответил инквизитор. - Пусть его призрак не беспокоит тебя. Что же до Эндре, мои люди найдут его. Братство не потерпит, чтобы наши враги ходили по земле - живые или мертвые, неважно. Умерший должен покоиться в своей могиле. Упокоится и принц Эндре. Даже не сомневайся.

      - Я всего лишь хочу, чтобы вы держали меня в курсе событий.

      - Конечно, ваша светлость. И еще хотел бы сказать тебе...

      - Что именно?

      - Наверное, великому герцогу Кревелога негоже далее оставаться холостым. Тебе пора найти герцогиню. Не любовницу, а герцогиню. Дамзель Соня прелестна, не спорю, но она всего лишь танцовщица, - тут инквизитор сухо улыбнулся. - Подумай над этим, ваша светлость.

      - В твоих словах есть здравое зерно, Кассиус, - ответил Иган, с трудом пересиливая гнев. - На досуге я поразмышляю над ними.

      - Это было бы чудесно. Мы сообщим о результатах расследования, - Абдарко поклонился и, не дожидаясь разрешения герцога покинуть зал, вышел в парадные двери.

      - Болак! - в ярости крикнул Иган.

      - Ваша светлость? - Камердинер вбежал в зал, подобострастно заглянул в глаза. - Что угодно вашей светлости?

      - Пошли за Соней, - сказал Иган. - Я хочу ее видеть. Немедленно. И пусть накроют стол в Розовой комнате. На двоих.

       Сквозь покрытые ледяными узорами слюдяные стекла угадывались утопающие в морозной дымке башни Градца. В правой башне, почти на самом верху, горел огонек. Чем больше сгущались ранние зимние сумерки, тем заметнее он становился.

      - О чем ты думаешь? - Прохладная мягкая рука Сони легла ему на плечо.

      - О наступающей ночи, - Иган обернулся и посмотрел на нее. Соня улыбнулась. Герцогская мантия, которую она набросила на плечи, не скрывала ее прелести. Иган наклонился и поцеловал ее. У губ девушки был вкус вина. Красного "ре-плессада". Иган сам предпочитал белый брассек, но и ре-плессад ему нравился. Может быть, потому что Соня любит это вино - красное и густое, как кровь. И в нем живет алая искра, похожая на маленькую и беззащитную жизнь.

      - И что ты думаешь о наступающей ночи? - промурлыкала танцовщица.

      - Что она будет холодной. И мы проведем ее вместе.

      - Конечно, мой принц.

      - Пойдем.

       Он стащил с нее дурацкую мантию, опрокинул на постель, вдохнул горьковатый запах волос, навис над Соней, разведя в стороны ее податливые руки. Какое же счастье видеть эту чудесную, озорную, непристойную улыбку на ее губах! Особенно после того, как побываешь в обществе этих благородных идиотов. После того, как поговоришь с Абдарко...

      - У тебя кровь на шее, - сказала Соня.

      - Знаю, - Иган коснулся пальцами царапины. - Пора бы ей зажить.

      - Позволь мне, - Соня медленно и сладострастно слизала капельку крови, выступившую на порезе. - Ммммм, напиток богов! Кровь герцога так пьянит. У нее пряный вкус.

      - Я готов позволить тебе выпить мою кровь до капли.

      - Это было бы неразумно, - Соня сверкнула глазами. - У твоей крови замечательный букет, но вкус твоего семени мне нравится больше.

       Иган вздохнул, привлек девушку к себе.

      - Мой принц, - прошептала она, когда Иган вошел в нее. А потом застонала и вцепилась ему в плечо зубами. Эта боль понравилась ему. Он может чувствовать боль так же, как чувствует удовольствие от близости с женщиной. Это жизнь.

       Интересно, проклятый Эндре чувствует боль? Стонет ли от удовольствия, когда молодая и красивая женщина умело и нежно водит языком по его возбужденной плоти, когда он изливает свое семя в ее утробу? Или же мертвецы способны чувствовать лишь злобу и ненависть? Или ими владеют страсти, о которых живым просто неизвестно?

       - Я живу, - вздохнул герцог, глядя в наполненные слезами глаза Сони.

      - Мой принц! Не торопись. Вся ночь впереди...

       На ее губах темнела кровь. Его кровь.

       Я хочу, чтобы эта боль и это счастье никогда не кончались, подумал он. Никогда...

       Соня закричала, извиваясь под ним - а потом стало тихо. На башне Градца ударил колокол. Потом еще, и еще.

      - Я люблю тебя, - шепнул он. - Небесные владыки, как я тебя люблю!

      - Мой принц желает говорить о любви?

      - Больше чем когда-либо.

      - Тогда пусть ляжет на спину и закроет глаза, - Соня положила руку ему на грудь, прижалась разгоряченным телом. - А я буду петь для него. Одну очень старую песню, которую когда-то слышала от моей мамы. О самой нежной, самой преданной, самой бесконечной любви. О любви простой танцовщицы и прекрасного принца.

       Иган вздохнул, покорно закрыл глаза. Соня прижалась к нему и запела. Тихо, еле слышно. Это была песня на неведомом языке, который Иган никогда прежде не слышал. Он не понимал слов, но голос Сони и мелодия были так прекрасны, что сердце сладко заныло, и слезы потекли у него из глаз. Такого счастья, такого блаженства он не испытывал никогда.

       Песня Сони была услышана.

       На рыночной площади вожак стаи бродячих псов настороженно повел ушами. Едва уловимый звук, недоступный человеческому слуху, доносился со стороны герцогского замка. И этот звук был страшен. Он леденил кровь сильнее зимнего ветра, сильнее ночного мороза.

       Пес оскалился и зарычал. Звук не исчезал. Он все больше терзал слух пса, и терпеть эту муку он больше не мог - начал скулить. Прочие псы тоже услышали ЭТО: сбившись вокруг вожака и позабыв о вмерзших в снег отбросах, они слушали ночь, из которой лилась жуткая песня, пока их ужас не прорвался дружным тоскливым воем, и собаки выли до тех пор, пока не стихла песня смерти, а потом подоспевшая стража разогнала собак.

       И на улицах Златограда вновь стало тихо.

    Глава 5

       Сорочий Приют оказался просторной, добротно построенной крестьянской мызой, укрытой среди густого хвойного леса. Здесь оказалось все необходимое путнику или беглецу - маленькая баня, чистая теплая одежда, сушеное мясо, картошка и соль в погребе, дрова для очага и даже бочонок крепкого златоградского меда, настоянного на пряностях.