Люди и нелюди - Олег Бубела

Я поспешно поднял руки и с добродушной улыбкой заявил:

— Прости, просто пошутил неудачно. А волновались вы с отцом совершенно напрасно — я же Везунчик!

Гном оставил возмущение, улыбнулся в ответ, после чего повернулся к стоявшему у входа эльфу и осведомился, перейдя на имперский:

— Что тебе здесь нужно?

Отметив холодный тон, с которым были произнесены эти слова, а также выделение интонацией местоимения, я сделал вывод, что гномы особой любви к ушастым не испытывают. Нет, у меня мелькнула мысль, что Глимин и Дарит пересекались ранее и расстались совсем не на дружеской ноте, но ее я отбросил сразу — мой учитель в Ирхоне раньше не был, а загруженные заказами гномы вряд ли имели время, чтобы наведываться в соседние города. Короче, налицо межрасовая неприязнь, а значит, процедуру знакомства лучше вообще не проводить.

Кивнув в сторону Дарита, я коротко сообщил парню:

— Он со мной.

— Так вот почему ты заказал именно эльфийские клинки, — понимающе протянул гном, пристально рассматривая Ушастика, которого, судя по бесстрастному лицу, нисколько не удивил подобный прием.

Мне оставалось только многозначительно промолчать, поскольку я просто не сообразил, что имел в виду парень. Да и вообще, сегодня большинство его поступков были за гранью моего понимания. Взять, к примеру, эту буйную радость. Отчего она появилась? Мы же виделись всего два раза, даже хорошими знакомыми стать не успели, так к чему такие чувства? Или Глимин отчего-то решил заочно выбрать меня своим кумиром? Ладно, допустим. Но в чем смысл упоминания о его с отцом переживаниях по поводу моего исчезновения? Да кто я такой, чтобы обо мне переживать? Самый обычный заказчик, каких к кузнецам приходят десятки, если не сотни, причем заплативший за работу вперед. Или гномы волновались, что я не принесу им остаток чешуи хашана? А это отношение к эльфам…

Короче, сплошные загадки, ответы на которые мне узнать не суждено. Ведь спрашивать напрямик означало если не обидеть гнома, то, как минимум, оказаться в глупом положении, а на долгие разговоры не было ни сил, ни желания. Порадовало то, что Глимин, удовлетворившись осмотром Дара, больше не стал испытывать на прочность мое любопытство и наконец-то вспомнил о гостеприимстве. Проводив меня с Ушастиком в гостевую комнату, он приказал располагаться, а сам убежал за клинками.

Не успели мы сбросить с плеч рюкзаки и устроиться в удобных креслицах, как в комнату вошел его отец. Нарим тоже продемонстрировал искреннюю радость от нашей встречи, но был более сдержанным — ограничился крепким рукопожатием. Дарита старый мастер демонстративно проигнорировал, что несколько меня задело. Неужели так сложно было поприветствовать моего спутника? Хотя бы из банального уважения ко мне. Или гномы не знают поговорку "друзья друзей — мои друзья"? Странно, если не сказать больше — неподдельное радушие во взгляде и одновременно с этим поступок, который можно расценить лишь как плевок в лицо.

Однако я не стал демонстрировать свою обиду, вежливо поинтересовался здоровьем гнома, успехами в кузнечном бизнесе, а затем предложил перейти к делу и передал ему мешок с драгоценной чешуей, не забыв присовокупить пяток кило из сумки эльфа. Взяв мою добычу, мастер удалился подсчитывать ее общую стоимость, а моим вниманием всецело завладели клинки, которые вынес Глимин. Как мы и договаривались, их ножны и рукояти ничем особенным не выделялись — первые представляли собой сочетание серой кожи и поблескивающего серебром начищенного металла, а вторые были сделаны из черного дерева и покрыты резьбой, напоминающей чешую.

Приняв мечи из рук гнома, я первым делом отметил, что весят они немного — примерно как сабля за моей спиной. Затем внимательно оглядел небольшую простенькую гарду, пощупал рукоять, удобно обхватываемую моей ладонью, и попробовал извлечь один из мечей. Тот, что побольше и, судя по логике, назывался "братом". Клинок выходил легко, как по маслу, но когда я увидел лезвие, то был ошеломлен до глубины души и некоторое время тупо пялился на него, недоумевая, как вообще такое могло получиться. Я был готов к тому, что сталь из чешуи хашана будет черной, серой, либо вообще неотличимой по оттенку от обычной, но благодаря неведомой химической реакции она получилась нежно голубой, как безоблачное небо.

Не веря своим глазам, я коснулся лезвия, отполированного до зеркального блеска, и почувствовал приятный холод металла, а проверив остроту, выяснил, что клинок не уступает золингеновской бритве. Покрепче сжав рукоять, я полностью обнажил меч и в который раз удивился — балансировка была просто изумительной, а по сравнению с привычной саблей клинок казался мне практически невесомым! Пушинка, ей богу! Но пушинка необычайно острая и потому смертельно опасная.

Прекрасно понимая, что лучше всего сейчас засунуть клинок обратно в ножны, чтобы не оттяпать себе что-нибудь с непривычки, я не смог удержаться и сделал пробный взмах, затем второй… А потом плюнул на осторожность и обнажил "сестру", которая оказалась такого же небесного цвета. Вытянув оба меча перед собой, я не смог удержаться от глупой улыбки, поскольку неизвестно почему мою душу наполнил безмерный восторг, который настойчиво просился наружу.

Помню, кто-то говорил мне, что пистолет в руке рождает у человека уверенность и ощущение могущества. Ерунда это все! Для меня огнестрельное оружие всегда оставалось тяжелой пахнувшей сгоревшим порохом и смазкой железякой, не вызывающей никаких приятных чувств. С холодным дело было иным — я уважал его, и в далеком детстве долго игрался некоторыми особенно привлекательными экземплярами. Потом, как правило, эти игрушки надоедали, заменялись другими, но никогда, беря их в руки, я не чувствовал того, что ощущал сейчас.

Ни сжимая изящную рукоять кортика, ни вглядываясь в матовое лезвие армейского штык-ножа, ни пуская солнечные зайчики сюрикэнами, я не испытывал огромной всепоглощающей любви к ним. А эти голубые клинки отчего-то дарили мне безумный восторг одним фактом своего существования и заставляли восторгаться собой. Они удобно устроились в моих ладонях и ощущались неотъемлемой частью рук. Несомненно, лучшей частью. И я осознал, что теперь ни за что на свете не расстанусь со своим оружием. Своим!

Эта мысль, наверное, могла бы довести меня прямо-таки до экстатического состояния, если бы внезапно в моем сознании не появилось горькое разочарование. Пару секунд постояв в задумчивости, я наконец-то догадался, что, а вернее, кто явился причиной моей всеобъемлющей любви к клинкам. Повернувшись к Дариту, который, казалось, решил немного вздремнуть в кресле, я поинтересовался на эльфийском: