Пламя Сердца Земли - Светлана Багдерина

Но нельзя раскисать, я здесь хозяин, надо давить на них, давить, давить, давить… Я для них царь и бог, мое желание – закон, они не могут мне противиться!..

ПРИВЕДИТЕ ЕГО! Я ТАК ХОЧУ!!!..

Темнота в дверном проеме снова зашевелилась, и в освещенный факелами стражников круг безмолвно выступили умруны, волоча за собой с заломленными за спину руками старого знакомца – давешнего напыщенного сержанта, у которого спеси сейчас явно поубавилось.

Сабан, не расслабляясь, слегка успокоил рваное свистящее дыхание – никогда не ожидал, что контролировать каких-то недорезанных деревенщин будет так сложно, на грани невозможного! – и, натужно усмехаясь, сделал несколько шагов вперед, к плененному лукоморцу, извивающемуся в стальных руках умрунов и прожигающему его полным ярости и бессильного отчаяния взглядом.

Они снова сделали то, что хотел он. Он справился с ними и на этот раз. Значит, грань невозможного отодвинулась еще немного, и он снова оказался на коне, и противиться ему из этого сброда теперь не сможет никто.

А раз так, то можно слегка и поиграть.

– Не знаю, применимо ли такое понятие к этим… тварям… – задумчиво, с видом любопытного исследователя в собственной лаборатории на пороге гениального открытия, которое спасет весь Белый Свет, заговорил колдун, прохаживаясь с заложенными за спину руками мимо застывшей в страдальческом немом изумлении шеренги гвардейцев, – но, возможно, им будет приятно немного помучить шпиона, который черным колдовством и обманом заставил их нарушить верность нашему повелителю и повиноваться своим гнусным планам. Но они своей покорностью этот подарок, безусловно, заслужили.

Он отступил на шаг, склонил голову на бок, словно любуясь произведением искусства, и вдруг, как бы вспомнив что-то невзначай, кивнул умрунам, стоявшим ближе всех к захваченному:

– Бейте его.

Те не пошевелились.

– Бейте его, ну же!..

Умруны стояли и равнодушно молчали, словно в один миг и навсегда потеряли возможность слышать, говорить и двигаться.

– БЕЙТЕ ЕГО! – взревел Сабан и, не заботясь более о своей бедной разламывающейся головушке, изо всех сил ударил энергией кольца в сторону мятежных царских гвардейцев.

Иван вскрикнул, попытался схватиться за голову не принадлежащими ему более руками, и упал на колени. Даже собакоголовые ощутили этот удар и шарахнулись от взъярившегося мага, враз ставшего похожим на взбесившегося колобка, роняя алебарды и закрывая уши ладонями от беззвучного рева.

Умруны тоже вздрогнули, покачнулись от обрушившейся на них мощи, но не шевельнули и пальцем, чтобы выполнить приказ.

– Я ВАМ ПРИКАЗЫВАЮ!.. Я!.. СЛУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА!.. ЦАРЯ КОСТЕЯ!.. ВЫ ДОЛЖНЫ ПОДОЙТИ И ИЗБИТЬ ЭТОГО НЕГОДЯЯ! НЕМЕДЛЕННО! НУ ЖЕ!!!..

Удар из кольца, последовавший за этим, был такой страшной силы, что теперь уже сам Сабан взвыл от боли, обхватил вспыхнувшую незримым огнем голову и осел кулем на булыжник, не переставая, стиснув зубы и кулаки, бить, жечь, рубить силой магии проклятых бунтовщиков. Они не имели права сопротивляться, не имели права на жизнь, на существование, права на то, чтобы перечить ему, первому помощнику второго советника… второму советнику первого помощника… второму помощника первому советника… перечить ЕМУ!!!..

Они не могли это делать, они просто не могли это делать не при каких условиях, но чем мощнее и яростнее он бил, давил их и корежил своей волей через кольцо, тем большая доля его ненависти и злости возвращалась к нему, кромсая, калеча, выворачивая на изнанку мозги, выжигая полуослепшие глаза…

Если бы можно было убить покойника, он убил бы на месте их за то, что они делали с ним.

Стражники, позабыв о страхе перед колдуном, долге, уставе и прочей абстрактной суете, бросились врассыпную, в ужасе подвывая, спотыкаясь и падая, сжимая лопающиеся от напора неведомой силы взъерошенные башки с прижатыми ушами. Непокорную беду, царского сына и второго помощника первого советника теперь окружало только кольцо догорающих на земле факелов и брошенного в панике оружия.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. – рычал маг, раскачивая звенящей и разрывающейся от боли головой, в которой не то шла мировая война, не то гремели праздничные фейерверки по случаю ее окончания, и не замечая, как разбивает в кровь кулаки о камень мостовой. – Вы должны меня слушаться!.. Вы – ничто!.. Я вам приказываю!.. Это ты во всем виноват, лукоморский мерзавец!.. Ты!.. Это из-за тебя!.. И твоего колдовства!.. Ненавижу!..

И тут же – собакоголовым:

– Вернитесь, предатели!.. Всех уничтожу!.. Всех!.. Всех!..

Но это лишь остановило повальное бегство его воинства метрах в ста от театра военно-волшебных действий, но никоим образом не направило их стопы в противоположном направлении.

Взбешенный Сабан, тяжело кряхтя и кашляя, попытался подняться на ноги, не разрывая связи с раскалившимся до боли кольцом, но вдруг его рука наткнулась на что-то острое и холодное, что звякнуло металлом под его прикосновением. Он скосил налитые кровью отчаянно расфокусированные глаза, зажмурился, сморгнул и разглядел: это был меч дезертировавшего вместе со всеми адъютанта.

Опираясь на него, как на трость, колдун с трудом встал, нашел слезящимися глазами то, что искал, и неровной подпрыгивающей походкой, что придавало ему сходство с мячиком, уносимым бурной рекой, с диким воплем побежал к лукоморцу, все еще зажатому между двумя удерживаемыми на месте властью кольца умрунами.

На звук шагов Иван с трудом поднял непослушную, пытающуюся разлететься в нескольких направлениях одновременно голову, увидел сквозь муть в глазах несущуюся на него полубезумную тушу с мечом наперевес, рванулся, попытался вывернуться или уклониться… Но из железного захвата застывших словно каменные изваяния царских гвардейцев так просто вырваться было невозможно.

Сабан, не переставая вопить – тонко, отчаянно, на одной рвущей стекло ноте, которую возьмет не всякая Кабалье – на ходу неумело взмахнул своим оружием, и с мрачным восторгом почувствовал, как клинок нашел цель.

– Ага!.. – всхлипнул и задохнулся он от счастья, и вдруг из глаз его посыпались искры, в голове что-то взорвалось, и изумленный, ошарашенный маг пролетел несколько метров и всей своей двухсоткилограммовой массой с размаху грохнулся о брусчатку.

Раздался смачный треск, словно нетерпеливый пресс опустился на арбуз – это затылок кипящей от боли и безумия головы колдуна встретился с милосердной мостовой.

– Ты. Не смеешь. Трогать. Нашего. Ивана, – строго склонилась над ним массивная фигура в черных кожаных доспехах и схватила за горло. – И запомни. Меня зовут не Первый. Первый – это порядковое числительное. Мое имя – Кондратий. И я – свободный человек. И поэтому мне плевать на твое кольцо, на тебя, и на твоего жалкого царька. Понял?

Но второй помощник первого советника ничего не ответил, потому что еще за несколько секунд до приближения этого Кондратия его хватил другой Кондрат, который не произносил речей и не признавал переговоров и апелляций.

Гвардеец всмотрелся в молчаливого противника, увидел, что разговор их окончен, не начавшись, и победно оглянулся на друзей. Но вдруг пальцы его задрожали, сами собой разжались, и он, покачнувшись, застонал и стал оседать на землю рядом с Сабаном.

Из груди иванова защитника торчал меч.

А из раны сочилась алая кровь.

Кондратий улыбнулся и одним рывком выдернул меч из раны…

Иван почувствовал, как теплые, заботливые руки подняли его с мостовой, поставили на ноги и обхватили за плечи, чтобы он не упал.

– Колдун… – замотал он головой, гудящей точно улей, загулявший с пьяными муравьями, и постарался вырваться из цепких объятий своей гвардии. – Где колдун…

– Кажись, кончился колдун, – успокаивающе проговорил ему на ухо обнимающий его человек, и по голосу он узнал Захара. – Его убил Кондрат. И сам погиб.

Царевич подумал, что чары Сабана пока не совсем рассеялись, потому что он еще слышит не то, что ему говорят, а что-то совершенно несуразное, повернулся к говорящему и, морщась, потому что даже звуки собственного голоса заставляли его буйну головушку отчаянно звенеть и кружиться, переспросил:

– Извини, я не расслышал… Кто погиб?.. Колдун?

– Колдун и Кондрат, – терпеливо повторил Захар.

– Кондрат?.. – недоуменно нашел неровным взглядом лицо Захара Иванушка. – Но вы же… он же… – он ненавидел слово «умрун» и старался избегать его всеми способами даже сейчас. – Как может погибнуть… гвардеец Костея?

Иван почувствовал, как со всех сторон его окружают солдаты, как его руку жмут их руки – теплые, живые – и очнулся окончательно.

– Умрун, ты хочешь сказать?

– Мы больше не умруны, Иван…

– …И тем более не гвардия Костея.

– Мы – твоя гвардия.

– То есть гвардия Лукоморья…

– И мы теперь настоящие люди.

– Как все…

– …как раньше…