Мы вовсе не такие - Бернгард Гржимек

Когда нам срочно понадобилось отлучиться на пару недель (чтобы проводить в Мюнхене опыты со слонами), возникли неожиданные трудности с обезьянами. На кого мне оставить свое семейство резус? Всех наших знакомых, которые до сих пор так охотно приходили полюбоваться на обезьян, вдруг взяли сомнения: одним врач сказал, что дети могут заразиться от них какими-то страшными болезнями, другим понадобилось самим срочно уезжать — словом, желающих взять на себя уход за обезьяньей семейкой не находилось. А казалось бы, ничего сложного делать и не надо: ставить плошки с едой в пустой отсек и открывать снаружи задвижную дверцу — вот и все. Да, не так-то просто быть главой обезьяньей семьи из трех голов! Но в конце концов я все-таки нашел храброго человека, согласившегося взять на себя мои обязанности на время нашего отсутствия, и смог спокойно уехать.

Однако в Мюнхен через некоторое время пришло взволнованное письмо с неожиданным известием: у Джульетты родился еще один детеныш! Вот это сюрприз! Значит, мне предстоят еще новые наблюдения за жизнью этих обезьян, далеко не все о них я успел узнать. Как отнесется Ромул, который до сих пор еще подолгу висел на материнской груди, к новому члену семейства? Как будут вести себя по отношению к нему родители? Жаль, что меня не было в момент появления нового отпрыска.

На обратном пути домой я обдумываю, как назвать младшего члена семьи. Если это мальчик, наречем его Ремом, по имени брата Ромула, основателя Рима. А если это девочка, пусть зовется Рея, по имени легендарной матери Ромула и Рема, выкормленных впоследствии волчицей. Эти классические имена подсказал мне один из читателей нашего журнала, учитель средней школы, преподающий историю. Ну что ж, поглядим, кто же у нас родился: Рем или Рея.

БЕДНЯЖКА РОМУЛ

Вернувшись из своей поездки, я действительно убеждаюсь в том, что у нас прибавление семейства: кроме Ромео, Джульетты и Ромула, в клетке находится еще одно малюсенькое существо, крепко вцепившееся в шерсть матери. Но, несмотря на свой младенческий возраст, существо уже способно проявлять любопытство. Оно откидывает назад головку и, свесив ее таким образом, разглядывает меня своими темными карими глазками. При подобном способе разглядывания окружающий мир для малышки должен, наверное, стоять вверх ногами.

Старший сынок Ромул явно со своего места оттеснен. Только в самых редких случаях он еще бросается к матери, ища спасения на ее груди, и пытается уместиться там рядом с новорожденным. Но Джульетте это не нравится, и она решительно отстраняет старшего рукой. Бедный Ромул! Но тем не менее материнская любовь к старшему сыну у Джульетты отнюдь не иссякла, и мне очень скоро предстояло в этом убедиться.

А тем временем уже весна, и в траве тут и там поднимают свои желтые головки навстречу пригревающему землю солнышку цветки одуванчика. А небо ясное, синее и воздух прозрачен. Надо и обезьянкам дать возможность подышать свежим воздухом, хватит им сидеть в подвале!

Тогда, осенью, я переносил их в садовую вольеру в транспортных ящиках, но это слишком сложно. Теперь, когда им предстоит каждый день путешествовать из дома в сад и обратно, совершенно необходимо приучить их к хождению на поводке. Сказано — сделано. Я опускаю задвижку, разделяющую два отсека клетки, в такой момент, когда папаша сидит в одном, а мамаша с двумя детенышами — в другом. Так. Чтобы разозленный «саблезубый» папаша Ромео не мог меня схватить через решетку, я выгоняю Джульетту из клетки в комнату. Там я пытаюсь застегнуть на ней ошейник (и раньше это всегда удавалось), но теперь она в таком страхе за новорожденного, что не только отталкивает мою руку, но еще и прокусывает ее до крови. Тогда я пробую накинуть ей на голову петлю из тонкой цепочки. Но обезьяньи руки проворней наших: каждый раз, перед тем как петле соскользнуть на шею, обезьяна успевает ее уже схватить и стащить с головы.

Тогда я призываю на помощь себе подкрепление. Теперь мы с разных сторон одновременно накидываем на голову обезьянке кожаные ремешки, и, когда она уже в двух руках держит по ремешку, мне не без труда удается наконец набросить на нее петлю из цепочки. Почувствовав себя на привязи, Джульетта прекращает всякое сопротивление и послушно следует за мной в садовую вольеру.

Ромул, ее старшенький, бежит за ней следом. Но как только они входят в вольеру, возникает новое затруднение. Как и тогда, осенью, Ромул все еще так мал и худ, что свободно протискивается сквозь прутья клетки. Соседские дети, наблюдающие за нами из-за своего забора, в полном восторге от прелестной «игрушечной» обезьянки, малыш проскальзывает между штакетинами на соседний участок, дети кидаются с громким криком за ним в погоню, он в испуге через открытую дверь чужого дома вбегает в квартиру, мы все за ним, и там Ромул принимается играть с нами в прятки. Под конец он забирается под кушетку, откуда я его и вытаскиваю за хвост под громкие протестующие вопли. Хорошо еще, что Джульетта их не слышит, а то бы она устроила невообразимый скандал!

Приходится мне отнести Ромула назад в подвальное помещение и соорудить для него ошейник из ремешка с большим никелированным кольцом для карабина. Когда он уже готов, я прохожу, держа его в руках, слишком близко от клетки отца семейства, Ромео. А тот, оказывается, начеку. Просовывает руку меж прутьев, выхватывает у меня ошейник, в мгновение ока отрывает от него кольцо и разламывает пополам! Мне приходится подыскивать новое.

Ромул, привязанный теперь за ошейник, поначалу сидит на кухне, а затем на балконе второго этажа. Выглядит он при этом весьма несчастным — ему ведь еще никогда в жизни не приходилось сидеть одному, да еще привязанным за шею! Однако когда меня нет поблизости, он все же как-то развлекается и устраивает разные фокусы. Я это вижу по лицам прохожих, когда обедаю в столовой на первом этаже: они останавливаются, указывают друг другу на балкон. Лицо полной женщины с детской коляской, словно зеркало, отражает все происходящее наверху: по тому, как оно делается то комично озабоченным, то радостным и смеющимся, я легко представляю себе, что Ромул там вытворяет. А когда я работаю наверху, в кабинете, за письменным столом, Ромул тихонько сидит, спрятавшись за балконной дверью, и только головка его с любопытством время от времени оттуда высовывается: два карих глаза под озабоченно наморщенным лбом с самым серьезным