Гостомысл - Александр Майборода

— Некоторые старые воины все же не ушли. Теперь старой дружины будет полусотня, — сказал Стоум.

— Мало, — сказал Гостомысл.

— И это хорошо. Самые опытные бояре остались в дружине, — сказал Стоум.

— Чем они сейчас занимаются? — спросил Гостомысл.

— Несколько человек, как мы и договаривались, я послал послами в племена; остальные учат молодежь. Правда, у нас не хватает стариков учить молодежь, — доложил Стоум.

— А что известно о разбойниках? — спросил Гостомысл.

Стоум покраснел.

— Не знаем, — сказал он после секундного замешательства.

— Ну и как мы собираемся воевать с разбойниками, если не знаем, где они и чем занимаются? — насмешливо спросил Гостомысл.

— Надо послать разведку, — вмешался в разговор Ратиша.

Стоум покосился на него.

— И сам знаю, что надо послать, да вот кого? — сказал он с обидой в голосе.

— Ну, ты же сказал, что у нас полусотня старой дружины, — сказал Гостомысл.

— Отправим воинов в разведку, а кто будет защищать город? Молодежь, что ли? Они — «защитят», — сказал Стоум.

Гостомысл начал сердиться.

— Боярин, нельзя только и делать, что сторожить стены. Сколько мы просидим в Кореле? Не забывай, что Корела город не наш. Мы здесь сидим, потому что это терпит карельский князь. Но ведь всякому терпению рано или поздно приходит конец.

— С такой малой силой, как у нас, нам нельзя победить войско данов, — сказал Стоум.

Гостомысл резко встал и раздраженно заходил по комнате, наконец остановился около боярина и раздраженно сказал:

— Мы уже говорили об этом, все войско не можем победить, а по частям бить можем! Говорим, говорим, а воз и ныне там. Так у нас и все оставшиеся дружинники разбегутся.

Стоум встал и с виноватым видом сказал:

— Но что же делать? Сил у нас мало!

— Для начала, хотя бы послать разведку на Нево-озеро! А то сидим, словно слепые кутята, — сказал Гостомысл.

Ратиша встал.

— Князь, разреши мне сходить на разведку на струге! — попросил он и хохотнул: — А попадется на пути какое судно разбойников, нападу на них.

Стоум перебил его:

— Тебя с твоими неумелыми сопляками даны на первой же рее повесят.

— Пусть мы и неумелые сопляки, зато не трусы! — возразил Ратиша и, глядя прямо в побагровевшее от гнева лицо боярина, многозначительно добавил: — Как некоторые из «опытных»...

Стоум затрясся, и руки сами собой сжались в кулаки.

Ратиша не испугался, глядел ему прямо в глаза.

— Ты, боярин, кулаками не тряси. Можешь и сдачу получить, — дерзко проговорил он.

Видя, что Стоум и Ратиша вот-вот схлестнутся, как два бойцовых петуха, Гостомысл поспешил вмешаться:

— Угомонитесь, бояре. Еще не хватало, чтобы мои лучшие друзья подрались. Если чешутся кулаки, сбегайте к данам и задайте им трепку.

— А чего он называет нас сопляками? — сказал Ратиша.

— А чего ты глупости предлагаешь? — сказал Стоум.

— Какие еще глупости? — обиженно спросил Ратиша.

— Такие! Как ты можешь говорить, что на одном струге с одними мальчишками сходишь в море и побьешь данов? Даны тебе что — трехмесячные щенки?

— Хватит спорить! — резко оборвал Гостомысл их спор, сел за стол и сказал: — Садитесь, будем говорить по делу.

Стоум и Ратиша повиновались его распоряжению, но сели по разные стороны стола.

— Что на вас напало? Сцепились, словно собаки. Своими распрями вы погубите меня и себя, — зло выговорил Гостомысл.

Стоум и Ратиша молчали, виновато уставившись взглядом в стол.

— Ваша распря только подтверждает, что засиделись вы в городе, зажрались и обленились, — сказал Гостомысл.

— Но... — попытался возразить Стоум.

— Никаких «но»! Я не понимаю тебя, боярин, говоришь умные вещи, а как доходит до дела, ты словно засыпаешь! — оборвал его Гостомысл.

— Я стараюсь не рисковать лишний раз, — попытался оправдаться Стоум.

— Боярин, излишней осторожностью ты только губишь дело, — сказал Гостомысл.

Стоум, чувствуя свою вину, только тяжело вздохнул.

— А раз у тебя не хватает решительности и воли, то слушай мое решение! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша придали лицам подчеркнуто внимательное выражение.

— Завтра же отправляем разведку! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша молчали.

— Три струга, — сказал Гостомысл.

— А кого посадим в струги? — осмелился спросить Стоум.

Вспышка гнева и проявленная Гостомыслом решительность оказались для него неожиданными, хотя, как ему казалось, он хорошо его знал. До сих пор Гостомысл казался ему тихим и незлобным мальчиком.

«Однако это в нем заговорила княжеская кровь»! — подумал Стоум.

Было ли это хорошо или плохо, он пока не знал. Князю положено быть властным, однако Гостомысл был еще очень юн.

— На каждый струг старшими посадим по три опытных дружинника и молодежь, — сказал Гостомысл.

«Ага! Он хочет дать молодежи поучаствовать в бою, однако сажает стариков старшими, чтобы те не дали молодежи связаться с превосходящими силами разбойников», — мелькнула в голове Стоума догадка, и он одобрительно подумал: «Однако, малыш, ты хитрец!»

— Так и сделаем, — сказал Стоум.

— А мне можно с ними? — снова попросился Ратиша.

— Нет! — сказал Гостомысл.

— Но почему? — жалобно спросил Ратиша.

— Ты мне тут нужен, — сказал Гостомысл.

Разочарованный ответом, Ратиша тяжело завздыхал.

— А кого старшим отряда назначим? — спросил Стоум.

— А кто у нас свободен? — спросил Гостомысл.

— Девятко, — сказал Стоум.

— Вот его и назначим, — сказал Гостомысл.

Стоум поморщился и сказал:

— Девятко не очень нравится мне. Я ему не доверяю. Да и князь Буревой был зол на него.

— А другие свободные бояре есть? — спросил Гостомысл.

Стоум пожал плечами и проговорил:

— Бояр мало, но если...

— Значит, Девятко пойдет старшим отряда! — решительно сказал Гостомысл. — Выход завтра утром. Идите!

Стоум и Ратиша поднялись.

— Так мы, значит, пойдем готовить вылазку? — сказал Стоум.

— Идите! Ратиша, только отбери из молодежи кого покрепче, — сказал Гостомысл.

Глава 60

На вечер Готлиб назначил пир, поэтому обедал скромно — вдвоем с Харальдом. Так как слуги были заняты подготовкой к пиру, прислуживала им лично Милана, к которой после нового назначения Олава вернулись прежние права ключницы.

Обед Готлиб велел подать в столовой в личных палатах. Хотя и должен был обед быть скромным, однако стол ломился от изобилия: мясо, дичь, вино. От щей даны отказывались, словно это была отрава.

Готлиб и Харальд сидели с час, не столько ели, сколько обсуждали текущие дела.

— Значит, если мы выйдем с войском из города, то потеряем его? — констатировал Готлиб ситуацию.

— Да, местные дикари после казни старшин настроены к нам очень плохо, — сказал Харальд.

Готлиб начал терять самообладание, он нервно заговорил:

— Харальд. Я уже говорил тебе, что без дополнительных сил, завоевать славянский край будет невозможно. Так ты подготовил посольство в Данию?

— Нет, — сказал Харальд.

— А почему? Мы же договаривались об этом? — возмущенно спросил Готлиб.

— Я думал, что казнями мы так запугаем местных жителей, что они будут послушны, как стадо овец, — сказал Харальд.

— Но видишь же, что не получилось, они, наоборот, только разозлились, — язвительно сказал Готлиб.

— Зато теперь точно знаем, что нам нужна помощь, чтобы овладеть этим краем, — сказал Харальд.

— Это «точно», мы знаем уже давно, — сказал Готлиб.

— Конунг, я не хотел звать сюда лишних людей. Сам же понимаешь, что когда они придут, с ними придется делиться, — сказал Харальд.

Готлиб перебил:

Тут много богатств.

— Богатств никогда не бывает много. Их всегда мало, — сказал Харальд.

— Тоже мне — философ! — с сарказмом сказал Готлиб.

— Я беспокоюсь о твоей казне, сказал Харальд. — Не забыл ли ты, конунг, о своей мечте вернуться в Данию и свергнуть своего брата?

— Я никогда ничего не забываю. За исключением, — забываю имена женщин, с которыми сплю, — сказал Готлиб.

— Этого никто не помнит, — сказал Харальд.

— Завтра посылаем гонца в Данию, — сказал Готлиб.

— Кого пошлем? — спросил Харальд.

— Лучше, если бы поехал ты... — сказал Готлиб.

Красное лицо Харальда приобрело серый оттенок.

— Твое же слово имеет вес для всего этого сброда, который мы хотим сюда притащить, — сказал Готлиб, пряча улыбку.

— Мне нельзя, — сказал Харальд.

— Почему? — притворно удивленно спросил Готлиб.

— Потому что конунг Годофрид поклялся повесить тебя, как только ты попадешься ему в руки. Такую же судьбу он пообещал и всем тем, кто поддержал тебя, а значит, в первую очередь мне. Поэтому посылать в Данию ни меня, ни иного воина высокого положения без угрозы провала нашего замысла невозможно, — сказал Харальд.