Охотники за мифами - Кристофер Голден

— Убийца забрал их. Ведь так? В обоих наших случаях, с Баскомбом и малюткой Сент-Джон, глаз на месте преступления не обнаружили. При запертых дверях и так далее.

Молчание на том конце провода сказало ему все, что он хотел знать. Холливэлл глубоко вдохнул и откинулся на спинку стула. В пустой комнате снова раздался скрип. В мозгу пылало множество вопросов. Они метались в его голове, не находя ответов.

— Но как это может быть? — спросил детектив Бек, и Холливэлл не сомневался, что тот обращается не к нему, а к некоей космической силе, которая, как он верит, услышит его. — Не подождете минутку? — вдруг спросил Бек. И, прежде чем он перевел телефон в режим ожидания, Холливэлл уловил слова детектива: — Лейтенант! У нас еще один случай.

Последняя фраза эхом звучала в его ушах целых две минуты, пока он ждал, когда Бек снова возьмет трубку. Наконец тот вернулся, и Тед чуть не заорал:

— Еще один случай? О чем это вы, детектив Бек? Послушать вас, так можно подумать, что таких случаев уже черт знает сколько!

— Нам звонили не только вы.

Холливэлл прищурился и посмотрел на пустой, темный компьютерный монитор, словно тот мог внезапно загореться и выдать какое-то объяснение.

— Сколько?

— Один, совершенно точно, — в Праге. Другой — в Торонто. Два в Луизиане, но они могут и не иметь к этому отношения. И еще сиротский приют в Германии, в пригороде Мюнхена.

Холливэлл почувствовал тошноту. Он согнулся, упершись локтями в стол и проводя рукой по редеющим волосам:

— Сиротский приют?! Там был не один…

Бек предвидел вопрос.

— Все. Двадцать семь детей, от полутора до одиннадцати лет.

Холливэлл зажал рот ладонью и невидяще уставился в дальнюю стену комнаты.

— Алло? — окликнул его Бек.

— Я здесь. Простоте. Просто… слишком трудно. Я давно работаю в полиции, но двадцать семь ребят…

— Тридцать три, если считать всех, включая ваших. Плюс один взрослый. Странно, не так ли?

Холливэлл рассмеялся, и смех гулко зазвенел в его ушах.

— Странно? Проклятье, это уже не просто странно! Одному человеку такое определенно не под силу. Значит, здесь какой-то заговор. Может, все идет через Интернет? Собралась шайка психов, пообщалась в чате или где там еще, потом они идут на улицу, делают свое дело, сообщают остальным…

— Может быть. — Похоже, он не слишком убедил Бека. — Я буду практически счастлив, окажись разгадка такой простой. Но как объяснить, что во всех случаях нет никаких признаков насильственного вторжения, никаких физических улик? Ваш случай — пока единственный, в котором есть свидетели. Если преступников много, хотя бы один из них должен был наследить, оставить хоть что-нибудь, что следователи могли бы взять на вооружение.

С этой логикой Холливэлл поспорить не мог. Ни один из детективов не хотел признать, что поставлен в тупик, но это вытекало из их разговора. Вмешательство спецслужб, в том числе ФБР, — лишь вопрос времени. Когда возникает подозрение в серийных убийствах, тем более — выходящих за пределы одного штата, ФБР обязательно сует в заварушку свой нос. Раньше это вызвало бы раздражение у Холливэлла, но теперь он был рад любой помощи.

И он знал, что все расследование в конце концов сойдется на нем и Управлении округа Уэссекс. Оба местных случая уникальны: в одном жертвой стал взрослый, а в другом имелись свидетели. Кроме того, именно здесь пропали люди, связанные с этим делом. Убийство Баскомба в этом смысле единственное в своем роде.

Брат и сестра Баскомбы исчезли, словно по волшебству, без всяких средств передвижения, а Оливер, вдобавок, — в разгар метели. Этим их исчезновение напоминало исчезновение убийцы, не оставляющего за собой ни малейших следов.

Окончив разговор с Беком, Холливэлл повесил трубку. Шериф Норрис не особенно удивился, когда детектив коротко постучал в дверь и тут же вошел. Джексону каждый день по несколько раз звонили из юридической конторы Макса Баскомба. Коллеги покойного давили на шерифа, желая скорее получить итоги следствия. Юристы жаждали тихого расследования и скорых результатов, и им хотелось, чтобы Джексон Норрис обеспечил все это.

Похоже, им придется разочароваться.

Земля на западной границе Перинфии пылала огнем.

Утро еще не наступило, и даже заря не занялась по-настоящему, когда мчавшиеся во весь опор Оливер и Кицунэ увидели на горизонте темные башни города. Башни взметнулись прямо из ефразийской земли, безо всяких там предместий и пригородов. Дорога Перемирия рассекала зеленые равнины, а потом, без предупреждения, возникали сумрачные шпили и величественные здания. Издали, да еще и в темноте, их можно было принять за какую-то стену или огромные ворота. Но когда они подъехали ближе и небо цвета индиго поменяло оттенок на кобальтовый, Оливер с удивлением обнаружил, что Перинфию вообще не окружала стена — лишь сторожевые башни, отстоявшие друг от друга примерно на полмили.

К югу от Дороги, на расстоянии вдвое большем, чем им оставалось ехать до города, они увидели участок пылающей почвы. Здесь выходил на поверхность земли вулкан — черное жерло иссекли трещины, в них светился адский огонь пылающей магмы. Потоки жидкого пламени то и дело выплескивались в воздух, и весь периметр этой вулканической ямы, где не росли ни трава, ни другие растения, представлял собой кольцо огня в несколько футов высотой.

Когда до Перинфии осталось около мили, Оливер направил коня к группке деревьев и натянул поводья. Кицунэ последовала за ним. Лошади заговорщически фыркали, словно осуждая воров, которые обрекли их на несколько часов трудного пути.

— Почти рассвело, Оливер. Времени на отдых нет. Взойдет солнце, и мы не сможем проникнуть в Перинфию незамеченными, — сказала ему Кицунэ.

Глаза ее широко раскрылись в тревоге, лицо разгорячилось от быстрой езды. Ветер спутал длинные волосы, и они непослушной копной рассыпались по капюшону, ниспадая на плечи. И хотя тон ее голоса был предостерегающим, в глазах светилось обычное озорство, словно никакие обстоятельства не могли его погасить.

Но Оливер испытывал только беспокойство.

— Думаю, ни черта нам не удастся проскользнуть незамеченными. Сторожевые башни слишком близко. Это невозможно.

Он покачал головой и помимо воли снова оглянулся на оставшийся позади инфернальный вулканический пейзаж.

— Что же это все-таки за дьявольщина? — спросил он, махнув рукой в сторону горящей земли.

Зрелище было очень неприятным.

Кицунэ в нетерпении нахмурила брови:

— А я-то думала, Фрост уже все тебе объяснил… По эту сторону Завесы ничто не может существовать иначе, нежели в пространстве, параллельном заповедным местам на той стороне. Когда заповедники в вашем мире уничтожаются или застраиваются, то опустошается, разрушается и часть земли здесь. Наш мир сжимается. Часто такое разрушение оставляет после себя кусок выгоревшей земли, рану в Завесе. Со временем раны затягиваются, но здешний мир становится меньше.