Время «Икс»: Пришельцы - Роберт Силверберг

И тогда решение пришло.

Я убью одного из них, подумал Халид.

Потому что они так прекрасны. Потому что мой отец, который работает на них, наверняка любит их не меньше самого себя; вот я и убью того, кого он любит. Он говорит, что ненавидит их, но, по-моему, это не так. По-моему, он любит их и именно поэтому работает на них. Или, может быть, он одновременно и любит, и ненавидит их. Наверно, он и самого себя одновременно и любит, и ненавидит. Но я вижу, какой свет вспыхивает в его глазах всякий раз, когда он смотрит на них.

Я убью одного из Пришельцев, да. Потому что, убивая одного из них, я убью какую-то часть «его» И кто знает? Может, от этого будет и еще какая-нибудь польза.

4.

ТОЧКА ОТСЧЕТА: СЕГОДНЯ.

ВРЕМЯ «ИКС»: ПЛЮС ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА

Годы чужеземного правления оказались хорошими годами для Карла-Гейнриха Боргманна. В шестнадцать, в этот мрачный период одинокого отрочества, он жаждал престижа, власти, славы. Сейчас ему было двадцать девять, и он имел все.

Престиж? Несомненно.

Ему было известно о коммуникационных системах Пришельцев и, вероятно, о них самих больше, чем кому-либо другому на Земле. Это был широко известный факт. Все в Праге знали это, возможно, и все на планете. Он был главным передаточным звеном, каналом связи, посредством которого Пришельцы разговаривали с людьми во всем мире. Магараджа Информации. Боргманн боргманнов. Несомненно, это было престижно. Того, кто достиг таких высот, нельзя не уважать, какие бы мысли ни возникали по поводу нравственной стороны этих достижений.

Власть? Практически безграничная.

Из своего сверкающего офиса на верхнем этаже величественного, выходящего на реку здания, которое когда-то было пражским Музеем декоративных искусств, он мог подключиться к сети Пришельцев в пятидесяти разных точках, разбросанных по всему миру: он, и только он один, знал, как проникнуть туда, как пользоваться их банками данных, как влиться в бурные реки чужеземной информации. Любой в мире, желающий войти в контакт с Пришельцами — подать прошение, предложить свои услуги, попросить предоставить какие-то сведения,— должен был пройти через его офис, его интерфейс. Интерфейс Боргманна: эти буквы сияли прямо на его офисе, чтобы все видели, чтобы все знали.

Власть. Да. В каком-то смысле он стал хозяином жизни и смерти. Он понимал то, о чем вряд ли догадывался кто-либо еще: Пришельцы не обращали никакого внимания на все эти петиции, просьбы и даже предложения услуг. Они были выше всего этого, обитая где-то в таинственной высоте, далеко за пределами узкого человеческого кругозора. С большинством всех этих запросов имел дело именно он, пересылая их Пришельцам для принятия решений, которые, скорее всего, никогда не будут приняты, или — чаще всего — отвечая на них самостоятельно, исходя из собственного понимания того, как поступили бы Пришельцы, если бы снизошли до этих прошений. Он предполагал и располагал, назначал, пересылал, переустраивал и реорганизовывал. Жители целых регионов покидали привычные места обитания и переселялись на другой конец света по одному его слову. Гигантские проекты общественных работ осуществлялись только потому, что он верил — Пришельцы хотят, чтобы они осуществлялись. Разве это не власть? Не высшая власть? Разве не стал он вице-королем Пришельцев на Земле?

А слава…

Ах, это тонкая материя. Бывает слава и слава. Конечно, изобретатель интерфейса Боргманна был известен на весь мир. Но Карл-Гейнрих отлично понимал, что его слава в некотором роде с душком. Он знал, что его имя сейчас стало нарицательным и на всех языках звучало одинаково: «борг-манн». И что оно равносильно слову «предатель». Или, по-другому,— «Иуда».

Ну, с этим он ничего не мог поделать. Он был тем, кем был, и делал то, что делал. И ни о чем не сожалел. Он не хотел никому причинять вреда. Для него все это было интеллектуальной игрой — создание интерфейса между человеческими и чужеземными вычислительными системами. Если бы не он, это наверняка сделал бы кто-нибудь другой. И даже если бы он вообще не появился на свет, мир от этого не был бы лучше, чем сейчас. Есть Боргманн, нет Боргманна, Пришельцы здесь и правят миром в своей непостижимой манере, как будто действуя наобум, и будут дальше переустраивать завоеванную Землю к собственному удовольствию. Он просто слегка ускорил этот процесс.

И вот он сидит здесь, в своем величественном офисе, обшитом панелями из редчайшего экзотического дерева, привезенного из лесов Южной Америки, на самом верху этого замечательного старого здания в стиле Ренессанса, сидит в центре компьютерного комплекса собственного изобретения, своего рода произведения искусства, и впечатляющей коллекции изделий из фарфора, керамики и серебра, а все помещения за его спиной обставлены мебелью девятнадцатого столетия, сохранившейся здесь с прежних времен, и украшены картинами со всех концов мира.

Карл-Гейнрих редко разглядывал эти вещи и на самом деле очень мало знал о них, но каждый раз, проходя мимо, испытывал острое чувство удовольствия. Некоторые картины ему доставили из Национальной галереи в Градчанах — Гольбейн, и Кранах, и еще это сексуальное «Самоубийство Лукреции» Вуйета. И его роскошные апартаменты в пентхаузе в нескольких кварталах отсюда тоже украшали произведения национального искусства, а кроме того Ренуар, Гоген, Пикассо, Брак. Почему бы и нет? Теперь в музей никто не имел доступа, поскольку он находился на территории Пражского Града, где располагался командный центр Пришельцев; и вряд ли они могли рассчитывать, что его устроит жизнь в помещении с голыми стенами.

Доставка картин была всего лишь проблемой набора нескольких клавиш на клавиатуре компьютера. Равно как и доставка к нему в постель любых женщин, каких он пожелает. Нужно было лишь сделать заказ на привлечение той или иной особы к исполнению «служебных обязанностей» в офисе Карла-Гейнриха Боргманна, указав соответствующие реквизиты. Его избранница получала приказ и выполняла его, не задавая никаких вопросов, хотя прекрасно понимала, что подразумевается под словами «служебные обязанности». Потому что альтернатива была несравненно хуже: отправка в рабочий лагерь в Антарктиде, или на прочистку канализационных труб в Новосибирске, или на уборку отхожих мест в медицинской клинике Центральной Африки. Возможен был и другой вариант: что-то скверное происходило не с самой кандидаткой, а с ее матерью, обожаемым малышом, мужем, котом наконец.

Карл-Гейнрих не забыл тех вечеров, десять, одиннадцать, двенадцать лет назад, когда он, неприкаянный, бродил по темным улицам Праги, жадно поглядывая на девочек, идущих перед ним, или сидящих со своими кавалерами в ярко освещенных кафе, или стоящих перед зеркалами в своих комнатах. Все они были недоступны для него, точно обитательницы далеких чужеземных миров. Тогда.