Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ада, надевшая тёплую ветровку, вся вспотела, из-за чего, вероятно, и простыла. Спина болела не сильно – так, слегка кололо чуть ниже талии.
– Отвези меня домой, пожалуйста, – попросила она Василики.
Когда они добрались до домика на пляже, было уже семь вечера, но солнце ещё стояло высоко.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Василики. – Если хочешь, я останусь.
– Нет, спасибо. Отправлюсь прямиком в постель. Дария вернётся, сообразим что-нибудь на ужин.
Но оставшись одна, она никак не могла заснуть. Мысли о звонке Эстеллы не шли у неё из головы, раздражая не хуже комариного писка в темноте. «Нужно придумать, как сделать так, чтобы она не приехала. Или наоборот: я всю осень пробуду в Болонье и не стану возвращаться в Донору даже после экзаменов. А они, Эстелла с Лауреттой, пусть себе встречаются. Лауретта обожает рассказывать о предках и нашей голубой крови – вся в бабушку Аду. Кто бы мог такое представить, когда ей было пятнадцать?
Хотя нет, не пусть. Не смогу я месяцами жить в Болонье, не повидавшись с дядей Таном, не удостоверившись, что с ним все в порядке, не поговорив с глазу на глаз. Мне так много нужно у него спросить, иначе я никогда не успокоюсь! Стоп. А зачем мне спокойствие? Разве я несчастна – нет, совсем наоборот, хотя частенько пробивает на слёзы. И он, он тоже будет счастлив, когда узнает, что я подарю ему внучатого племянника! Может, он хотел бы, чтобы я назвала его Танкреди? А почему нет? Танкреди Бертран-второй, который понесёт это имя в будущее, когда... когда...»
У него не хватало смелости закончить мысль, хотя та, невысказанная, мучила её уже несколько лет и стала ещё сильнее после полученной в Кембридже телеграммы. Сколько осталось дяде? Дедушка Гаддо скончался в возрасте семидесяти четырёх лет именно от удара, как тогда называли инсульт. Его сын уже прожил на одиннадцать лет дольше, но перенесённый приступ, хотя и куда более лёгкий, давал понять, что он вовсе не бессмертен.
17
Дария вернулась домой к девяти, раскрасневшаяся и довольная. Она снова съездила в деревушку, где танцевали сиртаки, чтобы сфотографировать площадь с платаном, каменную поилку для скота и крохотную православную церковь при свете дня, и столкнулась в баре («Представь себе, совершенно случайно! Бывает же такое!» – воскликнула она, хотя Ада была уверена, что они заранее условились о встрече) с давешним молодым бородачом в цветастом жилете. Ставросу (а именно так его звали) как любому матросу в увольнении, было совершенно нечем заняться, поэтому он на целый день утащил Дарию подальше от побережья, чтобы показать, как чудесны горные пейзажи: дикие места, никаких туристов – только скалы, пригнутый ветром низкорослый кустарник, тростник, поросшие вьюнком пыльные тропинки и огромные, усыпанные плодами смоковницы. Он никак не мог понять, зачем Дария фотографирует каждый пейзаж дважды, сперва «полароидом», потом зеркальной камерой, но был слишком вежлив и слишком плохо знал английский, чтобы выразить удивление. Пообедали они у одного из престарелых родственников Ставроса, который держал гостиницу и что-то вроде траттории. Весь его дом был увешан бумажными «кружевами», вырезанными из старых газет.
– Кружева просто великолепны! Я сфотографировала кухню в деталях. И ещё синьору, которая вышла побелить облупившийся от ветра кусок стены под водосточной трубой, – вся в чёрном, в одной руке банка свежей извести, в другой – длинная палка с тряпкой на конце. Ставрос ждёт за дверью, я пригласила его в Волос поесть пиццы. Ты с нами? Давай, вставай.
Ада попыталась сесть, но спина заболела сильнее, а щеки вспыхнули жаром.
– Я, похоже, простудилась. У тебя есть аспирин?
– С ума сошла? Никаких лекарств без консультации с врачом. Ложись сейчас же и накройся одеялом.
– Но мне же жарко!
– Пропотеть тебе точно не помешает. А я пока принесу попить. Черт! Как жаль, что ты заболела... Завтра спрошу у Василики, есть ли поблизости клиника или, может, какой-нибудь врач...
– Завтра все пройдёт, вот увидишь. Иди уже к своему приятелю, не заставляй его ждать. И не буди меня, когда вернёшься.
– А ужинать?
– На кухне есть картошка, я скоро встану и сварю. Меня немного подташнивает, а от неё полегчает.
– Хочешь, посижу с тобой? Скажу Ставросу, что не поеду.
– Брось, Дария, не волнуйся так, иначе я тоже разволнуюсь. Езжай поесть пиццы.
Дария нехотя вышла. Ада услышала, как отъезжает машина, выждала пару минут, потом поднялась с постели и, уперев руки в поясницу, пошла во двор: она видела, что так ходят беременные, – правда, живот у них был огромным. «Что же ты творишь, Марчелло?